Сотрудник горфо с сожалением посмотрел на меня и пожал плечами. Я встретился с ним еще раз в годы Великой Отечественной войны, когда по поручению Государственного Комитета Обороны выехал временно в одну из республик как уполномоченный по хлебозаготовкам. Он был уличен в попытке завысить цифру республиканских расходов на уборочную кампанию. Видимо, прошедшие годы ничему его не научили. Он, взывая к моей «человечности», напомнил о его стремлении помочь мне десятью годами раньше, но вторично ошибся. К подобным лицам я никогда не проявлял снисхождения.
Что касается вопроса о передвижке кредитов с одной статьи расходов на другую, то к нему нужно подходить нешаблонно. Бывают случаи, когда это допустимо. Приведу примеры из собственной практики тех же лет. В июне 1933 года было запрещено передвигать кредиты, отпускаемые на зарплату и административно-хозяйственные нужды. Разумно? Вполне. Однако в 1934 году каждая школа получила самостоятельную годовую финансовую смету, что позволяло любому директору проявить полезную инициативу в местных рамках. Разумно? Вполне. Все зависит от того, в чьих интересах это делается — государственных или частных.
Как известно, В. И. Ленин учил, что главное для построения коммунизма — повышение производительности труда. Бауманцы много думали об этом и немало делали. Не всегда могли мы похвастаться успехами. В 1933 году девять районных предприятий, в 1934 году — семь, а также одиннадцать артелей не выполнили своих планов, хотя себестоимость изделий удалось в среднем снизить на 2,8 процента (по плану — 1,7 процента), а в целом промфинплан был перевыполнен на 5 процентов. Чтобы ликвидировать отставание, партийная организация призвала авангард рабочего класса усилить социалистическое соревнование. Райфо выделил средства на материальное поощрение. Развернулось цеховое, бригадное и индивидуальное соревнование. Прошли районные конференции ударников. Лучших заносили на Красную доску почета имени XVII партийного съезда. 10 тысяч рабочих сдали специальные технические экзамены. На всю страну прогремела победительница всесоюзного конкурса ткачей Муха-иова, работница фабрики имени Маркова. Термометрический завод выступил осенью 1933 года инициатором массово-производственного похода за перевыполнение плана первого года второй пятилетки. В 1934 году был проведен второй такой поход.
Осенью 1935 года среди бауманцев широко развернулось стахановское движение. Лозунгом дня стало: «Кадры решают все!» Партия поставила перед трудящимися задачу максимально использовать технику. Бауманцы следовали примеру тех, кто повторял подвиг Алексея Стаханова в других отраслях промышленности: машиниста Кривоноса, кузнеца Бусыгина, ткачих Виноградовых. В районе появились рабочие-многостаночники. Их почин подхватили другие. Вскоре портреты бауманцев — героев труда украсили улицы района. Сверкая белозубой улыбкой, на прохожих глядели с фотовитрин молодые рабочие Николай Матросов, Алексей Пискарев, Антонина Ламанова, Николай Стрелков, Павел Вуцыкин, Марфа Зуева, Зинаида Николаева.
Не забывали в районе и о шефской работе. Бауманцы шефствовали над Красной Армией и над деревней. Но не только. Однажды меня вызвал Н. В. Марголин и познакомил с находившейся в его кабинете группой комсомольцев. Ребята просили выделить под стрелковый тир какое-нибудь здание. Райком ВКП(б) наметил передать им бывшую церковь. Отпустит ли райфо средства на оборудование?! Я согласился. Вскоре закипела работа, и в пустовавшем помещении был создан первый в СССР «Клуб ворошиловских стрелков». Через два года в районе имелось уже 33 тысячи таких стрелков. Целая армия! Обучать молодежь навыкам военного дела помогали наши подшефные соединения и части.
Наши подшефные колхозы находились в юго-восточной части Московской области. Предприятия посылали туда рабочих, специалистов и даже целые ремонтные бригады. На весеннем севе в 1934 году в колхозе работал 281 коммунист из нашего района. 280 человек выехали на уборочную кампанию. Кроме того, 407 счетоводов и 100 бухгалтеров были посланы для налаживания колхозной отчетности, а свыше трех тысяч человек проводили массово-политическую работу.
Вскоре поехал в деревню и я. За последние четыре года в области произошли большие перемены. Распахали 400 тысяч гектаров целины. Еще в 1930 году до 4 тысяч хозяйств Московской области имели дело с сохой. Я не оговорился: не с плугом, а с сохой. Теперь же повсюду тарахтели тракторы. Поезд вез меня в Туму — небольшой городок (ныне в Рязанской области), расположенный недалеко от есенинских мест. Оттуда бауманцам поставляли кроликов, так как при карточной системе снабжения продуктами, отмененной только 1 января 1935 года, это было хорошим подспорьем. Почти каждое наше учреждение и предприятие имело свое подсобное хозяйство, причем кролиководство было особенно популярным.
Моим попутчиком был возвращавшийся из Москвы местный агроном. Нам с ним поручалось организовать проверку наличия и качества семян, а затем заняться подготовкой к посадке картофеля. Почти всю дорогу агроном читал мне дореволюционные стихи местных поэтов, посвященные родным местам, а потом подарил листок с одним из них на память:
Милая сердцу, родимая Тума,
Ты далека от фабричного шума.
Прост твой мирок и несложны заботьн
Дремлют в покое луга и болота…
В мраке ночном резок звук: запоздалый
Путник бредет, спотыкаясь о шпалы,
Да паровозному свисту на миг
Вторит протяжно рассветный кулик.
Мартовская ростепель, ритмичное перестукивание колес и провинциальные элегии навеяли лирическое, мечтательное настроение. Оно сразу сменилось другим, когда мы сошли в Туме с поезда и попали на митинг, созванный по случаю прибытия москвичей. Под бурное одобрение местных жителей член агитбригады работница одной из наших фабрик лихо выводила частушки, подстукивая каблучками:
Раз спросила я у кума:
«Это что такое — Тума?»
Он ответил: «Ах, кума,
Все от Тумы без ума!»
…Собрав данные о наличии семян, мы с агрономом организовали лабораторию по проверке их всхожести. В Москве ждали неотложные дела, и я уехал сразу же после пробных посевов. Когда я через десять дней вернулся в Туму, меня встретила печальная весть. Сеяли мы в неотапливаемом помещении, рассчитывая на пригревавшее солнце. Появились обильные всходы, но внезапно ударили заморозки и посевы погибли. Тогда мы перенесли свою примитивную лабораторию в теплое здание и повторили эксперимент. На сей раз результаты были хорошими. Сложнее оказалось с картофелем — его не хватало. Пришлось ехать в Москву. Вопрос обсуждался на заседании бюро райкома. Решили взять со складов и передать деревне 30 тонн товарного картофеля. На свой страх и риск я объявил колхозницам, что за каждый день посадки работающий на ней получит по килограмму картошки. Тут дело закипело. Посадили картофель за два дня.
Летом следующего года я вновь оказался в Туме, но уже на заготовках. Из-за плохой погоды картофель уродился мелкий. Когда его сыпали на грохало (трясущуюся панель с отверстиями) для определения сортности, тряслась вроде бы мелочь. Она проваливалась как «нестандартная», и ее увозили со сдаточных пунктов обратно в колхозы. Пришлось как уполномоченному вмешаться. Сунул я руку в грохало — кулак в дыру свободно пролезает! Чтобы не остаться с грохалами, но без картофеля, я распорядился убрать их с глаз долой и принимать даже «нестандартную» продукцию. Послал телеграмму в Москву, получил официальное разрешение, и вскоре рабочим Бауманского района доставили некрупную, но очень приличную картошку с хорошими вкусовыми качествами.
Снова «восточнее Кремля»
В апреле 1936 года районы Москвы опять были разукрупнены: теперь их стало 23 вместо 10. Одним из новых являлся Молотовский. В его партийные и советские организации и учреждения направили на работу часть бывших бауманцев, в том числе и меня — сначала председателем райисполкома Советов, а затем первым секретарем райкома партии. Поскольку и Рогожско-Симоновский, и Бауманский, и Молотовский районы, в которых довелось трудиться в разное время, все лежали в восточной половине Москвы, я снова оказался «восточнее Кремля», и, конечно, не случайно: людей посылали на определенные посты с учетом их прежней деятельности. Молотовский район находился как раз на стыке Бауманского и бывшего Рогожско-Симоковского, так что многое здесь было мне знакомо. Я радовался тому, что бок о бок со мной станут трудиться и другие бауманцы. Надежда сохранить хорошие традиции и перенести их в новый район позволяла смело смотреть в глаза вставшим предо мною задачам.
Молотовский район оказался раза в три меньше Бауманского по площади и раз в семь — по численности населения. Объяснялось это тем, что в районе было много государственных учреждений. В частности, здесь находились наркоматы тяжелой промышленности (во главе с Г. К. Орджоникидзе, а потом В. И. Межлауком), пищевой промышленности (во главе с А. И. Микояном), местной промышленности (во главе с К. В. Ухановым); ВЦСПС (во главе с Н. М. Шверником) и Высшая школа профдвижения, Профинтерн (во главе с С. А. Лозовским), а также все центральные комитеты отраслевых профсоюзов, Промбанк СССР, Главсевморпуть, Общество старых большевиков и другие крупные учреждения и организации, а также вузы и научно-исследовательские институты.
Новый район протянулся от Зарядья, где ныне красуется гостиница «Россия», к устью Яузы, а затем вдоль Яузы до Сыромятников; четырежды пересекали его важные магистрали — Китайский проезд, Бульварное кольцо, Садовое кольцо и Курская железная дорога. В районе находились крупные предприятия — машиностроительные, швейные, мебельные, полиграфические, обувные, пищевые. Бюджет его еще в 1936 году превышал 7,2 миллиона рублей. Я хорошо знал по прежней работе завод «Манометр» и фабрику имени Клары Цеткин. А теперь знакомился с другими, прежде всего с заводами «Точизмеритель», электроизоляционным, электромедицинской аппаратуры, красильно-аппретурной фабрикой и с очень значительным по тем временам прачечно-красильным комбинатом.