– Одним меньше!
Конечно, мы арестуем виновных, но это не имеет особого значения, потому что эти люди дерутся между собой по причинам, известным лишь им одним, следуя некоему кодексу, который они неукоснительно блюдут.
Именно это имел в виду Сименон, когда во время нашей первой встречи категорически заявил:
– Профессиональные преступники меня не интересуют.
Писатель не знал только одного, но понял это в дальнейшем: мы крайне редко имеем дело с непрофессиональными преступлениями.
Я не говорю об убийствах из ревности, которые по большей части не содержат в себе никакой тайны и являются логическим завершением острейшего кризиса, возникшего в отношениях двух или нескольких людей.
Я также не говорю о поножовщине, которую по субботам или воскресеньям затевают пьяницы в пригородных трущобах Парижа.
Кроме этих происшествий, наиболее распространенными преступлениями считаются убийства двух типов: убийство неизвестной одинокой старушки, совершенное одним или несколькими хулиганами, и убийство проститутки на пустыре.
В первом случае виновнику редко удается ускользнуть от нас. Почти всегда это молодой человек – один из тех, кого я описывал ранее, – который уже несколько месяцев не ходит на завод и желает прослыть «опасным головорезом».
Он уже наметил для себя какой-нибудь табачный киоск, галантерейную лавку или маленький магазинчик на пустынной улице.
Иногда юнец покупает револьвер. Но чаще он довольствуется молотком или разводным ключом.
Почти всегда злоумышленник знаком с будущей жертвой, а в одном случае из десяти несчастная старушка относилась к нему, как к родному сыну.
Он не собирался ее убивать. Он нацепил на лицо платок, чтобы не быть узнанным.
Платок соскользнул, а может, старая женщина принялась кричать.
Он выстрелил. Он ударил. Если уж парень выстрелил, то разрядил всю обойму – первейший признак паники. Если ударил, то нанес десять, двадцать ударов – и не потому что был кровожадным злодеем, как могут подумать многие, а потому что просто обезумел от ужаса.
Наверное, это удивит вас, но когда такой преступник, пытающийся храбриться, предстает перед нами, обычно мы коротко бросаем:
– Идиот!
В редких случаях им удается сохранить голову на плечах. И даже если одному из них улыбнется удача и его судьбой заинтересуется видный адвокат, он все равно получит не менее двадцати лет тюрьмы.
Что касается убийц проституток, то на них мы выходим только чудом. Обычно с такими преступлениями связаны самые долгие, самые безнадежные и самые омерзительные расследования, какие только можно представить.
Все начинается с мешка, который речник совершенно случайно выудил багром из Сены. В мешке почти всегда обнаруживается изуродованное тело. У него может отсутствовать голова, или рука, или ноги.
Проходят недели, прежде чем нам удается идентифицировать погибшую. Обычно речь идет о проститутке не первой молодости, из тех, кто не водит клиентов в гостиницу или в свою комнату, а довольствуется подворотней или темным сквером.
Ее давно не видели на привычном месте, которое с наступлением ночи окутывается тайной и где скользят молчаливые тени.
Те девицы, которые знали убитую проститутку, не желают с нами разговаривать. Когда их допрашивают, они отделываются туманными ответами.
В конечном итоге после упорных поисков нам удается вычислить кое-кого из ее постоянных клиентов. Чаще всего ими оказываются одинокие мужчины, почти отшельники, люди без возраста, оставляющие о себе лишь смутные воспоминания.
Женщину убили ради денег? Маловероятно. Какие деньги у дешевой проститутки!
Возможно, это был какой-то старик, пораженный безумием, или незнакомец из другого района, один из тех сумасшедших, кто, предчувствуя приближение обострения, повторяющегося через равные интервалы времени, четко знает, что ему делать, и принимает все меры предосторожности, о которых другие преступники даже не помышляют?
Мы даже представить себе не можем, сколько в городе таких сумасшедших. В каждой столице мира есть свои маньяки, они наносят удар внезапно, а затем вновь на протяжении долгого времени ведут размеренную, ничем не примечательную жизнь.
Это могут быть весьма респектабельные мужчины, отцы семейства, образцовые служащие.
Никто не знает, как они выглядят, и когда мы случайно арестовываем одного из таких убийц, мы почти никогда не можем предъявить ему убедительное обвинение.
Мы располагаем достаточно точными статистическими данными по разным типам преступлений.
За исключением одного.
Отравление.
В данном случае любые приблизительные цифры неизбежно будут неверными: или завышенными, или заниженными.
Каждые три месяца или каждые полгода в Париже или в провинции, в основном в провинции, в маленьком городке или в деревне врач немного внимательнее, чем обычно, осматривает тело умершего и неожиданно обнаруживает интригующие симптомы.
Я употребил слово «неожиданно», потому что чаще всего это один из его пациентов, за чьей болезнью врач наблюдал уже давно. И вот больной внезапно умирает в своей постели, в лоне семьи, которая выказывает горе, подобающее случаю.
Родственники даже слышать не желают об аутопсии. Врач решается на вскрытие лишь в том случае, если его подозрения достаточно обоснованны.
Или же через несколько недель после похорон в полицию приходит анонимное письмо, в котором излагаются совершенно невероятные на первый взгляд детали.
Я описываю все это так подробно с целью донести до читателя, что только при условии стечения всевозможных обстоятельств можно начать следствие по делу об отравлении. Слишком сложны административные формальности.
Обычно речь идет об охваченной нетерпением жене фермера, которая уже долгие годы ждет смерти супруга, чтобы счастливо зажить с кем-то из работников.
Она просто помогает природе, как напрямик заявляют некоторые из подобных особ.
Иногда, но реже, отравителем становится мужчина, который таким образом избавляется от больной супруги, мертвым грузом повисшей на его шее.
Разоблачить преступника помогает случай. Но как часто случай не срабатывает? Этого мы не знаем и можем только выдвигать гипотезы. В нашем ведомстве, как и в ведомстве на улице Соссэ, многие полагают, что среди убийств, особенно убийств не раскрытых, отравления занимают первое место.
Конечно, есть и другие преступления, которые интересуют писателей и так называемых психологов, но они настолько редки, что составляют лишь малую толику нашей работы.
Но именно о таких злодеяниях узнает публика. Именно о них рассказывал и, я думаю, продолжит рассказывать в своих произведениях Сименон.
Я говорю о преступлениях, совершенных в социальных кругах, где их меньше всего можно было ожидать, и представляющих собой словно бы следствие долгого и незаметного брожения.
Некая улица, чистенькая, зажиточная – улица Парижа или иного города. Люди, у которых есть уютный дом, благополучная семья, достойная уважения профессия.
В принципе, мы не должны были бы даже переступать порог их дома. Зачастую это такой круг, куда нас допускают с великим трудом, где мы неуместны и поэтому чувствуем себя там весьма неуютно.
Но вот здесь кто-то умирает насильственной смертью, и мы тут как тут, звоним в дверь и видим перед собой непроницаемые лица – семью, каждый член которой, кажется, имеет свою тайну.
И в таких случаях не поможет весь опыт, приобретенный за долгие годы дежурств на улицах, вокзалах, в меблированных комнатах. Не поможет и то безотчетное уважение, которые испытывают к представителям власти, к полиции обычные люди.
Никто не боится, что его выдворят за границу. Никого нельзя увезти в кабинет на набережной Орфевр и подвергнуть многочасовому, неспешному допросу.
Перед нами стоят те самые здравомыслящие люди, которые при других обстоятельствах спросили бы нас:
– Неужели вам не противно?
Как раз у них нам и становится противно. Правда, не сразу. И не всегда. Так как расследование дела может затянуться и даже потребовать определенного мужества.
Всегда может раздаться телефонный звонок от министра, депутата или любого другого влиятельного деятеля, который предпримет попытку прекратить следствие.
Но вот понемногу внешний глянец респектабельности начинает трескаться и на поверхность всплывают более или менее отвратительные фамильные тайны, которые семейство решило скрыть от нас и которые необходимо вытащить на свет, не обращая внимания на мятежи и угрозы.
Иногда их бывает пять или шесть человек, и все они дружно лгут по тому или иному пункту, при этом стараясь исподтишка потопить остальных.
Сименон часто описывает меня как брюзгу, человека тяжелого, недовольного всем и вся, который смотрит на людей исподлобья и чьи вопросы порой звучат, как злобный лай.
Да, он видел меня таким, когда я расследовал так называемые «любительские» преступления, которые в конечном итоге всегда оказывались преступлениями, совершенными из корысти.
Нет, на них шли не из-за острой потребности в деньгах. Вернее, не из-за сиюминутной необходимости в деньгах, которая, как я уже говорил, толкала на преступление юных головорезов, убивающих старых женщин.
Речь идет о более сложных, «долгосрочных» интересах, которые заботливо прячутся за фасадами добропорядочности. Часто преступление зреет годами, подготавливается чередой нечистоплотных делишек и темных махинаций.
Когда ты наконец прижимаешь таких людей к стенке и добиваешься признания, состоящего из весьма гнусных откровений, виновный испытывает панический ужас главным образом перед вероятными последствиями.
– Это невозможно, подумайте сами, разве допустимо смешивать с грязью нашу семью? Должен быть какой-то выход.
Увы, часто этот выход находится. Некоторые респектабельные граждане, которые должны были бы отправиться из моего кабинета прямиком в камеру тюрьмы Санте, неожиданно куда-то исчезают. И все потому, что существуют некие влиятельные силы, кото