«даже осмеливаются» в глаза высказывать свою неудовлетворенность ходом дела. Ему было явно не по душе, что мы не обивали пороги разного рода канцелярий, а нашли пути к высшим властям, в том числе и к самому президенту.
Как помню, беседа началась с рассказа Гопкинса о его полете в Москву. Почти два часа длился пространный монолог о дорожных приключениях, встречах с советскими людьми, руководителями советского правительства.
Из его рассказа мне особенно запало, что, по мнению Гопкинса, советские представители, с которыми ему довелось встречаться, не располагают необходимой информацией и достаточными полномочиями, чтобы вести деловые разговоры с представителями иностранных государств. Поэтому, утверждал он, такие встречи не давали практических результатов. Все решалось только на самом высоком уровне. В качестве примера он сослался на одного из специалистов в области артиллерии (это был генерал Н. Д. Яковлев, впоследствии маршал артиллерии).
Гопкинс особо подчеркивал ценность тех сведений о положении дел и наших ресурсах, которые он получил лично от И. В. Сталина.
Действительно, если верить официальному отчету Гопкинса о поездке в Москву (по свидетельству Р. Шервуда), Сталин дал ему довольно обширную информацию о Красной армии и ее вооружении. Он, в частности, сообщил Гопкинсу о количестве советских дивизий на фронте и в резерве, о потенциальных возможностях увеличения числа этих дивизий. Председатель Совета народных комиссаров СССР, Верховный главнокомандующий И. В. Сталин дал Гопкинсу сведения о количестве имеющихся в Советском Союзе танков и самолетов, их тактико-технических данных, состоянии авиационной и танкостроительной промышленности в СССР, а также изъявил готовность передать США и Англии чертежи советских самолетов, танков и орудий. Гопкинсу были сообщены также ценные данные по гитлеровской армии.
Я не уверен, была ли у И. В. Сталина тогда необходимость давать все эти сведения представителю другого, хотя и дружественного нам государства. Пожалуй, если верить Гопкинсу, было сказано кое-что лишнее. Данное обстоятельство дало Гопкинсу возможность повсюду подчеркивать свою осведомленность в этой области и в свою очередь напирать на кажущуюся неосведомленность и некомпетентность советских представителей в вопросах, относящихся к общим стратегическим задачам и планам снабжения. Гопкинс сказал, что Сталин изложил ему потребность Советского Союза в танках, зенитных орудиях, алюминии, пулеметах, винтовках и другом вооружении, и перешел к вопросам, представлявшим для нас наибольший интерес – поставкам в Советский Союз военных материалов. Если коротко резюмировать позицию, которую он занимал по этому вопросу, то ее можно свести к следующему.
Гарри Гопкинс – правая рука президента Ф. Рузвельта, как о нем говорили, по сути, был против того, чтобы осуществлять активную поставку американских военных материалов в СССР уже к осени 1941 года, т. е. тогда, когда они были нам особенно нужны. Он считал, что главные усилия надо отнести на более отдаленный период. И все вопросы, связанные с поставками в СССР, следует рассматривать не в Вашингтоне, на уровне военной миссии, а в Москве, на совещании представителей правительств трех государств. Кстати, он стоял за то, чтобы это совещание провести в более поздние сроки – после выяснения положения на советско-германском фронте. При этом Гопкинс заявил, что Сталин будто бы придерживался той же точки зрения. Верить этим словам мы не могли, ибо Сталин, как уже отмечалось выше, инструктируя меня, требовал, чтобы мы добивались как можно быстрейшего удовлетворения наших заявок. Когда мы попросили Гопкинса высказаться по этому поводу точнее, ему пришлось подтвердить, что глава советского правительства действительно настаивает на ускорении поставок.
Позицию Гопкинса активно поддерживал Бивербрук. Он бездоказательно напирал на эффективность английских бомбардировок Германии, превозносил материальную помощь англичан Советскому Союзу (по сути ничтожную) и говорил, что активные поставки в СССР надо отнести на весну 1942 года.
В ходе самой беседы Гопкинс, очевидно из-за своего болезненного состояния (он страдал хроническим гепатитом), вел себя несколько нервозно. Вспоминаю, когда К. А. Уманский сказал, что мы настаиваем на полной ясности в вопросе американских поставок, Гопкинс вскочил с места и раздраженно заявил, что отказывается вести с нами деловую беседу. Он, видите ли, «не терпит» слова «настаивать». Не особенно заботясь о приличии, он бросил реплику, что советская военная миссия, если хочет, вообще может уезжать домой. И, хотя наш посол и даже лорд Бивербрук отнесли эту бестактность и невыдержанность в значительной степени за счет болезненного состояния Гопкинса, на меня его поведение произвело удручающее впечатление.
Встреча с Гопкинсом не принесла тех результатов, которых мы ожидали. Личный представитель президента отклонил все наши усилия добиться американской помощи Советскому Союзу оружием в августе – октябре 1941 года, т. е. в самые тяжелые для Красной армии месяцы борьбы, и отнес ее на сроки не ранее весны будущего года. Правда, мы получили от Гопкинса список на размещение некоторых заказов. Однако в этом списке отсутствовали весьма важные пункты нашей заявки, в том числе по противотанковой и зенитной артиллерии, пулеметам, а также по боеприпасам. Нам надо было добиваться нового визита к президенту США, чтобы выяснить, является ли ответ и поведение Гопкинса линией правительства США, а Гопкинс – лишь исполнителем этой линии, или позиция Гопкинса – это еще не государственная линия США? Тем более, как я уже отмечал ранее, решение вопросов о поставках в СССР специально задерживалось многими ведомствами США до возвращения Г. Гопкинса из Москвы.
До встречи с Гопкинсом и Бивербруком мы еще не вполне разобрались в линии поведения некоторых официальных лиц союзных государств. Но и тогда возникло подозрение, а не проявляется ли в ней стремление реакционных кругов США и Англии затормозить помощь Советскому Союзу и выждать дальнейшее развитие событий на советско-германском фронте, рассчитывая на ослабление Советского Союза в труднейшем единоборстве с гитлеровской военной машиной. Последующие события подтвердили эти опасения, а поведение Гопкинса и Бивербрука полностью убедило нас, что мы не ошиблись.
На следующий день после этой довольно-таки резкой встречи Гопкинс позвонил по телефону из Нью-Йорка послу К. А. Уманскому и заявил: «Я вчера был дураком. Вы не сердитесь?»
Все это было, несомненно, ни больше ни меньше, как желание затушевать тенденцию на затягивание дела, так ярко прозвучавшую в его беседе с нами, смягчить остроту возникших разногласий.
Наши встречи с Гопкинсом и Бивербруком совпали с опубликованием в центральных московских газетах итогов двух месяцев войны на советско-германском фронте. Как сообщало Совинформбюро, вермахт понес большие потери в живой силе, танках, артиллерии, в самолетах и в запасах. Мировая общественность узнала, что в войне против Советского Союза немецко-фашистские войска чинили неслыханные в истории войн преступления. Гитлеровцы пытали и зверски избивали пленных раненых бойцов и командиров, истребляли тысячи мирных советских жителей, не останавливаясь перед массовыми убийствами женщин и детей. Фашистские изверги дотла разоряли советские села и города, занимались грабежом и мародерством, насиловали женщин. Гитлеровские орды предстали перед всем миром в отвратительном виде убийц и грабителей.
Два месяца военных действий между фашистской Германией и Советским Союзом показали, что гитлеровский план покончить с Красной армией в пять-шесть недель провалился. Все более становилось очевидным, что война, начатая фашистской Германией, будет длительной, а огромные потери германской армии приближают гибель гитлеризма.
Советский народ и его Вооруженные силы, героически сражаясь против коварного и жестокого врага, развеяли легенду о непобедимости немецко-фашистских войск и опрокинули все расчеты гитлеровского командования. Советские люди были преисполнены неукротимой волей бороться с заклятым врагом до полной победы над ним.
В эти же дни мы получили из Генерального штаба от А. П. Панфилова свежие данные о количестве соединений в немецко-фашистской армии и их дислокации. Судя по этим данным, подавляющее большинство гитлеровских дивизий находилось на советско-германском фронте. На Западном фронте, где активных боевых действий не велось, находилась значительно меньшая их часть.
Так что два месяца боевых действий советских Вооруженных сил против гитлеровских орд, вероломно вторгшихся в пределы социалистической Родины, свидетельствовали о крахе авантюристических планов германского командования, рассчитанных на «молниеносное уничтожение» Красной армии.
На следующий день после встречи с Гопкинсом, рано утром, вылетел на уже знакомый Абердинский полигон для осмотра техники, на что у нас имелась договоренность с американскими военными властями. Дорога заняла около двух часов и столько же времени – ознакомление с образцами вооружения. К полудню работу закончили и после обеда вылетели обратно. К четырнадцати часам приземлились на аэродроме в Вашингтоне.
День 22 августа, как и все предыдущие дни, был заполнен встречами, деловыми беседами, работой над документами. Мы получили указание из Москвы, что наше с Уманским участие в Московском совещании признано целесообразным.
В этот же день состоялась полезная беседа с английскими специалистами в области авиации Селфом и Джонсоном об авиационной промышленности и авиационных заказах в Соединенных Штатах Америки.
Мы получили также сообщение, что помощник президента У. Кой, в связи с возвращением в Вашингтон Г. Гопкинса и генерала Бернса, перестал заниматься вопросами материальных поставок Советскому Союзу, что некоторое время тому назад ему было поручено президентом Ф. Рузвельтом.
На следующий день мы с К. А. Уманским были у Бернса. В ответ на наши вопросы о поставках танков и артиллерии вновь последовало молчание. Правда, Бернс сказал, что на днях у президента США будет рассматриваться общий список и план распределения военных материалов между Англией, Советским Союзом и Китаем.