Станковый рюкзак «Ермак», повидавший красоты Подмосковья, Крыма и Кавказа был забит банками с краской. Старая электричка, набитая дачниками, кое-как приняла меня с краской в свои недра и выплюнула на станции Раменское, свистнула на прощание и умчалась дальше.
Не буду рассказывать, как прошёл день рождения, скажу лишь, что так, как проходят дни рождения, когда вам плюс-минус двадцать лет.
Всё было чудесно, но доставка краски не отпускала меня ни на минуту. Ехать мне нужно было до станции Солнечногорск, электрички отправлялись от Ленинградского вокзала, потом пересаживаться на автобус и трястись час по второстепенным дорогам Подмосковья. Я всё рассчитал. И, не сомкнув глаз, стал первым пассажиром первой, отправляющейся от станции Раменское, электрички. Прибыв на Казанский вокзал, я бегом, насколько можно было бежать с краской за спиной, пересёк площадь и, купив билет, заскочил в закрывающиеся двери электрички, которая увозила меня и краску на дачу.
Мой «подвиг» не был оценён, и дом красили уже на следующий год другой краской. Но помню всё это как вчера.
Давно это было…
Давно это было…
На заре разудалой и бесшабашной юности мы с друзьями кочевали из одного московского заведения общественного питания в другое, ища себе постоянное пристанище как в известном заокеанском молодёжном сериале. Мобильных телефонов тогда ещё и в помине не было, но у некоторых из нас были пейджеры, куда можно было отправить сообщение, дозвонившись до оператора, крутя диск стационарного телефона. Мы разбивались на группы, стараясь быть в поле зрения обладателя пейджера, чтобы, получив сообщение, стремглав мчаться на встречу с любимыми друзьями.
И вот однажды мы присмотрели для себя небольшое кафе, которое организовали в одной из частей магазина «Рыба» на улице Герцена, аккурат напротив улицы Огарёва. Уж не знаю, чем оно нас привлекло. Может быть тем, что там сквозь пальцы смотрели на любимый нами тогда красный Крымский портвейн, разливаемый нами под столом. Может быть потому, что туда можно было без труда добраться. А может быть и потому, что там было совершенно спокойно, ведь мы находились «под присмотром» сотрудников силового ведомства, работавших по известному на всю страну адресу – Огарёва, 6, которые частенько заглядывали туда перекусить и испить растворимого кофе.
Помимо нас, завсегдатаев этой забегаловки, там бывали и художники. Они каждый раз были новые, но неизменно с бородами, в которых сохла краска, используемая для написания очередного шедевра, с запахом трёхсуточного алкоголя и видом непроходящей гениальности в глазах. Мы с ними знакомились, наслаждаясь разговорами о живописи и музыке под прекрасный красный Крымский. Со временем мы выяснили, что все они – друзья и коллеги художника, мастерская которого находилась в этом же доме на последнем этаже. Было бы неправдой сказать, что нам не хотелось там побывать, но без приглашения это мы себе позволить не могли. И вот однажды, о счастье, хозяин мастерской посетил нас, спустившись из своей чердачной светёлки. Шумный и бородатый, тёплый и не расчёсанный, он представился – художник. Так мы его все и звали. Дружили мы долго, крепко и беззаветно – неделю или полторы. Венцом нашей дружбы у меня осталась одна его замечательная работа, тепло мною вспоминаемого московского художника.
Давно это было…
Давно это было…
Годы пролетают неумолимо, сменяя друг друга. Память же оставляет самое яркое. Всё что происходило впервые, навсегда останется в памяти.
Случилось и нам, с моим дорогим другом, заработать свои первые деньги, выплаченные нам в твёрдой валюте зелёного цвета. По тем далёким временам сумма составляла целое состояние. Не думая ни минуты, мы разделили заработанное на три части. Каждый из нас забрал треть, а оставшуюся треть мы решили прогулять. Деньги приятно шуршали в карманах, и мы стали выбирать куда пойти. Выбор пал на известное тогда заведение «Спорт-бар» что на Калининском. Время было обеденное, и скучающий бармен, завидев нас, несказанно обрадовался.
– С чего начнём, ребята?
Мы переглянулись. Поскольку мы не были искушены знаниями заморских коктейлей и до сего дня употребляли ассортимент московских магазинов, пожали плечами.
– Давай по нарастанию градусов, – не сговариваясь, ответили мы.
– Тогда вот вам книжка, выбирайте и заказывайте. Всё сделаю в лучшем виде.
Так мы начали свой «поход» по барменской книжке, повышая градус и обсуждая ощущения. Разговор наш становился всё веселее и развязнее, пошли в ход рассказы о победах на личном фронте, о злобных преподавателях, о любимых футбольных командах. И тут мы заметили, что за нами с интересом наблюдает ещё один посетитель заведения, каким-то непонятным образом оказавшийся за стойкой бара. Время от времени он поднимал свою кружку пива, как бы чокаясь с нами и желая нам доброго здоровья.
Так пролетели часа три, а может и больше. За окном начало смеркаться, а мы плавно подошли к кульминации импровизированной дегустации.
– Закончим мы ребята тем, чего нет в книжке, – сообщил нам бармен. – Ребята вы крепкие, так что волноваться нечего. Вас ждёт «Доктор Пеппер»!
Мы переглянулись, а, на тот момент, уже наш друг-бармен в мгновении ока налил два бокала пива, прогрел рюмки, наполнил их ромом и поджёг.
– Теперь, друзья, опускаем рюмки в пиво и залпом выпиваем!
Мы вновь переглянулись, но чувство осторожности нас покинуло после первого часа, и приготовились…
– А теперь, ребята, я скажу вам «до свидания!» – услышали мы голос нашего коллеги с другого конца барной стойки.
С барменом мы потом дружили ещё несколько лет. Он приезжал к нам на общие праздники со своей книжкой и набором для приготовления коктейлей.
Давно это было…
Давно это было…
Заснеженная Москва провожала нас в хмурый город на Неве с неохотой, оставляя в «Спорт-баре» на Калининском на бесконечные посошки. «Южный» поезд, уходящий с Курского вокзала, приютил нас на ночь серым бельем и холодным чаем. Серый Московский вокзал предлагал нам поправить частичное обезвоживание молодых организмов холодным «Невским» и «Степаном Разиным», маленькая пиццерия на Ваське спасла горячей пиццей, а опустошённые запасы домашнего вина питерского друга добавили приподнятого настроения. Очередь при входе на красно-белый Петровский, милицейский протокол в перерыве, победа и слёзы армейского друга в унисон с дождём, накрывшим стадион.
А потом праздник в «Кукараче» на Фонтанке, и текила рекой, забег и запрыгивание в уезжающий поезд, танцы в вагон-ресторане, сюжет в футбольном обозрении на новый год.
Золотой матч московского Спартака в 1996 году.
Давно это было…
Давно это было…
Почти всех своих прадедушек и прабабушек я не застал. Кроме одного. Папу моей бабушки звали Ион. Человек он был неординарный. Прожил почти сто лет. Был он верующим, одно время заведовал свечным ящиком в храме в районе Солянки. Во встроенном шкафу его комнаты был иконостас. Прадедушка очень следил за своим здоровьем. Не курил и не пил, но любил гостей, которым щедро наливал. Дед Ион принимал ванны из мёда и различны трав. В подбородке у него была небольшая круглая дырка, и мне представлялось, что это немецкая пуля Первой мировой войны оставила такой след.
На огромной копии картины Айвазовского «Девятый вал», дед Ион зарисовал терпящих кораблекрушение как мог, оставив свой след в большом искусстве.
Но были у него и малые формы выражения полета творческой мысли. Он никогда не выкидывал разбившиеся изделия из фарфора. И когда набиралось достаточное количество, он хаотично обклеивал бутылки из-под молока или кефира разноцветными осколками. Получалась ваза для цветов, укутанная в такое лоскутное одеяло. Вазы он дарил всем вокруг. И у нас одна сохранилась, напоминая о прадедушке.
Давно это было…
Давно это было…
– Мама, а теперь тебя можно считать женщиной? – звонкий вопрос пятилетней девчушки взорвал пляж раскатистым женским смехом и тихим мужским хихиканьем.
Мама девочки, уверен, будет помнить этот день всю свою жизнь. А вот девчушка нет.
Как и я, как не пытался вспомнить, какое оно море моего детства, так и не смог. Кроме ярких эпизодов, никак не связанных с водной стихией. Где-то, в одной из ячеек моей памяти, хранится солёный вкус и запах кожи, которую я нет-нет, но пробовал на язык. Как пробуют – пристынет или нет – язык зимой к железу. В другой бережно сохранён морской закат. А ещё в одной – вкус кукурузы и шашлыка. Ах да, вот ещё что – само плавание в море. Не было дурацких надувных кругов в виде лебедей и чаек. Я, как пловец, демонстрировал своё умение, думая, что выходить из пены волн буду, если не под аплодисменты отдыхающих граждан и гражданок необъятной страны, то уж точно под их восхищённые взгляды. Но, как я не пытался найти на загорелых и обгорелых лицах с непременным листочком с прибрежных деревьев или куском курортной газеты на носу пляжных сограждан восхищение или на худой конец удивление – экий мастер рядом с нами жарится на южном солнышке – все мои поиски разбивались, как морские волны о берег пляжа.
Последнее перед школой лето было очень насыщенным. Пионерский лагерь, скарлатина и, наконец, самое синее Чёрное море. Кавказское побережье. Дагомыс. Это сейчас Дагомыс стал тем Дагомысом, который выбирающие отдых на море видят на красочных фотографиях рекламных буклетов – светлый и лоснящийся. А тогда это был населённый пункт, больше походивший на деревню. Мы снимали однокомнатную фанерную халупу, по размеру чуть больше, чем домик дядюшки Тыквы. Тропический ливень, случившийся однажды ночью, залил наше жильё, и весь следующий и последующий день наши вещи сушились. И нам не оставалось ничего другого, как проводить весь день на пляже. Не сказать, что я был раздосадован, ведь перерывы между заплывами в море заполнялись поеданием свежих слив. Вскоре оказалось, что вместе с папой мы съели их ведро почти целиком. Ох, и заненастило нас потом…