тироваться, но славная сия и примерная ретирада может уподобиться ретираде Ксенофонтовой[226], ибо атакован был всею торжествующею французскою армиею, угрожавшей отрезать все пути к отступлению; но российская армия не только что-либо потеряла, но всегда с большою выгодою сражалась. При Кремсе кн. Багратион поразил маршала Мортье, который на рыбачьей лодке спасся чрез Дунай, и, оставлен будучи прикрывать отступающую армию с 6000 человек, быв окружен тридцатитысячным корпусом Мюрата, пробился и через два дни у Вишау соединился с главною нашею армиею.
Император Александр из С.-Петербурга 9-го сентября отправился к армии; вся гвардия была уже в походе, и разные корпусы сосредотачивались в Моравии.
14 ноября государь прибыл в главную квартиру армии Кутузова, который был усилен знатным числом войск присоединившихся к нему пришедших из России и австрийским корпусом, состоявшим близ 25 т. под командою принца Лихтенштейна, из-под Ульма[227] ускользнувшего.
Кутузов представлял государю, что как Наполеонова армия еще не вся собралась и гораздо слабее австро-российской, то и должно воспользоваться и атаковать немедленно, но государь сказал, что он дал слою гвардии без нее не сражаться; когда же гвардия присоединилась, то уже армия Наполеона была в превосходных силах; почему Кутузов представлял, чтобы ретироваться к подходящим корпусам Эссена и Беннингсена и, соединившись с ними, тогда дать баталию. Государь сказал ему: «Видно, это не бегущих турок и поляков поражать, а здесь ваше мужество притупляется». — «Государь, — сказал Кутузов, — извольте сами располагать атакою, а что я не трус, вы сами изволите усмотреть, что я буду сражаться как солдат, а как генерал я отказываюсь».
На другой день прибытия государя Наполеон прислал поздравить его с прибытием к армии и просил личного свидания, но государь послал вместо себя своего генерал-адъютанта кн. Долгорукого; Наполеон предлагал сделать мир с Австрией на выгодных для нее условиях; но князь Д<олгорукий>, как молодой человек, отверг оный и в запальчивости много наговорил неприятного Наполеону, который сказал: «Скажите Его Величеству, что с соболезнованием принужден продолжать войну».
20 ноября была несчастная и постыдная Аустерлицкая баталия[228], где наши войска претерпели столь сильное поражение, что надолго потеряли тот дух, который их делал непобедимыми. Можно приписать одной только политике Наполеона, что он не разбил русских наголову и дал свободу отступать.
23-го в местечке Галиче отдан был следующий приказ:
«Истощенные силы венского двора, несчастия, постигшие оный, как же недостаток продовольствия, невзирая на сильное и храброе подкрепление российских войск, заставили римского императора на сих днях заключить с Франциею конвенцию, за которой должен вскоре последовать мир[229]. Его императорское величество, пришед на помощь своего союзника, не имел иной цели, как собственную оного защиту и отвращение опасности, угрожающей державе его; видя в настоящих обстоятельствах [пребывание] своих войск в австрийских пределах ненужное, [повелеваю], оставив оные, возвратиться в Россию».
Государь требовал от Кутузова рапорта о баталии Аустерлицкой, но тот отвечал: «Вы сами распоряжались войсками, я не имел ни малейшего в том участия; я завишу от воли Вашего Величества, но честь моя дороже жизни». Государь никогда ему того не простил[230]. Сего же года отправлен был вице-адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин с эскадрою к прежним нашим силам, защищавшим Ионическую республику, и сделан он главнокомандующим над всеми там находившимися морскими и сухопутными силами, коих было около 15 т. Прибыл он туда, приобрел уважение всех тамошних народов, а особливо черногорцев; занял крепостцу Боко-ди-катаро, по своему местоположению неприступную; вопреки перемирия нашего с Франциею и повеления сдать оную французам, удержал за собою. Во многих сражениях с ними под начальством маршала Мармонта герцога Рагузского всегда одерживал поверхность, но уже после несчастного Тильзитского мира[231] Боко-ди-катаро сдана французам. В течении сей кампании два раза одерживал победу в Архипелаге над турецким флотом.
По утверждении мира с Франциею, началась война с Англиею[232]. Сенявин получил повеление возвратиться в Россию; претерпев ужасную бурю, принужден был для исправления кораблей войти в Лиссабонскую гавань, и где он, атакован и заперт превосходными силами англичан, принужденным нашелся сделать с ними конвецию, делающую ему честь, состоящую в том, чтобы [англичане] русские корабли хранили в своих гаванях до заключения мира и тогда бы отдали в таком положении, в каковом им сданы; а всех, как начальствующих флотом, так всех офицеров и матросов доставили бы в Ревельский и Кронштадский порты. По прибытии Сенявина в Петербург государь, быв противу него предупрежден, лишил его милости во все продолжение его царствования. Но Сенявин заслужил к себе не только от всех морских уважение и любовь, но и всех русских, знающих цену достойности людей, и верных сынов России. Уже при государе императоре Николае I употреблен был по своему званию.
Аустерлицкая баталия сделала великое влияние над характером Александра, и можно назвать эпохою его правления. До того он был кроток, доверчив, ласков, а тогда сделался подозрителен, коварен, строг [до] безмерности, неприступен и не терпел уже, чтобы кто говорил ему правду; к одному гр. Аракчееву имел полную доверенность, который по жестокости его свойства приводил государя на гнев и тем отвлек от него людей, искренно любящих его и Россию.
Наполеон, оконча войну с Австрией, сделал прежде открытия оной с Пруссией секретное постановление, дабы отвлечь ее от союза, по которому Пруссия заняла Ганновер. Но тогда, имея руки развязанные, объявил Пруссии войну[233]. Император Александр армии своей приказал двинуться к Висле.
В одну кампанию после Йенской баталии прусские войска истреблены, столица занята и все почти крепости и королевство Прусское как бы было уничтожено. В таком грозном виде Наполеон, подошед к российским границам, объявил войну.
[1806]. Государь издал манифест о сей войне, учредил милицию[234], разделя Россию на семь областей; дал власть главнокомандующим оными наравне с главнокомандующими за границею. Я был избран казанским дворянством губернским начальником. Конечно, милиция сама собой не могла действовать: 1-е, не было оружия, хотя дворянство и всякого звания люди жертвовали ружьями и саблями (а притом знатные суммы денег); но оного было столько мало, что в казанской милиции на 8 т. человек ружьев не было 500. Притом еще они были разнокалиберные, охотничьи, без штыков, для чего вооружены были пиками, наподобие штыков. 2-е, дворянство, вступившее в милицию поголовно, давно уже отставшее от военной службы; иные состарились, другие обленились, а много таких, которые почти никогда не служили в военной службе, а только по гражданской. Однако ж ратники отчасти научены были строиться без вытяжки, маршируя равняться; собранные ружья отданы были по частям, и люди научены были заряжать и стрелять в цель. Ежели бы милицию подвигали частями к действующей армии, и замещая ратниками убыль, в сражениях последовавшую, вместе с прочими, размещенными по полкам, то армия всегда была бы в комплекте. В таковом виде милиция большую могла бы принести пользу, а особливо в своих границах.
Когда уездные начальники принимали ратников, то я предписал, чтобы они отмечали в списках тех, которые были по промыслу стрелки, то есть: в Казанской губернии, в Царевококшайском и Козмодемьянском уездах черемисы промышляют стрелять дичь, и закупщики из Москвы покупают оную по заморозам в большом числе. Также сии черемисы бьют дробовиками белок и, чтобы не испортить шкурку, метят ее в нос; охотники сии ходят поодиночке на медведей с одним ружьем и рогатиною. Когда я представил списки набранным ратникам объезжавшему VII область[235] главнокомандующему, князю Юрию Владимировичу Долгорукому, то, увидя он отметку «по промыслу стрелок», спросил меня, что это значит? Как я ему пояснил, то он сказал, что это будут егеря лучше тех, которые в армии. По поводу чего представил императору, чтобы из каждой губернии его области сформировать из таковых по батальону стрелков и отправить в армию, на что государь и изволил указать. Я сформировал тот батальон стрелков и отправил в Смоленск; там его обмундировали, дали негодные ружья и начали учить стрелять, прикладываясь по принятому образцу регулярных войск, вместо того чтобы оставить их целить, как они привыкли, и стрелять без промаха; а потому они не могли уже оказать ту пользу, какой я от них ожидал.
Главное начальство над армиею поручено было фельдмаршалу графу Каменскому, который к оной прибыл тогда, когда уже французы начали военные действия; по каким причинам он скоро оставил армию, верно никто не знал. Вместо него принял начальство армии генерал Беннингсен[236].
О действии наших войск я скажу только поверхностно: баталии наши, выигранные по реляциям: под Пултуском, Прейсиш-Эйлау и прочие, — оканчивались всегда ретирадою, что не очень всех русских радовало, привыкши слышать в царствование Екатерины и при Павле [о] славной кампании Суворова в Италии, действовавшего всегда наступательно. Тогда, когда часть французской армии занята была осадою Данцига, тогда наша армия была совершенно без действия, когда же Данциг сдался и французская армия соединилась, тогда Беннингсен предпринял разные неудачные атаки; подобные ошибки и несообразные предприятия ощутительно показывают худой успех кампании. В мае государь прибыл в Тильзит. Претерпенное поражение под Фридландом принудило нашу армию ретироваться к своим границам и занять позицию за Неманом. В Тильзите заключен мир. Государь и король Прусский