Да ещё и с автографами игроков обоих клубов.
Грамота ещё долго висела у меня на рабочем месте, а директор водил многочисленные комиссии и проверки в наш производственный отдел.
Там он с гордостью показывал эту тарабарскую грамоту на венгерском и говорил:
– Вот, работники нашего комбината даже в Будапеште высоко несут знамя социалистического соревнования!
А вымпелок я толкнул по сходной цене одному собирателю футбольной атрибутики.
Потом был праздничный ужин с выпивоном, где я познакомился с Марженкой поближе.
Как говорил старый сапёр Водичка – «груди у неё были, что твои резиновые мячи».
И пока моя наглая морда некоренной национальности их тискала, Марженка на большее никак не соглашалась.
Что уже совсем странно, оказалась она по национальности не мадьяркой, а полькой.
Её родители очень давно жили в Венгрии, но польский она тоже не забыла.
Вот тогда я решился на свой коронный номер:
– С первой попытки угадаю твою фамилию!
– За это ты поедешь ко мне «в гости».
Тогда в Польше пришёл к власти первый секретарь по фамилии Каня.
И сообщаю ей:
– Твоя фамилия Каня! – Марженка так и присела, чуть мне не на саблю.
Ведь я-то угадал, а как – и сам не знаю. Время было позднее, и поехали ко мне в отель.
Только расположились, страшный стук в дверь.
Старшая группы, сука комитетская, всё проследила, и вломилась в номер – соблюдать лицо «руссо туристо, облико морале».
Марженку с треском выгнали, а я получил устное «с занесением» от неё и подоспевшего комитетчика.
Один из тех немногих случаев в жизни, когда вспоминаешь не как был коитус с девушкой, а как и почему его не было.
Вот такой был чардаш с Марженкой Каня в Будапеште, на фоне «Ференцвароша» и киевского Динамо.
Прямо на вокзале меня встретил Карен и с большим энтузиазмом и нескрываемой радостью отсчитал оговоренную сумму за бальзам «Банфи», который я купил на все обмененные на форинты рубли.
Ровно через месяц «Банфи» появился в свободной продаже в ГУМе и ЦУМе.
Так я опередил министерство торговли и помог братскому армянскому народу.
Хельсинки один
Прошло несколько лет. И я стал собирать документы на выезд в капстрану. Те же самые две инструкторши из ЦК профсоюзов включили меня в группу, дело осталось за малым – получить заверенную в райкоме характеристику.
Но в моём комбинате по ремонту квартир сменилось руководство. Василий Васильевич ушёл на повышение и стал генеральным директором.
С ним же ушла милейшая Ольга Ивановна, а я, мудак, не пошёл с ними – сколько меня не звали.
Хотел что-нибудь «высидеть» у себя, и «высидел» – на свою голову.
Нового директора звали тоже Василий Васильевич, и он также болел за «Спартак».
До комбината работал… начальником кладбища.
На этом сходство заканчивалось.
Никаких бумаг директор категорически не подписал. Все документы он складывал в ящик стола и запирал на ключ.
Курил новый директор сигареты «Столичные», причём сырые. В его кабинете всегда стоял сизый дым и полумрак, ничего не было видно.
Утром после страшного бодуна Василий Васильевич призывал секретаршу, алкоголичку Марину Павловну, и смандячив страшный кисляк на лице, кричал на весь комбинат:
– Марина Павловна! Чайку, чайку, чайку!!!
После этого он принимал документы на подпись, но тут же сбрасывал их в тумбу, даже списки на поощрения и квартальные премии.
Заканчивалось всё просто.
Он часто болел, тогда его кабинет вскрывали, ящик стола тоже, и исполняющий обязанности директора главный инженер подписывал всё без разбору.
Все резолюции Василий Васильевич писал только на «собаках».
«Собака» – это такой маленький листок бумаги, который скрепкой подкалывается в угол любого документа.
Любая резолюция была расплывчата и туманна, как лондонский смог.
– Прошу рассмотреть.
– Прошу переговорить.
– Прошу рассмотреть плюс переговорить.
– Прошу решить вопрос.
Таким образом, он страховал себя от любых возможных и невозможных проверок.
Бессмертное дело Полыхаева и живёт и процветает в наши дни.
Ильф и Петров – навсегда!
На место секретаря партийной организации он привёл свою племянницу, за что немедленно получил погонялово «дядя».
До того, как прийти в комбинат, она работала… воспитательницей в детском саду.
«Дядя» неукоснительно следовал заветам Ленина – управлять ремонтом квартир может каждая воспиталка садика или даже яслей.
Глядя на эту племянницу русская народная пословица «не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки», теряла всякий смысл, а это – очень тревожный звоночек.
И тут ударил колокол, звонил он не по Огарёву – Герцену, а по мне.
Старый пидарас «дядя» не стал подписывать мне характеристику, а пидарша-племянница – тем более.
Не говоря уже про секретаря месткома, перепуганного по жизни Бориса Давыдовича.
Но хуй вам по всей сраке, «дядина клика», подумал я – и прямиком отправился на приём к генеральному директору.
Василий Васильевич и Ольга Ивановна встретили меня, как родного.
Генеральный тут же набрал «дядю» и при мне стал говорить с ним по громкой связи.
– Ты, эта, давай, Андрюшке характеристику-то подпиши.
– Ага… и ещё, эта, назначь его исполняющим обязанности начальника отдела производства.
– Да я…
– Ты чё, меня не понял???
– Нет-нет – всё будет сделано.
На другой день все бумаги были подписаны, а я получил новое назначение, которое открывало большие перспективы в деле бытового обслуживания населения.
День отъезда из Шарика был радостным и весёлым.
Группа подобралась проверенная – одни коммуняки, кроме меня, и опять я самый младший по возрасту.
Тут же выяснилось, что только я сносно болтаю на английском – старший группы и комитетчик дали наказ – помогай всем и во всём.
Я с радостью согласился и стал грузить жопу в планер.
Там же познакомился с перепуганным мужичком предпенсионного возраста.
Одет он был странно и потаскано, в длинной куртке со смешными рукавами, как у Арлекина.
На фоне группы, одетой в «фирму», это был явный моветон.
Но все люди разные, особенно выделялась холёная барышня лет тридцати пяти, вся из себя кобылистая и жеманно-неприступная.
По прилёту, уже в отеле, нас расселили с эти мужичком в один номер. Там и познакомились поближе.
Его звали Дмитрий, а работал он Главным инженером одного крупного строительного треста.
Вот тут явление первое.
Хоп – из рукава смешной куртки достаются четыре литровых пузыря водки и 10 банок чёрной икры в стекле.
– Ни хуя себе!
Сам провёз только разрешённую норму этой шняги.
Через некоторое время к нам в номер вежливо постучали финские фарцовщики и всё это скупили, по вполне себе приличной цене в финских марках.
Вопрос с баблом был решён – теперь надо было его отбить.
Последние дни поездки жили в Хельсинки, перед заселением в отель «Хилтон» вызывают меня к себе комитетчик и старший группы и вручают крупную сумму в валюте, чтобы я купил на проспекте Маннергейма для всей группы двухкассетные магнитофоны – в простонародье «балалайки».
Одного меня не пустили, пошла вся группа – там я отбазарил хорошую цену, и сел проверять все маги – было много брака.
Всё проверил, а ещё договорился с хозяином магазина, чтобы аппаратуру нам подвезли прямо в аэропорт, чтобы не платить налог.
Вся группа в ахуе от такой радости, особенно кобылистая и жеманно-неприступная, которую звали Наталья.
Старший группы и комитетский обещают мне положительный «сюрприз».
Всю поездку я пытался безуспешно «пробить» Наталью на близость, но она была неприступна, как утёс.
Да и ваш покорный слуга, честно говоря, был слишком шибздиковат и мелок для такой шикарной дамы.
Но «человек предполагает, а Бог располагает», в чём я очень скоро убедился.
В отеле меня и Дмитрия отозвало в сторону наше руководство и под большим секретом, чтобы группа не буянила, вручило нам ключи…от люкса!
– Ну и «сюрприз», не обманул, комитетчик – только успел подумать, как…
Вот тут явление второе.
В шикарном двухкомнатном люксе оказалась ещё и двухместная сауна, которую мы оба, как нормальные советские люди, видели первый раз в жизни.
Вызвали портье, который быстро обучил, как пользоваться этим чудом финского прорыва.
А до кучи сообщил, что мини-бар входит в стоимость люкса, и мы можем пить это чудесное баночное пиво, есть эти солёные орешки, пить эти маленькие многочисленные бутылочки «мерзавчики».
На радостях мы с Дмитрием сделали десять подряд заходов в сауну, перемежая всё это опустошением мини-бара.
В промежутках разрабатывались коварные планы по соблазнению Натальи и её соседки по номеру, она тоже была не прочь «повеселиться» с главным инженером.
Вставило нас так, что мало не покажется. А всё по незнайке.
После десятого захода Дмитрий показывает какую-то надпись, мелко вырезанную прямо на второй полке.
Спартаковский ромб – и, как всегда – ««Спартак»-чемпион».
Меня слегка шатнуло, но глазёнки ещё больше сузились, а выражение лица стало квадратно-гнездовым.
Зовём портье – он сообщает:
– Не далее, как год назад в этом люксе проживала делегация «солидных господ» из Москвы.
Более он ничего не сказал, но окинул нас тревожным взглядом и как-то недобро сощурился.
Но значение мы этому не предали – и зря это сделали.
По ходу нас так развезло, что мы отрубились на кроватях и провалились в бездну.
И вот сквозь полусон-полуявь вижу, что прямо передо мной «соткался из жирного воздуха», как на Патриарших Прудах – но не Фагот…
Это был Спартак – собственной персоной знаменитый Кирк Дуглас, известный также как Иссур Данилович Демский.
Культовый фильм Стенли Кубрика «Спартак» я видел раз десять, поэтому без труда признал Гладиатора.
В левой руке щит и лёгкий дротик.