– Мистер Мортимер-Левингстон не возвращался?
– Одну секунду, я уточню, месье. С кем имею честь?..
– Полиция!
– Нет, его еще не было.
– Мистер Освальд Оппенгейм тоже?
– К сожалению, да…
– Чем занята миссис Мортимер?
Тишина.
– Я вас спрашиваю, что делает миссис Мортимер.
– Она… мне кажется, она сейчас в баре…
– Иными словами, она напилась?
– Да, она выпила несколько коктейлей, заявив, что не вернется в свой номер, пока не появится ее муж. Простите…
– Что?
– Алло! Это управляющий, – произнес другой голос. – У вас есть новости? Как вы думаете, эта история попадет в газеты?
Мегрэ цинично повесил трубку. Чтобы доставить удовольствие фотографу, он взглянул на еще влажные лоснящиеся снимки, разложенные на сушильном аппарате.
Одновременно он разговаривал с Торрансом:
– Вы, дружище, отправитесь на наблюдательный пост в «Маджестик». Главное, не обращайте внимания на управляющего.
– А вы, шеф?
– А я пойду к себе. В половине шестого утра идет поезд до Фекама. Не имеет смысла возвращаться домой и будить жену. Послушайте… Ресторан, наверное, еще работает. Закажите мне по пути кружку пива.
– Одну? – с невинным видом уточнил Торранс.
– Да, дружище! Официант неглупый парень, так что принесет три-четыре. Пусть добавит к ним несколько сэндвичей.
Они спустились друг за другом по бесконечной винтовой лестнице.
Фотограф, оставшись один, еще какое-то время полюбовался снимками, которые только что напечатал, а затем начал их нумеровать.
Спустившись в ледяной двор, Мегрэ и Торранс распрощались.
– Если вам по какой-либо причине придется покинуть «Маджестик», обязательно оставьте там кого-нибудь из наших! – распорядился комиссар. – При необходимости я буду звонить туда.
Он вернулся в свой кабинет и принялся с такой силой ворошить угли в печке, что чуть не сломал решетку.
Глава 4Младший офицер с «Морского дьявола»
Еще на станции Ла-Бреоте, куда Мегрэ в половине восьмого утра пересел с железнодорожной магистрали «Париж – Гавр», он ощутил дух Фекама.
Плохо освещенный буфет с грязными стенами и стойкой, где плесневели несколько печений и красовалась пирамида из трех бананов и пяти апельсинов.
Здесь разбушевавшаяся непогода ощущалась сильнее. Дождь лил как из ведра. Чтобы перейти с одного пути на другой, приходилось по колено утопать в грязи.
Подошел маленький, отвратительного вида поезд, собранный из пришедших в негодность вагонов. За окном в бледном утреннем свете мелькали неясные очертания ферм, наполовину размытые полосами дождя.
Фекам! В нос ударил запах трески и сельди. Вокруг теснились груды бочонков. За поездами высились мачты. Где-то слышался вой сирены.
– Как пройти на Бельгийскую набережную?
Нужно было идти прямо, шлепая по вязким лужам, где гнили рыбьи кишки и блестела чешуя.
Мастер художественной фотографии был одновременно лавочником и продавцом газет. Кроме того, он торговал зюйдвестками[20], красными парусиновыми блузами, пеньковыми тросами и новогодними почтовыми открытками.
Тщедушный и бесцветный мужчина, услышав слово «полиция», тут же позвал на помощь свою жену. И эта красивая нормандка уставилась на Мегрэ с вызывающим видом.
– Мне нужно знать, какая фотография лежала в этом конверте.
Это было долго и утомительно. Приходилось буквально клещами вытаскивать из фотографа слова, практически думать за него.
Прежде всего, портрет был сделан не меньше восьми лет назад, поскольку примерно с тех пор фотограф не печатает таких снимков. Он купил новый аппарат формата почтовой открытки.
Кто мог прийти к нему фотографироваться восемь лет назад? Месье Мутэ потребовалось четверть часа, чтобы вспомнить о том, что у него в специальном альбоме хранятся экземпляры всех сделанных когда-либо портретов.
Жена отправилась за альбомом. То и дело в магазин заходили моряки. Прибежали ребятишки и купили конфет на один су. Снаружи скрипели тали[21] судов. Было слышно, как море перекатывает вдоль мола гальку.
Мегрэ полистал альбом, уточнил:
– Молодая женщина с темными, очень тонкими волосами…
Этого оказалось достаточно.
– Мадам Сваан! – воскликнул фотограф.
И он сразу же отыскал портрет. С такой прелестной моделью ему повезло всего один раз.
Женщина была красивой. На вид лет двадцати. Фотография прекрасно помещалась в конверт.
– Кто это?
– Она до сих пор живет в Фекаме. Но теперь у нее своя вилла на склоне утеса, в пяти минутах от казино.
– Замужем?
– Тогда не была. Она работала кассиршей в железнодорожном отеле.
– Напротив вокзала, полагаю.
– Да, вы, должно быть, его видели, когда проходили. Она сирота, из небольшого местечка, здесь неподалеку. Ле-Лож, знаете?.. Однажды она познакомилась с одним приезжим, остановившимся в отеле, иностранцем. Они поженились. Сейчас она живет на вилле с двумя детьми и служанкой.
– Месье Сваан не живет в Фекаме?
Возникла пауза, фотограф с женой переглянулись. Заговорила жена.
– Поскольку это полиция, лучше все сказать, так ведь? К тому же вы и сами узнаете. Предупреждаю, это всего лишь слухи… Месье Сваана почти не бывает в Фекаме. Если он приезжает, то лишь на несколько дней, а иногда вообще бывает здесь проездом.
Первый раз он приехал сюда почти сразу после войны[22]. В то время как раз начали налаживать рыбный промысел в Ньюфаундленде, о котором пришлось забыть на пять лет… Он якобы хотел изучить вопрос и вложить средства в открывающиеся предприятия.
Он утверждал, что родился в Норвегии и зовут его Олаф. Рыболовы, добывающие сельдь, иногда плавают до Норвегии и говорят, что там это распространенное имя.
Тем не менее прошел слух, что на самом деле он немец, промышляющий шпионажем. Поэтому, когда он женился, его жену все обходили стороной.
Затем стало известно, что он моряк и плавает младшим офицером на немецком торговом судне, потому-то и приезжает сюда так редко. Слухи прекратились, но такие люди, как мы, все же предпочитают остерегаться.
– Вы сказали, у них есть дети?
– Двое. Девочка трех лет и грудной младенец, ему всего несколько месяцев.
Мегрэ вынул фотоснимок из альбома и попросил показать, где находится вилла. Идти туда было еще рано.
Два часа он провел, сидя в портовом кафе и слушая разговоры моряков о ловле сельди, которая была в самом разгаре. Пять черных траулеров выстроились вдоль набережной. Рыбу выгружали целыми бочками, и воздух насквозь пропитался ею, несмотря на сильный ветер.
Чтобы добраться до виллы, он прошел вдоль пустынного мола, обогнув закрытое казино, стены которого еще были обклеены афишами прошлого лета.
Наконец он взобрался по крутой тропинке, начинавшейся у подножия утеса. Кое-где мелькала ограда какого-то дома.
Вилла, которую он искал, была из красного кирпича, средних размеров, уютная. Чувствовалось, что в хорошее время года за садом с дорожками из белого гравия тщательно ухаживали. Из окон наверняка открывался красивый вид.
Он позвонил. Датский дог, не издавший ни звука и выглядевший от этого еще более устрашающе, подбежал, чтобы понюхать его через ограду. После второго звонка появилась служанка и, заперев пса, спросила:
– Что вам угодно?
Она говорила с местным акцентом.
– Я хотел бы видеть месье Сваана.
Казалось, она колеблется.
– Я не знаю, здесь ли месье… Сейчас спрошу.
Она не открыла ворота. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Мегрэ вымок до нитки.
Он увидел, как служанка поднялась по ступенькам и исчезла в доме. Затем в одном из окон шевельнулась занавеска. Некоторое время спустя девушка вернулась.
– Месье вернется только через несколько недель. Он в Бремене.
– В таком случае я хотел бы поговорить с мадам Сваан.
Она снова замерла в нерешительности, затем все же открыла ворота.
– Мадам не одета. Вам придется подождать.
Она провела комиссара, с одежды которого ручьями стекала вода, в опрятную гостиную с белыми занавесками на окнах и натертым до блеска паркетом.
Мебель была новой и добротной, такую часто можно встретить в мелкобуржуазном интерьере. Она была выполнена в стиле, который в 1900 году назывался «модерн».
Все из светлого дуба. В центре стола – цветы в вазе из «художественной» керамики. Салфетки с английским шитьем.
Из общего стиля выбивался стоявший на круглом столике великолепный самовар из чеканного серебра, который один стоил больше, чем вся меблировка.
Где-то на втором этаже раздался шум. В другом месте, за стенами первого этажа, плакал ребенок, и чей-то голос тихо и монотонно шептал ему успокаивающие слова.
Наконец в коридоре послышались приглушенные шаги и шорох платья. Открылась дверь, и комиссар Мегрэ увидел перед собой молодую женщину, которая наспех оделась, чтобы принять его.
Она была среднего роста, скорее в теле, чем худая, и на ее красивом серьезном лице сейчас читалась смутная тревога.
Тем не менее она улыбнулась и спросила:
– Вы не хотите присесть?
С пальто Мегрэ, а также с его брюк и ботинок стекали тонкие струйки воды, образуя на блестящем паркете маленькие лужицы.
Он не мог в таком виде сесть в бархатное кресло нежно-зеленого цвета.
– Если не ошибаюсь, мадам Сваан?
– Да, месье.
Она бросила на него вопросительный взгляд.
– Прошу прощения за беспокойство, речь идет о простой формальности. Я из полицейского отделения по контролю за иностранцами. В данный момент мы проводим перепись…
Она ничего не ответила. Было непонятно, успокоило ее это сообщение или, наоборот, взволновало.
– Полагаю, месье Сваан – швед, ведь так?
– Нет. Норвежец. Но для француза это одно и то же. Я сама поначалу…
– Он морской офицер?