Должно запечатлеть в своём сердце, что смерть — рядом. Никогда не забывай о ней! Если жива в тебе эта память, тогда грязь этого мира не пристанет к тебе и возжелаешь шествовать путём Будды.
Дзэнрин в своих «Десяти условиях возрождения в раю» повествует об одном святом. Некий человек явился к нему с разговором, важным для них обоих. Тут Дзэнрин и скажи ему: «У меня появилось одно спешное дело. И сделать его надо поскорее». С этими словами он заткнул уши и стал читать молитву. В конце концов он вознёсся.
А вот святой Синкай был так обеспокоен непостоянством этого мира, что не находил времени, чтобы присесть как следует. А если сидел, то только на корточках.
В годы Отё пронёсся слух, что из провинции Исэ явилась в столицу ведьма. В течение двадцати дней люди из столицы и из Исикава целыми днями слонялись там и сям — все хотели на неё поглазеть. Говорили, что вчера её видели в храме Сайондзи, а сегодня — во дворце отрёкшегося государя. При этом никто не утверждал, что видел ведьму своими глазами, но и никто не говорил, что всё это — ложь. В общем, люди высокие и низкие только о ведьме и судачили.
В один из дней я направлялся от горы Хигасияма в сторону храма Агоин. По пути я увидел толпу — местные жители бежали от улицы Сидзё и показывали пальцами на север. Они кричали наперебой, что ведьму приметили на углу улиц Итидзё и Муромати. Дойдя до реки Имадэгава, я увидел, что возле помоста государя, с которого он наблюдает за праздником в святилище Камо, собралась огромная толпа — не протиснуться. Я подумал, что дыма без огня не бывает, и отправил человека, чтобы он всё доподлинно вызнал. Но только не оказалось там ни одного, кто бы видел ведьму сам. Толпа же клубилась там вплоть до сумерек. Кто-то подрался, и вообще я видел много неприятного.
Стоило кому-нибудь приболеть, как тут же объявлялись люди, которые утверждали, что слухи о ведьме послужили дурным предзнаменованием такого недуга.
Годы Отё — 1311–1312.
Отрёкшийся государь вознамерился провести воду из реки Ои в пруд Камэяма в своём дворце. В связи с этим он повелел жителям Ои соорудить водяное колесо и щедро заплатил им. Через несколько дней колесо было готово, но вращалось оно со скрипом. Его стали чинить, но тут его совсем заклинило. Тогда государь призвал жителей села Удзи и повелел построить водяное колесо им. Они с лёгкостью выполнили повеление — колесо вращалось по задуманному, вода потекла в пруд. Это была настоящая работа.
Без знатока ни одно дело не делается.
Некий монах из храма Ниннадзи дожил до лет преклонных, но ни разу не молился в знаменитом святилище Ивасимидзу, расположенном в горах. Укоряя себя в небрежении, он однажды собрался с духом и отправился туда в одиночку. После того, как он помолился в храме Гокуракудзи и в святилище Кора, что на подступах к Ивасимидзу, монах подумал, что сделал дело, и отправился в обратный путь. По возвращении он говорил: «Наконец-то мне удалось исполнить свою давнюю мечту! Святилище Ивасимидзу показалось мне ещё более величественным, чем говорили. Непонятно только, зачем другие паломники потом ещё в гору полезли. Я хотел было тоже на гору подняться, но потом подумал, что пришёл сюда богам поклоняться, а не на вершину глазеть».
Даже в малом деле без наставника не обойтись.
А вот история про другого монаха из храма Ниннадзи. Перед тем, как некоего послушника посвятить в монашеский чин, ему устроили праздник. Много там было разных увеселений, а вот тот монах, о котором рассказ, напился как следует, вино бросилось ему в голову, он схватил котёл и напялил его себе на эту самую голову. Котёл при этом оказался маловат — монаху сплющило нос, но он всё-таки сумел надеть его и пустился в пляс. Восторгу присутствующих не было конца.
Станцевав, монах хотел было снять котёл с головы, да только ничего у него не вышло. Люди, что были на пирушке, протрезвели и стали думать, как быть. Делали и так и сяк, но только шею монаху изранили, закапала кровь, шея пухла и пухла, дыхание его стеснилось. Тогда попробовали разбить котёл,
но снова ничего путного не вышло, а внутри котла звенело так, что у монаха голова кругом пошла. Делать нечего — обмотали ножки котла какой-то одежонкой, сунули монаху в руки посох, повели к столичному лекарю. Завидев монаха, люди на дороге дивились немало. Когда монах и лекарь уселись друг против друга, они представляли престранное зрелище. Слова монаха, произнесённые внутри котла, превращались в какую-то кашу — ничего не разобрать. Лекарь же сказал: «Подобный случай не описан в книгах, да и слышать о таком мне не случалось».
Что делать? Монах вернулся в Ниннадзи, вокруг его постели собрались друзья, пришла и престарелая мать. Они плакали и причитали, да только бедняга всё равно ничего не слышал. В конце концов кто-то предложил: «Надо ушами с носом пожертвовать, а жизнь спасти. Давайте котёл изо всех сил потянем!»
Обложили монаху шею мякиной, чтобы железом не поранилась, стали тянуть — чуть голову не снесли. Уши с носом оторвали, но котёл всё-таки стянули. В общем, жизнь монаху спасли. Только после этого он болел долго.
В храме Ниннадзи был один весьма миловидный послушник. Монахам же хотелось выманить его поразвлечься. Подговорив ещё и других монахов, искусных в музыке, они наполнили едой изящные коробочки и сложили их в ящик, который закопали в приятном местечке на соседнем холме Нараби. Сверху же набросали палых листьев — чтобы никто не нашёл. После этого вернулись в храм и отправились на прогулку, прихватив с собой и послушника. Радуясь своей придумке, они побродили какое-то время по окрестностям, а потом вышли к поросшему мхом облюбованному ими местечку. «Ах, как мы устали! Ах, если бы нашёлся здесь человек, который устроил бы из осенних листьев костёр и подогрел вино! А что, если помолиться? Может, чудо выйдет?» — так они переговаривались между собой. Подошли к дереву, под которым ящик закопан, стали чётками шевелить, пальцы по-разному скрещивать, чтобы чудо вышло. После этого представления разгребли листья, разрыли землю — ничего там нет. Подумали, что местом ошиблись, всю гору обшарили, ям понарыли — ничего не нашли. А дело в том, что кто-то выследил, как монахи своё сокровище закапывали, а когда они в Ниннадзи возвращались — к рукам прибрал.
От случившегося монахи поначалу онемели, потом ругаться стали — слушать противно. Разгневанные, они вернулись обратно в храм.
Одушевление сверх меры всегда в прах обращается.
Дом следует строить с расчётом на лето. Зимой можно в любом доме жить. А вот летнюю жару не всюду стерпеть можно.
В глубокой и стоячей воде прохлады нет. Вода должна быть мелкая и текучая — от неё и прохладой веет. Знайте: когда читаешь мелкий почерк, раздвижные двери дают больше света, чем ставни. От высокого потолка зимой холоднее, а светильник — бледнее. Людям давно известно, что чем больше комнат, от которых вроде бы и проку никакого нет, тем дом на вид лучше, да и годятся эти комнаты для самых разных нужд.
Вот, не видел человека долгое время, а он как начнёт без передышки рассказывать тебе всё, что с ним было… Невыносимо. Даже если это человек близкий и родной, при встрече с ним всё равно чувствуешь себя неловко. Человек невоспитанный, стоит только ему лишь на шаг отойти от дома, всё равно станет взахлёб рассказывать тебе о том, как он провёл время.
Находясь в окружении многих, человек понимающий ведёт свой рассказ так, как если бы он обращался к тебе одному — вот все его тогда и слушают. Человек никчёмный ищет себе слушателей и рассказывает сразу всем, при этом живописует так, что все присутствующие вдруг взрываются хохотом. Шум стоит ужасный.
О человеке можно судить по тому, как он рассказывает. Один сохраняет невозмутимый вид, даже когда повествует о чём-нибудь забавном, а другой хохочет, хотя рассказ его глуп.
Весьма прискорбно, когда человек судит о наружности и талантах другого, приводя при этом себя в пример.
Когда разговаривают о стихах, глупо обсуждать стихи дурные. Тот, кто хоть чуть-чуть разбирается в поэзии, не станет их хвалить. Даже человек сторонний поморщится, заслышав рассуждения людей, которые ничего не смыслят в предмете.
Кто-то скажет: «Если вознамерился шествовать путём Будды, не имеет значения, где жить. Если размышляешь о будущих мирах, можешь жить хоть в своём доме и общаться с мирянами». Позволительно заметить, однако, что человек, который и вправду желает отрешиться от этого мира и выйти за пределы жизни и смерти, вряд ли найдёт утешение в каждодневном служении господину и в заботе о семье. Сердце повинуется обстоятельствам, а потому вне покоя трудно ему прилепиться к Пути.
Нынешним легковесным людям далеко до людей прежних времён. Поселяясь в лесах и горах, они всё равно ищут защиты от голода и ветров, а потому временами не могут не желать мирского. И всё же было бы глупо утверждать, что не имеет смысла отрешиться от мира. И не говорите мне, что отринуть этот мир — дело зряшное. Если вступил на путь Будды и разлюбил этот мир, пусть даже и теплятся в тебе желания, всё равно не идут они в сравнение с алчностью сильных мира сего. Много ли стоят бумажное одеяло, полотняная одёжка, чашка риса, похлёбка из лебеды? Монаху мало надо, его сердце напитывается с лёгкостью. Поскольку ему стыдно своего монашеского облика, он отдаляется от дурных людей и приближается к добру. Уж если тебе довелось родиться человеком, следует воспользоваться случаем и отрешиться от мира. А если поддашься желаниям и свернёшь с пути просветления, кто тогда отличит тебя от скотины и зверя?
Замыслившему вступить на путь Будды следует отринуть то, что трудно отринуть; он должен забыть про сердечные заботы и сделать это с решимостью. Некоторые рассуждают: вот это дело сделаю, вот за это примусь, а уж потом… Кто-то думает: если всё оставить как есть, люди засмеют меня, уж лучше я доведу дела до конца. Или: жил же я вот так многие годы, так подожду ещё — недолго осталось, куда торопиться? Но при таком настроении неотложные дела будут только копиться — всех не переделать, и желанный день никог