Вскоре начался допрос самого Малькова. Только вот он и сам, как выяснилось, запутался в показаниях.
— Подсудимый, встаньте, — начала допрос судья. — Вам знакомы потерпевшие?
— Нет, я вижу их впервые, — уверенно ответил тот. — Никогда их раньше не встречал.
— Вы были в бане в день совершения преступления? — уточнила судья.
— Нет, меня там не было. В тот день мы отдыхали всей семьей на даче. На работе я не был.
— В первоначальных показаниях вы говорили другое, — сказала судья. — Вы утверждали, что видели детей.
— Да, я говорил, что администратор приводила в сауну детей из соседних домов, — тут же стал оправдываться Мальков. — Я узнал об этом случайно. Когда увидел, что там дети плещутся в бассейне, то сразу сделал ей выговор. Больше такого не повторялось.
— Вы видели этих детей в бане? — повторила судья.
— Нет, я никогда их не видел, — уверял Мальков, но по интонациям чувствовалось, что он занервничал.
— А каких детей вы видели? — уточнила судья. — Как они выглядели?
— Я не помню, — замялся Мальков. — Это было давно.
В показаниях владельца бани и его администратора Веры была полнейшая путаница. Они абсолютно противоречили друг другу. Ранее в разговоре со мной помощница Малькова сказала, что детей водили в баню в целях рекламы и владелец это поощрял. А теперь, по словам бизнесмена, он сделал выговор сотруднице за то, что в сауне появлялись посторонние. Неувязочка вышла.
Я успела оперативно подготовить материал в номер. На следующий день посыпались звонки от коллег. Они хотели написать об этом случае, и я с радостью дала другим репортерам контакты. Из дела, которое практически не афишировали, история Малькова мгновенно превратилась в резонансную.
Наступил день приговора. Я вновь приехала в Тольятти. На заседание меня, как и в первый раз, не пустили, и я терпеливо ждала у дверей. Глупостей больше не делала и фотоаппарат из сумки не доставала.
На процессе появилась и жена Малькова. Женщина поддерживала супруга на всех заседаниях. Судя по всему, она искренне верила в его невиновность. Я решила поговорить с ней.
— Здравствуйте, Людмила, — обратилась я. — Екатерина из «Комсомольской правды».
— Я не буду с вами разговаривать, — отрезала она. — Вы все тут заказные.
— А кто заказал вашего мужа? — спросила я.
— У него есть конкуренты, — резко ответила женщина. — Люди, которым это выгодно. Вам ли не знать, кто они.
— Может назовете их имена? — уточнила я. — Мы с ними поговорим.
— Я не буду с вами разговаривать и ничего не скажу, — бросила Людмила и ушла быстрой походкой в другой конец коридора.
Нетрудно догадаться, что никакого заказа со стороны конкурентов Малькова не было. Иначе кто эти заказчики? Почему никто не назвал их имен и фамилий?
Мальков человек обеспеченный. Но непонятно, кому он мог перейти дорогу и при чем здесь насилие над детьми. Ведь реализовать подобную схему фальсификации дела довольно сложно. Дети — не профессиональные актеры. К тому же пострадавшая девочка не одна, их четыре. Очевидно, Людмиле Мальковой не хотелось верить, что человек, с которым она прожила всю жизнь, может оказаться педофилом. Вот и верила в отговорки супруга, которые не были подкреплены фактами.
В суде я встретилась с мамами девочек. Все они заметно нервничали.
— Катя, какой бы ни был приговор, мы готовы идти до конца, — сказала Александра.
— Главное, чтобы он сел и чтобы все скорее кончилось, — вторила ей другая мама.
До начала судебного заседания оставалось буквально несколько минут. По коридору повели Григория Малькова в наручниках. В первый раз он прибыл в суд свободным человеком, а сейчас идет под конвоем. Но я заметила, что его взгляд остался прежним. В нем были похоть, надменность и уверенность в собственной безнаказанности.
Мальков не испытывал ни капли раскаяния. Он не попросил прощения у потерпевших. И даже на последнем слове напирал на то, что его подставили. Правда, кто так решил ему насолить, не уточнил. Прокурор запросил для Малькова максимальный срок по его статье — 12 лет колонии.
Судья удалился в совещательную комнату. Минуты ожидания тянулись очень долго. Для сторон процесса, видимо, они шли еще дольше. Родные Малькова ждали приговор на улице. Родители девочек сидели в коридоре. В этот раз дети не были так зажаты и напуганы. Девочки смеялись и бегали друг за другом по коридору. Наверное, понимали, что бесконечные допросы, экспертизы и суды позади.
Секретарь позвала всех в зал для оглашения приговора. Через десять минут двери открылись. Оттуда выбежали девочки и их мамы.
— Саша, ну что? Какой приговор? — спросила я.
— Двенадцать лет колонии! — ответила она. — Мы не ожидали. Наконец-то справедливость восторжествовала!
Следом вышел адвокат Малькова и его супруга. На женщине не было лица.
— Здравствуйте, как оцениваете решение суда? — спросила я защитника. — Обжаловать будете?
— Будем, — ответил он. — С приговором мы не согласны. Других комментариев давать не будем.
Из зала суда Мальков вышел в сопровождении конвоя. Бизнесмен выглядел потерянно. Теперь его взгляд выражал не надменность, а отчаяние. Он был раздавлен.
Приговор Малькову обжаловать не удалось. Суды вышестоящих инстанций оставили прежнее решение в силе. В следующем году Григорий Мальков выйдет на свободу.
7. Самый страшный триллер
За годы моей работы криминальным журналистом я писала о сотнях преступлений. Но есть те трагедии, которые навсегда врезаются в память. Эту историю в мельчайших деталях я буду помнить всю жизнь.
Стоял холодный февраль. Я уже плотно обосновалась в редакции и стала опытным корреспондентом. Страх, что со мной не будут говорить, давно остался в прошлом, а телефонная книга пополнилась солидным количеством номеров силовиков всех мастей и рангов. Я работала не так фанатично и не боялась пропустить очередную криминальную новость. Я точно знала, что даже в крайнем случае смогу найти информацию оперативно, где бы ни находилась.
В тот день я в кои-то веки собиралась на свидание. Номер сверстан, материалы сданы, куртка наброшена на плечи. Я уже планировала выключить компьютер, но в углу монитора появилось сообщение. Тема письма гласила: «Пропали дети». Хватило секунды, чтобы понять: сейчас я с работы никуда не денусь.
«20 февраля днем ушли из дома в Центральном районе города Тольятти и до настоящего времени не вернулись 10-летняя Алена Сураева и 6-летняя Кристина Сураева. Приметы Сураевой Алены: волосы светлые, длинные, на вид 9–10 лет, глаза голубые. Была одета в красную куртку, красную шапку с помпоном, синие штаны и голубой свитер. Приметы Сураевой Кристины: волосы светлые, средней длины, на вид 5–6 лет, глаза серые. Была одета в голубую куртку, голубую с розовыми и желтыми полосками шапку, красные штаны и розовый свитер», — прочитала я в сообщении МВД.
Я позвонила по указанному телефону дежурному. Милиция все еще искала детей. В последний раз девочек видели днем. Они гуляли во дворе дома на улице Баныкина. Другой информации у него не было.
Дети пропадали довольно часто. Однако надо сказать, что в большинстве случаев их все-таки находили. Например, мне запомнилась история, когда родители искали мальчика сутки, а он поехал к бабушке, сел не в тот автобус и заблудился. Нашли, вернули матери. Бывало, дети просто шли к друзьям и забывали позвонить. Но с первых строчек данного сообщения мне показалось, что это не тот случай. Не знаю почему. Возможно, чутье.
Утром я первым делом позвонила в пресс-службу областного ГУВД. Тогда там работал неприятный и не самый словоохотливый пресс-секретарь. Иметь с ним дело я не любила.
— Ищем детей, ищем. Пока не нашли, — ответил он.
В общем-то, других подробностей от него я и не ждала.
Следующей инстанцией стал следственный комитет. Обычно они берут на контроль все случаи, когда детей нет больше суток. В следственном отделе по городу Тольятти у меня был проверенный источник. Тот самый следователь Юра, который любезно общался со мной по делу об убийстве Даши. Он даже успел стать заместителем начальника, поэтому информацией владел в полной мере. Ему я и решила позвонить.
— Катя, привет, — произнес он, узнав меня по голосу. — Слушай, это не для печати. Нам уже передали. Для подстраховки прокуратура сказала возбудить дело по статье «убийство». Тел нет пока. Конечно, было бы хорошо, если бы дети скоро нашлись. Но если что-то будет, сразу тебе наберу.
В газете мы дали короткую заметку о пропаже детей, указали приметы и телефоны. У меня была еще какая-то рабочая текучка, поэтому в течение дня я больше не звонила в милицию по этому вопросу и писала другой материал.
Утром на третий день поиска позвонил Юра.
— Катерина, привет. Приезжай. Есть разговор, — сказал он уверенным, практически приказным тоном.
— А что случилось? Детей нашли или все-таки… — Я пыталась хоть что-то узнать, ведь нужно объяснить редактору, зачем мне машина.
— Кать, это не по телефону. С тобой будет говорить наш начальник, — бросил он мне.
Все сразу стало понятно, и сердце забилось в такт гудкам. В голове проигрался максимально плохой сценарий. Ведь если бы дети были живы, он не звонил бы и не просил срочно ехать.
Я побежала за водителем и через несколько минут уже мчалась в сторону Тольятти. Хотя ехать всего час с небольшим, мне казалось, словно добирались мы целую вечность. В следственном отделе меня встретил начальник Вадим Сергеевич. На вид ему было около сорока. Во внешности ничего не выделялось, кроме густых бровей и цепкого взгляда исподлобья.
Мы присели поговорить. Он любезно налил мне чай в пластмассовую чашку. Напиток был очень крепкий, будто чифирь. Я не знаю почему, но в милиции и следственных отделах всегда заваривали именно такой чай, от горечи которого у меня сводило рот. Наверное, какая-то неведомая традиция. Ради приличия я сделала глоток этой обжигающей горечи и приступила сразу к делу.