тник очень обрадовался и отправился к принцу. Такое задание даже младенцу под силу, но в прежние времена люди сильно гордились даже такими малостями.
Государь Готоба как-то спросил стихотворца Фудзивара Тэйка: «Наверное, это нехорошо, что в моём стихотворении встречаются слова „рука“ и „рукав“?» Тот отвечал: «Отчего же? Ведь есть же вот такое стихотворение:
В поле осеннем
Метёлки мисканта
Руками машут. Будто
Ты своим рукавом
Призываешь меня».
Тэйка потом похвалялся: «Вот ведь оно как! Как вовремя я вспомнил это стихотворение! Это боги поэзии мне покровительствуют! Как счастлив мой удел!»
И главный министр Фудзивара Корэмити в своей докладной записке государю хвалил себя и перечислял свои заслуги, хотя особых достоинств за ним не водилось.
3. Надпись на колоколе в храме Дзёдзайко придумал Сугавара Ариканэ. Фудзивара Юкифуса перебелил её. Когда уже собирались отливать колокол, монах-литейщик показал бумагу мне. Там, в частности, было сказано:
Туда, где цветущее поле кончается,
Звон вечерний долетает за сто ри.
Я заметил: «Эти сто ри здесь не к месту, в рифму не ложатся». Литейщик обрадовался: «Как хорошо, что вы это заметили! Я о том скажу, и меня похвалят!» Он отправился к Ариканэ, и тот ответил: «Да, ошибка вышла. Пусть так будет:
Туда, где цветущее поле кончается,
Звон вечерний за сто рядов доносится».
Только вот в толк не возьму — при чём здесь эти «ряды»? Сказал бы хоть «за сто шагов».
4. Как-то раз вместе со многими другими паломниками я отправился на поклонение в три пагоды на горе Хиэй. В часовне Дзёко в Ёкава я обнаружил старинную табличку с надписью «Храм Рёгэн». Тамошний монах важно заметил: «Передают, что эту надпись сделал то ли Фудзивара Сари, то ли Фудзивара Кодзэй. Доподлинно не определено». Я сказал: «Если это Кодзэй — значит, на обратной стороне должна быть подпись. А если Сари, ничего указано не будет».
Обратная сторона была пыльной, вся в паутине. Когда хорошенько почистили её от грязи, все смогли ясно увидеть имя Кодзэй и дату. Люди были поражены.
5. Когда святой Догэн читал проповедь в храме Наранда, он вдруг позабыл, что относится к «восьми несчастиям», препятствую щим просветлению. Он спросил: «Может, кто-нибудь вспомнит?» Только никто из слушателей вспомнить не мог, и тогда я подал голос и все несчастия перечислил. Все были поражены.
6. Вместе с настоятелем Кэндзё я отправился посмотреть, как освящают воду в храме. Кэндзё не дождался конца службы, и мы вышли на воздух, но сопровождающий Кэндзё куда-то подевался. Тогда он послал в храм каких-то монахов, но они сказали, мол, молящихся так много, что они не могут найти в толпе нужного человека. Прошло не так мало времени, пока Кэндзё не сказал мне: «Ждать надоело! Сходи-ка ты за ним». Я вошёл в храм и тут же обнаружил его.
7. В ясную ночь полнолуния, пятнадцатого дня второго месяца отправился я на поклонение в храм Сэнбон. Вошёл через боковую дверь, сел в сторонке, уткнулся в одежды, стал слушать службу. Тут появилась некая прелестная особа, она явно выделялась своим обликом и надушёнными одеждами. Протиснувшись среди молящихся, она уселась рядом со мной — да так близко, что мои одежды впитали её аромат. Мне это не понравилось, и я отодвинулся, но она снова оказалась рядом. Тогда мне пришлось встать и уйти.
Позднее мне довелось повстречать некую даму, которая уже многие годы находилась на придворной службе. Посреди своей бесконечной болтовни она вдруг произнесла: «Между прочим, тут о вас отзывались весьма нелестно — будто бы вы никчёмная личность, которой неведомо, что такое любовь. Есть человек, который не одобряет ваше бессердечие». Я же замял разговор, сказав, что не имею понятия, о чём она говорит.
Ещё позднее мне стало известно, что в ту ночь некий знатный человек, который присутствовал на службе, приметил меня и велел даме из своей свиты устроиться рядом со мной. Он сказал ей: «Если получится, попробуй заговорить с ним. А потом всё мне расскажешь. Может, что интересненькое выйдет». Такую вот шутку хотели со мной сыграть, но не вышло.
Пятнадцатый день восьмой луны и тринадцатый день девятой луны соответствуют созвездию Овна. Небо бывает ясным и чистым, а потому эти ночи хороши для любования луной.
Отправишься на берег залива Синобу — там тебя увидят рыбачки; спрячешься в чаще на горе Курабу — приметят тебя лесники… И всё же в любви, что глаз людских не стыдится, есть благородное очарование, и позабыть её ты не в силах. Когда же родители и братья согласны на твой брак, когда вопрос решён за чинной беседой… Неинтересно.
Вот стеснённая в средствах и падкая на богатства девица соглашается выйти замуж за любого — хоть за священника лысого, хоть за дурака из восточной провинции. Сват же поёт, что всё будет хорошо — вот и соединяются чужие друг другу люди. Ужасно — ими поговорить-то не о чем. Вот если бы они стали вспоминать о долгой разлуке и горных тропах, что пришлось им вместе пройти… Тогда и разговору их не было бы конца.
Когда же за тебя всё решают другие, неприятностей не избежать. Пусть девушка всем хороша, а муж её рождением низок, безобразен лицом и стар годами, но скажет он с презрением: и что это за женщина, которой жизни не жаль ради такого ничтожества, как я? Когда же сядут они друг против друга, станет стыдно ему за свою безобразность. И что в том хорошего?
Тому, кто не замирал от восхищения перед сокрытой облаками луной в благоуханную пору цветения сливы, тому, кому не вспоминается с тоскою предрассветное небо в тотчас, когда ступаешь по росистой траве государева сада, — никогда не узнать, что такое любовь.
Полная луна своей полноты ни на миг не удержит — пойдёт на ущерб. Человек нечувствительный не заметит, как меняется луна даже за одну ночь. И недуг не стоит на месте ни мига, приближая твой смертный час. Пока тебя не поразили хвори и смерть кажется далека, ты приучаешься к мысли, что жизнь твоя будет такой же покойной всегда, ты рассчитываешь на то, что, переделав все дела, ты с умиротворённым сердцем вступишь на Путь. Но выходит так, что болезнь настигает тебя, ты предстаёшь перед вратами смерти, ни одного заветного дела не сделав. И тогда каешься в своей глупости, сожалеешь о годах, проведённых в лености, желаешь того, чтобы дали тебе жизнь новую, и тогда, мол, днём и ночью станешь ты без отдыха предназначение своё исполнять. А недуг твой между тем становится всё хуже, рассудок мутится, и ты умираешь в мучениях. И ничего другого ожидать не стоит. И чем скорее это поймёшь, тем лучше.
Ты рассчитываешь на то, что после исполнения желаний у тебя появится время, чтобы вступить на Путь, но желаний исчерпать нельзя. В мире обманок что станешь делать ты? Все твои желания — пустой обман. Если желания приходят к тебе, сердце твоё будет смущено и заблудится. Познай это, и никакого дела не делай. Но если забросишь все дела и вступишь на Путь, не будет тебе ущерба от собственного тела, речей и ума, тело и сердце твои пребудут в вечном покое.
Человек занимает себя мыслями о приятном и неприятном, оттого что желает прилепиться он к счастью. Счастье — это исполнение желаний, мы хотим того всегда. Во-первых, более всего желает человек славы. Слава же бывает двух видов: похвалы за поступки и похвалы за искусность. Во-вторых, человек желает чувственных удовольствий. В-третьих, он желает наслаждаться едой. Эти три желания превосходят все остальные. Они происходят от ложного понимания и приносят бесчисленные несчастья. Не следует потакать им.
Когда мне исполнилось восемь лет, я спросил отца: «А что это такое — Будда?» Он ответил: «Будда — это то, чем станет человек». Я спросил ещё: «А как человек становится Буддой?» На что отец сказал: «Надо следовать учению Будды — тогда и станешь им». — «А кто научил Будду его учению?» — «Будда, который был до него». — «А откуда он вообще взялся — этот самый первый Будда?» Отец засмеялся: «Может, с неба свалился, а может, из земли выполз».
Впоследствии отец с воодушевлением рассказывал людям о нашем разговоре: «Мальчишка в угол меня загнал — не знал, что ему и ответить».
Список имён
Абэ Ёсихира — жил в XI веке, представитель дома потомственных гадателей.
Адати Ёсикагэ (1210–1253).
Адати Ясумори (1231–1285) — младший брат Адати Ёсикагэ, казнён.
Анраку (? — 1207) — проповедник амидаизма.
Аривара Нарихира (825–880) — знаменитый поэт.
Асикага Ёсиудзи (1177–1242) — племянник Ходзё Ясутоки.
Аянокодзи — принц, сын государя Камэяма (1249–1305, на троне 1260–1274).
Госага (1220–1272) — государь, на троне 1242–1246.
Готоба (1180–1239) — государь, на троне 1183–1198.
Гоуда (1267–1324) — государь, на троне 1274–1287.
Гохорикава (1212–1234) — государь, на троне 1221–1232.
Гэнки (1246–1317) — Фудзивара Иней, младшая жена государя Гофукакуса (1243–1304, на троне 1246–1259), мать государя Фусими (1265–1317, на троне 1287–1298).
Дзёган (1168–1251) — монах, проповедовал спасение с помощью непрестанного повторения имени будды Амида.
Дзёнэн (1252–1331) — священнослужитель в школе Рицу.
Дзиэ (910–983) — настоятель храма Энрякудзи, главного в школе Тэндай.
Дзиэн (1155–1225) — высокопоставленный монах школы Тэндай, поэт, автор важного исторического сочинения «Гукансё» («Записки глупца»).
Дзога (917 — 1003) — высокопоставленный священник школы Тэндай.
Дзэнрин (1032–1111) — монах, известен также под именем Ёган, автор «Одзё дзюин» («Десять условий возрождения в раю»).