В горнице на столе тоскливо пел самовар, стояли две бутылки вина, тарелки с огурцами, мясом, сахарница с конфетами, валялся кулек с пряниками. За столом у окна сидел грузный дядя в белой рубахе с распахнутым воротом. Сдвинув к носу брови, он то поджимал, то вытягивал губы, словно сосал конфеты.
— Это приданое мое, Тиша, — сказала Настя и, чмокнув Ваську в макушку, шепнула: — Поздоровайся, сынок.
— Здорово, — буркнул Васька и боком подвинулся к столу.
— Тихон Веньяминович, — глухо проговорил дядя и протянул руку с толстыми, короткими пальцами.
Васька чуть дотронулся до пальцев с желтыми ногтями и еще ближе подвинулся к столу. Он сразу узнал дядю — нового зоотехника. В колхоз он пришел в хромовых сапогах С тупыми носами и в пиджаке, наброшенном на плечи. Васька видел, как зоотехник с мамкой плясали на пятаке елецкого. Он кругами ходил на полусогнутых ногах, размахивал руками и ловко щелкал подошвами, а мамка прыгала вокруг него, как мяч, и, заливаясь, голосила:
Ох ты, ох ты, охточки,
в голубенькой кофточке…
Настя разливала чай и беспрерывно говорила:
— Мальчик он у меня хороший, ласковый. Только с ученьем у него не ладится.
— Наладим, — гудел Тихон.
— Задачки не умеет решать. Ты, Тиша, поучи…
— Поучим.
Васька жевал ириску и потихоньку тягал из кулька пряники.
В пустом доме Федуловых сразу стало тесно. В нем поселился чужой человек и потребовал называть себя папой. Сжалось сердце у Васьки, да так и не разжалось. И вместо «папа» он величал отчима в глаза Тихон Виньминыч, а за глаза Вынь-Мин. Настя звала мужа Тишей. Когда она ласково говорила: «Тиша, Тиша», Ваське казалось, что она упрашивает отчима не шуметь.
Васька старался не встречаться с Вынь-Мином. Когда отчим ходил по горнице, стуча каблуками и вытягивая губы, Васька забирался в чулан.
Тихон не забыл своего слова «поучим».
После завтрака он открывал книжку и ногтем делал пометки:
— Это тебе урок до обеда.
В обед он проверял задание. Если отчиму нравилось, он махал рукой, что означало: «Иди на все четыре стороны», не нравилось — Васька переписывал заново. А вечером они решали задачки.
— Готов? — спрашивал Тихон.
— Готов, — отвечал Васька, чувствуя во всем теле нестерпимый зуд.
Читал Тихон задачки громко, подолгу останавливаясь на запятых и точках:
«В кружке юннатов работает сорок детей, а в кружке „Умелые руки“ на тридцать процентов больше…»
Васька старался слушать внимательно, но вскоре забывался и думал: «Вот у нас в школе нет таких кружков. Почему нет? Потому что у нас учительница, а не учитель. Бабам некогда кружками заниматься».
— Понял задачу? — резко бросал Тихон.
Васька вздрагивал и сдавленным голосом сипел:
— Понял.
— Что у тебя с горлом?
Васька кашлял в кулак и крепко стискивал колени.
— Что надо делать?
— Надо, надо… — Васька шевелил губами и выпаливал: — Разделить.
— А если подумать?
Васька смотрел в угол, потом на окна и, пожав плечами, неуверенно говорил:
— Сложить.
Чего сложить?
— Юннатов, — шептал Васька.
— Дурак.
Васька втягивал в плечи голову и торопливо писал. За спиной склонялся Тихон и дышал прямо в ухо. У Васьки ходили колени и потели руки.
…Осенью Тихон привез из города форму школьника и портфель с двумя замками. Костюм был взят на вырост, с пятигодичным запасом, и бултыхался в нем Васька, как карандаш в пустом пенале.
Этой же осенью Тихон сломал Васькин шалаш, а из его досок сколотил борову добротный закут.
Прошел год, и не узнать теперь дома бывшей соломенной вдовы Настасьи Федуловой. Тихон показал себя расторопным хозяином. Заново покрыл крышу, выбелил наличники, перебрал крыльцо и столбы на нем размалевал зеленой краской. Заготовил тес на обшивку дома. Соседка Дюймачиха только успевает ахать:
— Эк повалило тебе счастье, Настюха! Будешь в нем как сыр в масле купаться…
Васька, вскарабкавшись на яблоню, сидит в корзине и горестно вздыхает: «Какое же это счастье? Купалась бы ты сама в нем, Дюймачиха».
…Славное нынче утро. Над головой бесцветное, словно выгоревший ситец, небо: Над лесом с легким облаком играет солнце. Под коробовкой на плоской грядке цветет укроп, испуская густой, пряный запах. Подсолнухи, облокотись на забор, заглядывают в соседний огород. Там копается в грядках Дюймачиха. Лицо у нее темное, с длинным носом и шустрое, как у голодной галки.
Славное утро. На дороге в пыли барахтаются куры, задористо кричат молодые грачи. Воробьи кучей облепили рябиновый куст, раскачивают его и так трещат, как будто их обокрали.
— Тиша! — звонко кричит Настя. — Нарви огурцов!
Сегодня у Тихона с Настей праздник — они отмечают год своей женитьбы. И отчим уже на скорую руку перехватил. В шелковой, яркой, как яичный желток, рубахе он появляется на крыльце и, перемахнув сразу все ступеньки, идет в сад.
Дюймачиха подходит к забору и выставляет свое галчиное лицо:
— С праздником, Тихон Веньяминыч!
— Благодарю, соседка.
— Огород-то у вас завидный, Тихон Веньяминыч.
— Ну и что?
— А солнышка маловато: дерево мешает…
Тихон словно впервые смотрит на коробовку и вытягивает губы:
— Верно, соседка. Надо свалить.
— Да неужто свалишь? — По лицу Дюймачихи скользит хищная радость.
— Немедленно свалю, — бормочет Тихон и, растопырив руки, покачиваясь идет меж гряд.
…Васька сполз с дерева и, обхватив шершавый ствол, замер. Тихон вернулся с топором, попробовал пальцем острие, подошел к яблоне.
Васька повернулся к отчиму и, старчески наморщив лоб; сказал, заикаясь:
— Не дам коробовку рубить.
Тихон сдвинул брови:
— А прок от нее какой? Только место занимает. Давай топай. — И взял Ваську за плечо.
Васька толкнул отчима и закричал тонким голосом:
— Уйди! Вынь-Мин проклятый!
Тихон, недоумевая, пожал плечами, перекинул топор с руки на руку.
— Чудак ты, Васька… какой чудак! — И, усмехаясь, покачал головой.
— Не надо коробовку рубить, дядя Тиша.
— Ну и чудак же ты, — повторил Тихон и неловко погладил Ваську по голове.
Васька сжался и робко взглянул на отчима.
Тихон улыбнулся и взлохматил Васькины вихры:
— Ну, идем.
— Идем, — сказал Васька и вытер рукавом нос.
Настя стояла перед зеркалом и поправляла волосы, когда они вдвоем вошли в избу. Тихон молча сел за стол, вздохнул и постучал пальцами. Васька тоже сел за стол и тоже постучал пальцами. Настя с беспокойством посмотрела на них и стала накрывать стол. Она носила тарелки с пирогами и тревожно поглядывала то на Ваську, то на Тихона. А они молчали и все постукивали пальцами.
— Да что с вами? — наконец не выдержала Настя.
— Ничего, — ответил Васька и, помолчав, добавил: — Верно, дядя Тиша?
Тихон высоко поднял брови, потом сдвинул их к носу и серьезно сказал:
— Да, ничего особенного…
1957
Скворцы прилетели(С натуры)
Весна. День такой ясный, что глазам больно. Но ветер резкий и порывистый; забрызгал воробья, умывавшегося под капелью, сорвал где-то плакат, вымочил его и бросил на забор сушиться, потом кинулся на лужицу с синим клочком неба и выплеснул ее на панель у автобусной остановки. Мужчина в серой шляпе отряхивается. На. его пухлом лице не то улыбка, не то добрая гримаса. Женщина в зеленом пальто морщится. Озорник ветер распушил ее меха и посадил на самый кончик носа светлую каплю. Две девушки, зацелованные до красноты ветром, трещат без умолку. Около них на носках ходит краснощекий лейтенант. На нем все блестит: козырек, погоны, пуговицы; солнце не насмотрится на его хромовые сапоги. Старушка, закутанная до подбородка шерстяным платком, сидит на мешке. Кажется, только она безразлична к тому — придет или не придет автобус. Остальные в нетерпении.
Из-за поворота на бульвар, вместе с бурыми листьями, ветер приносит песню:
Хороша страна Болгария,
А Россия лучше всех.
Заслоняя солнце, появляется фигура со скворечником. Она идет быстро, подпрыгивая. Скворечник на плече тоже подпрыгивает. Подойдя, человек густым басом заявляет:
— Кажись, не опоздал, — и, не дождавшись ответа, хохочет: — А я-то спешил, бежал, даже шапка мокрая.
Люди удивленно разглядывают веселого парня. Коричневый ватник как будто отлит по его квадратным плечам; на ногах сапоги-заколенники. Лицо широкое, подбородок круглый, глаза возбужденные.
— Постой, бабуся, — грохочет он. — Это что у тебя — мешок?
— Мешок, — поджав губы, отвечает старушка.
— С чем мешок-то?
Бабка торопливо поднимается, зажимает мешок между коленями.
— С отрубями.
— Тяжелый?
— Ох, тяжелый!
— Ладно, мы его внесем и вынесем. Ты держись за меня, старая.
Старушка испуганно улыбается, ее морщинистый лобик как раз вровень с нижней пуговицей коричневого ватника.
— А что, товарищи, весна? Чудесно! Солнце-то какое! — щурится парень.
Все смотрят на солнце, жмурятся и ничего, кроме золотых брызг, не видят.
— У нас в столярке для стенгазеты стих написали. Чудесный стих! Сейчас вспомню! — пощелкав пальцами, парень вспоминает: — «Выходит март лучистый на субботник и тащит за город снега». Вот здорово написано — на субботник, как человек. — Он смеется долго, до слез.
— Скворцы прилетели? — баском спрашивает лейтенант и кивает на скворечник.
— Наверное, прилетели, а как же! — уверенно отвечает парень.
— Прилетели, прилетели, — машет рукой старушка. — Около нашего дома гнезда ладят, а уж как кричат-то — голова в круги.
— Бабушка, вы про какую птицу? — в один голос перебивают ее девушки.
— Известно какая, черная, грач… — сердится старушка.
— Мы про скворцов говорим, — снисходительно поправляет лейтенант.
— Скворец — птица важная, ей хоромы подавай.