Дома Геннадия Андреевича и Владимира стояли рядом, но дворы были разные. Большой двор с детской площадкой и успевшими вырасти после войны тополями у Геннадия Андреевича и маленький с двумя скамейками и урной между ними у Владимира отличались друг от друга так же, как и отличались мальчики. Круглолицый и краснощёкий Геннадий Андреевич, и худой и всегда бледный Володя, в очках с неизменной круглой оправой. Ребята из двора одного звали Пончик, а второго – Знайка. Они как бы дополняли всегда друга, так, что, если бы их смешать, как краски на палитре, то получился бы среднестатистический московский мальчик из среднестатистического арбатского двора того времени. В меру хулиганистый, в меру воспитанный, в меру образованный, всё в меру. Но каждый из них был настолько индивидуален, что просто нуждался в своей полной противоположности. Играя в футбол, Геннадий Андреевич стоял на воротах, а Владимир забивал голы. Любимый цвет шахматных фигур у Геннадия Андреевича был белый, а Владимир предпочитал играть чёрными. Любимые предметы в школе у Владимира были математика и география, Геннадий Андреевич же отдавал предпочтение литературе и английскому языку. Геннадию Андреевичу нравилась яркая одноклассница отличница Таня с длинной косой, а Володя грезил «серой мышкой» Аллой из параллельного класса. И вся эта их разноплановость, или даже правильнее сказать – полярность, не то, что не мешала, а наоборот, делала их дружбу ещё крепче и интереснее.
Мальчики не учились в одном классе. Больше того – они даже в одной школе не учились. Так вышло. Поэтому встречи после расставания на время школьных занятий были всегда шумные, как базар в воскресный день. Они наперебой рассказывали друг другу о том, какие события были в школе. Оценки были вторичны, а на первый план выходили знания, которые мальчики получали в своих школах. Володя, испытывая неподдельное уважение к учителю математики, рассказывал, как тот учил его не только как орешки щёлкать задачки и доказывать теоремы, но, прежде всего, учил думать. Геннадий Андреевич же восторженно описывал урок литературы с обожаемой им пожилой учительницей и обсуждение очередного классического произведения. А самыми грустными днями были те, когда кто-то из них заболевал, и они не могли встретиться. Тогда им на помощь приходил телефон. Дозвониться во время их разговора в две отдельно взятые московские квартиры было совершенно невозможно. Часами они моги обсуждать очередной полёт наших космонавтов в космос, отношения Миледи и Д`Артаньяна, премьеру нового фильма, который они непременно пойдут смотреть в «Художественный», и последнюю задачу, разбираемую в шахматном журнале «64».
Когда закончился песочечный период жизни мальчиков, ребята начали изучать окрестности. Много интересного они открыли для себя. Мир за пределами двора оказался чарующе интересен. Таинственные подвалы с непонятными вздохами в тёмных углах. Усеянные голубиным помётом чердаки с вековым хламом. Дворы близлежащих домов были не похожи на их двор с песочницей, но почему-то казались им тоже родными. Вот в одном из таких дворов ребята обнаружили огромный вяз. Очень странно как он сохранился, ведь большинство деревьев в Москве было попилено на дрова во время Великой Отечественной войны. Впрочем, как не осталось и деревянных заборов между домами – они первые пошли в топки буржуек, которые стояли почти в каждой обитаемой комнате московских домов. Правда, один дуб сохранился. Дуб этот родился и жил уже больше двухсот лет на Тверском бульваре и, говорят, под ним любил сидеть в тени летнего зноя сам Александр Сергеевич Пушкин. Один из старших местных мальчишек уверял Геннадия Андреевича, что именно этот дуб был описан великим русским поэтом в его поэме «Руслан и Людмила». Но Володя сразу не поверил этому рассказу, не найдя тех ветвей, по которым ходил умный кот. А вяз, который нашли ребята, стоял во дворе простого московского дома. Он представлялся ребятам старым москвичом, а его кора виделась морщинами на лице и руках долгожителя. Подходя к нему, ребята здоровались и низко наклонялись, снимая свои кепки. Они видели в кино, как кланялся Афанасий Никитин, здороваясь с кем-то. «Хождение за три моря» они смотрели в кинотеатре «Повторного фильма», а попросту «Повторке», на углу Суворовского бульвара и улицы Герцена. Наверно со стороны это выглядело немного комично, но они не обращали ни на кого внимания, живя в своём мире. Они прятались от солнца в тени веток старого дерева и бежали к нему во время дождя, а старый вяз бережно укрывал мальчиков своими густыми ветвями.
Что-то ребят тянуло к нему, к этому московскому долгожителю. Они хотели быстрее подрасти и забраться туда, на верхушку их старого друга, чтобы сидеть там, невидимыми никем и болтать, болтать, болтать. Однажды они даже стащили у дворника дяди Гриши лестницу, которая висела на стене его каморки. Но дядя Гриша, высокий улыбчивый папа одноклассницы Геннадия Андреевича, всегда в белом идеально чистом и отутюженном фартуке до пят как на картинке из бабушкиного альбома, заметил пропажу и окликнул ребят:
– Эй, сорванцы, верните инвентарь на место – я всё вижу. Если будете себя плохо вести, больше не дам вам держать шланг, когда буду поливать двор.
Лестницу пришлось вернуть. Но не только потому, что они рисковали быть отлучёнными от одной из самых увлекательных мальчишеских забав, но им просто стало совестно перед дядей Гришей. Ведь они же могли подойти к нему и спросить разрешения. И он, добрый, с огромными тёплыми ладонями, конечно же им разрешил бы. Но, если бы они подошли. А сейчас они аккуратно повесели лестницу обратно и, опустив головы, побрели к вязу.
Однажды Геннадий Андреевич, листая старый выпуск журнала «Наука и жизнь», папа выписывал его и хранил в отдельном шкафу, увидел статью, которая привлекла его внимание. Название он не помнил, но в статье было описано исследование какого-то учёного, в котором доказывалось, что люди растут в основном летом. Геннадий Андреевич мало понимал специфические термины, которые использовал автор статьи, но, прочитав, вспомнил мамины слова, которые она сказала ему после возвращения из пионерского лагеря в августе: «Как же ты вырос за это лето! Нужно школьную форму новую покупать. И ботинки. И форму для физкультуры. Завтра поедем в “Детский мир”. Не планируй ничего». Геннадий Андреевич закрыл журнал, и его бросило в жар. Вырос. Значит они смогут забраться на дерево. Что же так долго не едет Володя? У мальчиков было условлено не ходить поодиночке к вязу. А Владимир ещё не вернулся из Крыма, куда они всей семьёй поехали в отпуск. Он обещал привезти Геннадию Андреевичу ракушку, в которой, если приложить к уху, было слышно море, и камушек с дырочкой, который Геннадий Андреевич хотел повесить на шею. Но это всё было мигом забыто. Только возможное покорение вяза занимало всё сознание Геннадия Андреевича.
Сон никак не наступал, сколько бы ни старался Геннадий Андреевич. Он ворочался, считал баранов, ходил пить воду на кухню раз пять. Первый лучик утреннего солнца аккуратно прижал веки Геннадия Андреевича, и всего его охватила сонная нега. Проснулся он от звонка в дверь. Как был, в одних трусах, он выскочил в коридор. Дверь уже открыла бабушка. В дверном проёме стоял Владимир, загорелый как негр из центральной Африки.
– Куда вы, полоумные, а завтракать? – только и успела крикнуть вслед мальчикам бабушка Геннадия Андреевича. А друзья уже были на полпути к своему старому другу.
Геннадий Андреевич немного присел, а Владимир встал ему на плечи. Геннадий Андреевич выпрямился, и Владимир впорхнул на то место старого дерева, где могучий ствол раздваивался, образуя большую рогатку. Геннадий Андреевич приставил к вязу старый черенок от метлы, наступил одной ногой на него и, дав руку Володе, также легко вскочил на дерево. Радости друзей не было предела. Они даже чуть не свалились с дерева. Отпрыгав свой победный танец, друзья начали осваиваться на дереве и поняли, что выше подняться они не смогут. Но обнаружили огромное дупло, куда при желании можно было забраться. Первым полез Володя, предварительно сняв очки. Места внутри оказалось не так много, как показалось вначале. Но внутри он нашёл жестяную коробку и вместе с ней показался Геннадию Андреевичу.
– Смотри, что я там нашёл, – и протянул коробку из-под монпансье Геннадию Андреевичу.
Мальчики, затаив дыхание, аккуратно открыли немного заржавевшую коробку. Внутри лежал треугольником свёрнутый клетчатый лист бумаги. Сердца ребят стучали так громко, что, казалось, слышно было в соседнем дворе. Аккуратным почерком на развёрнутом листке было написано: «Мы, нижеподписавшиеся, Степан, Аркадий и Юрий, клянёмся дружить, пока бьются наши сердца. Май 1941 года». Тут же было решено найти этих неведомых мальчикам ребят. Но с чего начать? Вначале друзья обошли все квартиры всех домов, которые окружали двор с вязом. Но никто не знал эту троицу. Следом были изучены все дома, которые находились в радиусе 10 минут ходьбы от дерева. Но и эти обходы не привели к желаемому результату. На это мальчики потратили пять дней. На шестой день вечером у расстроенного Геннадия Андреевича бабушка спросила:
– Где это вы с Володей целыми днями пропадаете? Даже не обедаете.
Геннадий Андреевич рассказал всё. И как они забрались на дерево. И о жестяной коробке. И о письме. И о том, что они с Володей уже отчаялись найти написавших его.
– Что же ты мне раньше не рассказал, – всплеснула руками бабушка. Я знаю этих ребят. Они учились в твоей школе. Закончили школу они в 1941 году. И потом, вероятно, ушли на войну. Так же, как и почти все мальчики их выпуска. А вот вернулись они или нет, я не знаю. В сентябре, когда пойдёшь в школу, спроси о них у Валентины Павловны, учительницы начальных классов. Они у неё учились.
Дождаться первого сентября было настолько же сложно, насколько понять, что такое бесконечность. Валентина Павловна, пожилая учительница, преподававшая ещё в гимназии, в которой располагалась теперь школа Геннадия Андреевича, достала кружевной платок из правого рукава, промокнула слёзы и рассказала, что эти ребята учились у неё, а потом закончили школу и ушли воевать с фашистами. И никто из них не вернулся, как не вернулись почти все те их одноклассники, которые пошли на фронт.