— Шайя, — говорит она удивленно. — Шайя…
Он вздрагивает, смотрит на нее и тут же оттаивает. Он говорит обычным Шайным голосом, льдистые иглы в глазах растворяются, исчезают; он будто поворачивается к ней своей привычной стороной, как подвесной мост укрепленного замка, перекинутый через ров с цветущими кушинками, мост, который был известен ей только в своем мирном виде, мост, по которому она привыкла бегать, не думая о том, как он смотрится снизу… да и какая разница? Кто его видит там, снизу? — Разве что цветы да лягушки… Вот и сейчас крепостной мост снова опущен, и Шайя смотрит на нее своим прежним, до смерти влюбленным взглядом, от которого бегут мурашки и перехватывает дыхание… но поздно — она уже успела увидеть его доселе незнакомую сторону — ту самую, которой назначено встречать приближающегося противника: исцарапанную мечами броню с угрожающими шипами, бойницами и вмятинами от вражеского тарана. Ив поднимает брови.
— Зря мы сюда пришли, любимая, — торопливо говорит Шайя слегка заплетающимся языком. — Такой королеве, как ты, не место среди гоблинов.
Ив с досадой мотает головой.
— Прекрати, Шайя. Я устала сидеть дома. Пожалуйста, не порть вечер — тут так интересно. Может, мы потанцуем? Если ты, конечно, не напьешься в течение ближайших трех минут. Что с тобой?
— Да, действительно… — Шайя смущенно косится на свой пустой стакан. — Извини, родная. Я просто заработался, это ничего… дай мне немного прийти в себя. Потанцуем, конечно потанцуем. Вот только переговорю с главным троллем и все танцы — твои, пока домой не запросишься. Ладно?
Он берет за локоть умильно улыбающегося Ромку — чтоб не сбежал ненароком:
— Препоручаю тебя заботам этого типа. Ох, хоть и пудель, но королевский, так что тебе подходит по определению. Можешь почесать его за ухом или подергать за хвост, если блох не боишься.
— Шайя! — протестует Ив. — Роман, пожалуйста, не обращайте внимания. Прямо не знаю, какая муха его укусила…
— Что вы, госпожа Ив, что вы! — Ромка рассыпается дробным благозвучным смешком, каждая нотка которого продумана и отработана многолетней тренировкой. — Кто же обижается на Шайю?
Округлив глаза, Ромка переламывается в пояснице на без десяти шесть и приблизившись таким образом к уху Ив на максимально близкое, но в то же время не нарушающее границ деликатности расстояние, шепчет:
— Он ведь гений! Гений!
Ив улыбается. Какой приятный человек этот Рома… и впрямь немного похож на пуделя, но разве пудель — это плохо? Собаки такие чудесные существа… И Шайю вон как высоко ценит… Но тут Ромка начинает развлекать ее рассказами о присутствующих, и выясняется, что зал буквально набит гениями, топ-моделями и легендарными военными героями, что ставит под некоторое сомнение и ранее провозглашенную Шайину гениальность.
Рассеянно кивая, Ив с беспокойством следит за тем, как Шайя пробирается через толпу к дальнему концу зала, приостанавливаясь у каждого попутного подноса с выпивкой, чтобы сменить пустой стакан на полный.
— Похоже, о танцах придется забыть, Ив.
— Да, наверное. Оказывается, я его совсем не знаю.
— Глупости. Пожалуйста, без кокетства. Ты же прекрасно понимаешь: он теперь все на свете сравнивает с тобой и не может пережить несоответствия. По-моему, я тебе уже говорил: мужчины устроены слишком просто — они не умеют гнуться, оттого и ломаются с такой легкостью. Даже этот гуттаперчевый угорь, который извивается сейчас рядом с тобой. Гибкость его обманчива…
— Как же я его домой потащу?
Шайя бредет через зал, не разбирая дороги, шатаясь от спины к спине, наступая на ноги, расплескивая чужие бокалы. Своему бокалу он расплескаться не позволяет. Ни з-зз-за что. Ср-рр-разу хлоп!.. и готово! Он ставит пустой стакан на поднос и берет новый. От резкого движения виски все-таки выплескивается на чью-то рубашку. В каком-нибудь другом месте он уже давно бы получил по роже за хамство, но здесь Шайю знают и терпят… что выводит его из себя дополнительным образом.
Как мерзки эти гнусные рыла… сил нету… Первоначальное, смягчающее и маскирующее, «похоронное» действие алкоголя исчезло после третьей рюмки. Теперь каждая новая капля, наоборот, обостряет восприятие, обостряет неприятие, ненависть, отвращение. Но Шайя точно знает, что и это пройдет.
— И это п-пп-пройдет… — сообщает он отшатнувшейся от него партийной функционерке в строгом деловом костюме. — П-пп-поняла, п-пп-проститутка? П-пройдет… да что ко мне эти «п» п-пп-привязались?..
Для полноты комплекта он добавляет еще одно существительное, совсем уже неприличное, что парадоксальным манером позволяет функционерке вздохнуть с облегчением, ибо хамство, перевалив через определенный предел, плавно переходит в сумасшествие, а на психов, как известно, не обижаются.
— И это п-пп-пройдет… — печально повторяет Шайя. — Это еще Когелет прописал. А уж он-то в виски понимал, Когелет…
Шайя делает еще один глоток. Он знает по опыту: скоро вкус виски покажется ему тошнотворным, и тогда уже можно будет сосредоточиться на этой спасительной внутренней тошноте, отключившись от невыносимой внешней. Внутренняя тошнота, по крайней мере, управляема: два пальца в рот и готово, все прошло… в точности, как Когелет прописал…
Кто-то берет его за плечо. Это знакомый битловский телохранитель с проводком наушника, сбегающим от приплюснутого борцовского уха куда-то за ворот.
— Проводок бежит за ворот… — поет Шайя, вспомнив счастливое детство и светлую эпоху исторического оптимизма. — Чего тебе, робот?
— Вас ждут, господин Бен-Амоц, — топтун кивает на закрытую дверь в торце зала. — Господин Бухштаб просит поторопиться. Будьте добры.
— Телохранитель… — задумчиво говорит Шайя. — Телохранитель-предохранитель… ты какую часть тела предохраняешь? Презерватив, знаешь ли, он тоже где-то телохранитель… Понял, кто ты есть?
Он радостно выуживает из давней памяти подходящее случаю определение:
— Гандон штопаный, вот ты кто! Телохранитель, блин…
Но стальные пальцы не ослабляют хватки, глаза смотрят со стеклянным отливом, без выражения. Топтун только слегка сгибает ноги в коленях и на долю мгновения напруживается, будто проверяя работу систем и механизмов. Системы и механизмы, как и ожидалось, работают нормально.
— Будьте добры, — повторяет телохранитель с той же интонацией.
Немного подергавшись, Шайя взвешивает свои шансы, вздыхает и подчиняется.
— Сатрапы… — произносит он с ностальгическим оттенком. Это слово тоже оттуда, из детства, из старых телевизионных фильмов в квартире, которая пахла корюшкой по весне и квашеной капустой по осени. — Сатрапы…
Ностальгия, да еще и спьяну — разве это серьезно? Ну что общего у Битла с телевизионным сатрапом? Вот он: сидит себе за двойными дверьми в отдельном от общего зала кабинете, душа и рубашка нараспашку, безо всякого мундира, эполет и аксельбантов, похожий скорее на компьютерного техника, смотрит в экран монитора, крутит джойстиком, посмеивается.
— О, Шайя! Тебя-то мне и надо… Иди сюда, гость дорогой, посмотри на наш зверинец!
Шайя, пошатываясь, подходит. А на экране — это ж надо! — праздничный зал, тот, что за дверью. Правда, изображение здесь черно-белое, что придает ему некоторый оттенок официального документа.
— Смотри, смотри… — Битл хохочет, тыкает в экран толстым указательным пальцем с аккуратно обстриженным ногтем. — Ты только глянь на этого скунса!
На экране напомаженный адвокат, прикрыв рукою рот, что-то шепчет на ухо насупленному толстяку в клетчатой рубахе. Битл трогает джойстик, увеличивая изображение… а ну как удастся прочитать по губам? Какое там… опытный сутяга надежно заслоняет козырьком ладони свои секреты.
— А мы тебя отсюда… — Битл переключается на другую камеру и заходит с противоположной стороны, просачивается, подлезает под неширокую адвокатскую ладошку. — А ну-ка, ну-ка…
С другого бока действительно виднее, но это мало помогает охотнику: вредный адвокатишка ухитряется шептать, почти не шевеля губами.
— Хитрый, сукин сын, — одобрительно кивает Битл. — Только от меня ведь все равно не уйдешь… Микрофончики-то тоже расставлены…
Он оборачивается к Шайе и протягивает сжатую в кулак руку.
— Вот они где у меня сидят, понял?
Битл обводит взглядом комнату. Помимо того монитора, что на столе, по стенам здесь светится еще несколько экранов, мигают огоньками компьютеры.
— Удобно, правда? — говорит Битл самодовольно, и Шайя понимает, что он тоже немного пьян. — Техника… Люблю поиграть. Похоже на кукольный театр: все марионетки, как на ладони. А я — главный кукловод. Знай себе за ниточки дергаю. Туда-сюда, туда-сюда…
— Зачем звал? — перебивает Шайя. Его первое удивление прошло, и теперь ему скорее смешно, чем противно. Не дожидаясь приглашения, он присаживается к столу и оглядывается в поисках бутылки. — Где тут у тебя…
— Вот… — откуда-то снизу Битл извлекает хрустальный флакон с дорогой выпивкой. — Много не налью. Во-первых, ты уже набрался, а во-вторых, не в коня корм.
— О тебе же забочусь, — хмыкает Шайя.
Он с некоторым усилием настраивает себя на миролюбивый лад. Сейчас главное — побыстрее вернуться в зал, к Ив. Остальное не так уж и важно…
— Одному пить вредно, — поясняет он.
— Одному напиваться вредно. А пить одному не возбраняется… — Битл берет свой стакан и, мечтательно сощурившись, откидывается в кресле. Его квадратная, слегка обрюзгшая физиономия лоснится довольством, отвислые бульдожьи щеки подрагивают в такт почти неприметному движению челюстей. Стороннему наблюдателю может показаться, что господин министр постоянно что-то пережевывает, но это не так: пасть его большей частью пуста, и мышцы работают вхолостую, как бы для поддержания рабочего тонуса. Битл поднимает палец.
— Удел кукловода — одиночество… — он презрительно кивает на монитор. — Куклы, те да, те пьют вместе. Толпой. Стадом. В этом вся разница. Взять хоть тебя, Шайя… ты кто? Ты ведь тоже кукла, хотя и не дурак. Для того, чтобы быть кукловодом, одного ума недостаточно. Тут особый талант нужен. Особый. А ты — слюнтяй. И потому ты останешься марионеткой, а я… я…