Наставляя наркомат финансов при планировании им расходов страны на будущее, Центральный Комитет партии и правительство постоянно подчеркивали, что задача годичного плана состоит в обеспечении непрерывности и гармоничности работы. Соответственно должен строиться и годовой бюджет. Пятилетка же обязана предусмотреть скорость продвижения уже целых частей народного хозяйства. Естественно, что допущенные в годичном плане ошибки и диспропорции за пять лет возрастут и наложатся друг на друга. Значит, полезно иметь так называемые «резервы прогиба». При их наличии ветер не сломит дерево, оно может погнуться, но выстоит. Если же их не окажется, прочные корни обезопасят дерево лишь до очень сильного урагана, а потом недалеко и до бурелома.
Следовательно, без финансовых резервов обеспечить успешное выполнение социалистических планов трудно. Резервы — денежные, хлебные, сырьевые — еще один постоянный пункт повестки дня на заседаниях Совнаркома и Совмина СССР. А чтобы оптимизировать народное хозяйство, мы старались использовать и административные, и экономические методы решения задач. Вычислительных машин наподобие нынешних электронно-счетных у нас не было. Поэтому поступали так: управляющий орган давал нижестоящим задания не только в виде плановых цифр, но и сообщал цепы как на производственные ресурсы, так и на продукцию. Кроме того, старались использовать «обратную связь», контролируя сбалансированность между производством и спросом. Повышалась тем самым и роль отдельных предприятий.
Неприятным открытием для меня явилось то обстоятельство, что научные идеи, пока их исследовали и разрабатывали, съедали массу времени, следовательно, и средств. Постепенно я привык к этому, но вначале только ахал: три года разрабатывали конструкцию машин; год создавали опытный образец; год его испытывали, переделывали и «доводили»: год готовили техническую документацию; еще год переходили к освоению серийного выпуска таких машин. Итого — семь лет. Ну, а если речь шла о сложном технологическом процессе, когда для его отработки требовались полупромышленные установки, могло не хватить и семи лет. Конечно, простенькие машины создавались гораздо быстрее. И все же цикл полного претворения в жизнь крупной научно-технической идеи обнимал, в среднем, как правило, до десяти лет. Утешало то, что мы обгоняли многие зарубежные страны, ибо мировая практика показывала тогда средний цикл 12-летним. Здесь-то и выявлялось преимущество социалистического планового хозяйства, которое позволяло концентрировать средства в нужных обществу областях и направлениях вопреки чьей-то сугубо личной воле. Между прочим, тут имеется огромный резерв прогресса: если сократить время реализации идей на несколько лет, это сразу даст стране увеличение национального дохода на миллиарды рублей.
Еще один путь к тому, чтобы поскорее получить отдачу от вложенных средств, — временное приторможение некоторых строек при чрезмерно большом их количестве. Законсервировать одни, а за этот счет форсировать возведение других предприятий и начать получать от них продукцию — неплохое решение проблемы, но, увы, тоже ограничиваемое конкретными условиями. Если бы, например, в 1938–1941 годах мы не строили сразу много крупных объектов в разных местах страны, то не имели бы после начала Великой Отечественной войны необходимого производственного задела, и тогда оборонная промышленность могла бы оказаться в прорыве.
В СССР конца 60-х годов около половины производственных мощностей приходилось в их балансе на долю новых объектов. Как же быть? Выход мы искали в комплексном и синхронном введении в эксплуатацию сопряженных звеньев каждого объекта. Хуже всего было с химической промышленностью, где комплексный ввод предприятий в действие являлся редким исключением. Но ревизоры посылали тревожные сигналы и с других участков: с металлургического завода (одна домна работает на сырой руде вот уже пять лет, вторая — в два раза меньше), с машиностроительного завода (нет пропорциональности между развитием заготовительного и механосборочного отделов) и т. д. Лучше всего, конечно, было бы считать единицей готовой продукции у строймонтажных организаций пусковой комплекс с полным охватом его составных частей. Но добиться этого было очень трудно.
Ряд непроизводительных расходов возникал из-за бездумного отношения к делу у местных руководителей. Запрашивают на обучение большого отряда, допустим, шелкомотальщиц несколько десятков тысяч рублей. Хватит ли этой суммы? Уверенно отвечают: «Хватит!» А потом из-за недообученности работниц теряют миллионы. Часто приходилось спорить с Госпланом, порою намечавшим одновременный ввод в действие добывающих предприятий и перерабатывающих. Что же получалось? Деньги мы отпустили, завод уже возведен, а сырья еще нет. Ясно, что сначала следует построить добывающее предприятие, а перерабатывающее возводить с некоторым запозданием.
Иногда запутывала дело невозможность выразить производственную программу в натуральных показателях. Строительная организация сообщает: вынуто 2 тысячи кубометров грунта, вставлено 5 тысяч квадратных метров оконного стекла, уложено 7 тысяч квадратных метров паркетных полов, протянуто 10 тысяч погонных метров канализационных труб. Как это сложить? Поневоле переводится все на рубли. Тогда строители нарочно начинают использовать более дорогие материалы. Стране — убыток, а они вроде бы лучше работают. За такие «фокусы» виновных жалеть не следует. Помню, как строго были наказаны лица, ответственные за то, что при сооружении «второго Баку» в Башкирии отдельные геологи-разведчики для повышения показателей бурили лишние скважины.
Товарищи на местах постоянно жаловались, что неточно оплачиваются сходные работы. Оно и не мудрено. Тут копают землю глиняную, а там — песок; тут встречаются подземные воды, а там их нет; тут роют в горах, а там — на равнине; тут климат теплый, а там — холодный и т. д. Практически невозможно наметить столько расценок, сколько встречается в жизни различных естественных и искусственных сочетаний конкретных условий. Это — объективное противоречие, окончательный выход из которого не был найден ни тогда, ни позднее. Но задача заслуживает внимания, ибо упирается в замену административного решения экономическим контролем. А ведь именно по данному пути должна развиваться экономическая реформа. Легче решать задачу, если речь идет, допустим, о зональных ценах на сельскохозяйственную продукцию. В 30-е или в еще более ранние годы, когда мы вынужденно очень торопились, порою приходилось сначала создавать новое, а уж потом думать о четком финансовом обеспечении мероприятия.
Рублем контролировали не только через Наркомат финансов. В этом направлении действовал и Госбанк. Он не сразу отошел от механического, обезличенного подхода к предприятиям и лишь постепенно внедрял дифференцированное отношение к хорошо и плохо работающим. Первая большая попытка учесть в кредитах качество труда на заводах и фабриках была предпринята 9 мая 1939 года, когда Экономический совет при СНК СССР своим постановлением обязал Госбанк шире применять кредитные санкции к тем, кто работает плохо, и поощрять добросовестных. Второй серьезной попыткой на данном пути явилось постановление ЦК КПСС и союзного Совмина от 21 августа 1954 года «О роли и задачах Государственного банка СССР». В нем предлагалось учитывать обобщенные показатели деятельности предприятий, особенно состояние их оборотных средств и выполнение заданий по росту накоплений и снижению себестоимости продукции. Для плохо работающих вводился особый режим расчетов, а отличившихся поощряли льготными кредитами. Дело облегчалось по мере рационализации структуры наших банков. В 1957 году к Госбанку перешли функции ликвидированного Торгбанка, а через два года — Сельскохозяйственного и коммунальных банков. Еще позднее, когда я уже ушел на пенсию, из системы Министерства финансов изьяли сберегательные кассы и тоже передали их Госбанку. В 60-е годы у нас остались только три банка — Государственный, Внешней торговли и Строительный. Таким образом, осуществлялась линия на централизацию социалистического аппарата счетоводства.
Все это имеет немалое значение в связи с экономической реформой. Государство — главное орудие построения коммунизма — при создании его материально-технической базы стремится лучше использовать кроме моральных стимулов такие рычаги воздействия, как финансы, кредит, премии, рентабельность производства, прибыль и проценты. Довольно долго мы мудрили с процентами за кредит. Если свободные, денежные средства предоставлялись банком, то проценты взимал он; если, наоборот, хозяйственной организацией, то уже банк ей доплачивал. Значит, дело упиралось в единство активных и пассивных операций кредитной системы, а мешала разноголосица при объяснении социально-экономической сущности процентов. Одни рассматривали их как регулятор всего денежного хозяйства, другие сужали их смысл до уровня средства перераспределения национального дохода, способа возмещения банковских расходов, надбавки к кредиту, метода снижения себестоимости продукции и пр. Как ьидно, здесь смешиваются понятия общеэкономические и понятия чисто ведомственные, технические; сущность явления подменяется определением его целевого предназначения. Мне казалось, что ближе к истине стоят те, кто определяет проценты как цену кредита. Справедливость этого положения я пытался доказать оппонентам практически. Как известно, всякая цена подвержена колебаниям вокруг стоимости изделия, а колеблется она под влиянием спроса и предложения. Наркомат финансов не мог прямо вмешиваться в деятельность банков, но па спрос и предложение кредита активно влиял. И после каждого нашего соответствующего крупного мероприятия банкам приходилось изменять цену кредита, варьируя проценты.
Впрочем, интенсивное снижение платы за кредит началось только с 1 января 1955 года, когда были введены самые низкие процентные ставки за все годы. А до того на протяжении 19 лет в основном сохранялись правила, предусматривавшие б процентов годовых за просроченные ссуды, но 4 процента — за ссуды временные и плановые, 2 процента — за расчетные кредиты. Поскольку мы широко пользовались административными рычагами воздействия, стимулирующая роль процентов была на заднем плане. Конечно, перемена порядков относительно только процентов ничего не могла дать. Требовалась увязка с иными регулирующими методами. Необходим был целый комплекс экономических реорганизаций. Поэтому в принципе я относился к роли процентов довольно хладнокровно и во время обсуждения этого вопроса в Совнаркоме, а потом в Совмине СССР просто стремился нейтрализовать различные фантастические предложения кредитников, чтобы они не дергали нашу финансовую систему. Когда Лев Толстой написал свое евангелие, кто-то заметил: «Раньше было четыре евангелия — от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. А теперь появилось пятое — от Льва, и нужно оно так же, как телеге — пятое колесо». Примерно сходным образом относился я в 30-е и 40-е годы к предложениям варьировать проценты. Если вся экономическая система пока еще действует по-другому, какой смысл заниматься деталями?