— Извините за этот спектакль, Аня. Видит Бог — я не хотел, — так же по-киношному, с твердым лицом, обратился я к пассажирке, по-прежнему сидевшей возле бампера, но хотя бы, кажется, переставшей бояться. Мы с Костей сели в мою машину, его крузак подпер нас сзади, и таким ордером отправились к вожделенному борщу, по которому моя Надя была, вне всяких сомнений, мастером спорта международного класса.
Костя все порывался бросить свою машину сопровождения за периметром квартала, но я настоял. Раз эти парни его охраняли, то оставлять их голодными было бы нечестно. Да, у меня во многих случаях было свое, сугубо личное понятие о том, что честно, а что — нет, часто радикально отличающееся от общепринятых. Но оно было. И было моим. И уж следовать собственным принципам и правилам, пусть и дурацким, вроде блинов по субботам, я мог себе позволить и отказываться от них не собирался. Надю предупредил, чтоб накрывала на кухне на четверых больше, честно сказав что друга в пробке встретил. Начальника охраны квартала, Василия Васильевича, уведомил, что буду с сопровождением, назвал номера — он почему-то попросил сообщать ему про моих гостей напрямую, а не звонком на пост охраны. Я тогда решил, что это какая-то особая преференция, бонус во взаимоотношениях. Потом подумал, что больше похоже на тщательно организованное наблюдение. Потом плюнул и думать перестал. Будет, как будет. Внутренний фаталист немедленно кивнул, соглашаясь.
Тяжелый бандитский крейсер ехал в паре метров от меня, как привязанный. Опасная близость суровой радиаторной решетки со значком из трех овалов в зеркале заднего вида сперва чуть напрягала, но потом привык. Пришлось только вспомнить навыки движения в колонне, когда надо ориентироваться на скорость самой медленной машины и, планируя маневр, учитывать, что его еще предстоит выполнить ведомому. В нашей связке самой медленной машиной был мой пожилой шведский флагман, поэтому со скоростью проблем не было. А выскакивать на светофоры под начинающий загораться красный сигнал с криком: «это был темно-желтый!» я никогда не любил.
Парни сперва замялись, когда я подошел пригласить их в дом, но после фразы Кости: «хороший человек приглашает, не надо обижать», прозвучавшей как-то неуловимо угрожающе, высыпали и потопали за ним гуськом. Дисциплинированные, это хорошо.
Надя стояла на крыльце, вытирая руки полотенцем. Выглядела так, что я аж залюбовался и сам себе позавидовал в очередной раз. Когда твою женщину красит абсолютно все — солнечные лучи сквозь кружева листьев каштана, прядка волос, прилипшая к вспотевшей от кухонного жара щеке, простое полотенце через плечо — это значит, что ты ее любишь. Такому не грех и позавидовать. А когда у нее из-за ноги выглядывает хитрющее чудо-чадо — это вовсе счастье самой чистой воды и высшей пробы.
Я представил их с Костей друг другу, он назвал парней: «Коля, Стас и Ваня». По лицам бойцов было видно, что они давно и прочно привыкли к другому обращению, по позывным-погонялам, и от своих настоящих имен даже заметно растерялись. Потом снова смутились в прихожей, неожиданно показав себя интеллигентными людьми, попытавшись разуться. Спасла ситуацию Надя, велев топать к столу не снимая обуви, всё равно, мол, вечером мыть собиралась. Так и пошли все вместе обутыми. По пути нас обогнала Аня, тоже натянувшая свои любимые бирюзовые кроссовочки. Не иначе — из солидарности.
Ваня, Стас и Коля вели себя в точности следуя Костиному инструктажу: «следить за метлой и вести себя культурно, как на утреннике в садике!». Сумел ведь нужные струны задеть, волчий сын. И я с некоторым отстраненным удивлением наблюдал за столом трех мальчиков-зайчиков, каждый из которых был вполовину больше меня, и вдвое — младшего Бере. Сели и только что руки на коленки не положили, между шортиками и белыми гольфами.
— А чем ты занимаешься, Костя?, — спросила Надя между делом, подливая ему еще половничек изумительного фирменного борща на квашеной капусте и с лимонным соком.
— Костя тоже инвестор. В Якутске у него несколько бизнесов, — влез было я, как обычно пытаясь исключить возможность конфликта заранее. Младший Волк посмотрел на меня и невозмутимо ответил Надюхе, с благодарностью кивая и принимая двумя руками полную тарелку:
— Я — вор и сын вора, Надя. Потомственный, можно сказать. Если ваши убеждения не позволяют принимать дома подобных мне — я пойму. Извините, что поздно сказал, как-то к слову не пришлось, — вполне светски сообщил он.
Мальчики-зайчики волчьей бригады замерли с ложками на полпути. Один из них, кажется, Стас, попытался встать из-за стола. Спокойное Костино «Ша», один в один как у его отца, пригвоздило парня обратно к стулу и вернуло в руку ложку. С Надиного лица оно же смахнуло удивленное выражение, начавшее было цвести и тут же колоситься. Она зашла мне за спину, положила руки на плечи и так же светски ответила:
— Мой муж представил тебя, как своего друга. Он не пускает в дом плохих людей. Как он часто говорит: «Все люди разные, но все зачем-то нужны Боженьке, хотя он вряд ли точно помнит — зачем именно». В нашем доме не гонят друзей из-за стола, Костя. Еще сметанки?
Клянусь, лучше не сказал бы никто. От троицы мальчиков-зайчиков раздались аплодисменты, перемежаемые вместо «Браво» и «Бис» аналогичными репликами «Огонь» и «Точняк». Костя встал из-за стола, подошел ближе и протянул руку Наде ладонью вверх. Она положила поверх свою, левой рукой ощутимо сжав мне плечо. Младший Волк поцеловал руку моей жене и поклонился так, что Андрей Болконский бы позавидовал. Свою порцию оваций от братвы он тоже сорвал. Биссировала публика репликами «Круто» и «Ништяк».
Аня, следившая за спектаклем неотрывно, от избытка эмоций даже облившись борщом, спросила:
— Папа, а кто такой вор? Это жулик?
— Нет, солнышко. Жулик — это тот, кто у детей конфеты отнимает и бабушек на рынке обвешивает, — неспешно ответил я, — помнишь, мы смотрели мультик про Робина Гуда?
Дочь ответственно задумалась и согласно кивнула. Да, я стараюсь смотреть с ней те мультфильмы, что видел сам. В них я хотя бы уверен. Да, они старые, как говорит Надя. Но хуже от этого не становятся, как я считаю.
— Значит, ты помнишь, что хитрый лисенок забирал деньги у богатых и отдавал их бедным?
— Да! А толстый волк ему мешал!, — воскликнула дочь. Костя вздрогнул.
— Толстых волков в природе не бывает, Аня. Смотри, мы с тобой Волковы? Я не толстый, а ты вообще худая, как велосипед, — начал было я, но дочь привычно взвилась:
— Я не худая! У меня… у меня… у меня кость энергичная!
Мальчикам-зайчикам из массовки поесть сегодня, видимо, была не судьба — они то настораживались, то аплодировали, то ржали, как сейчас. Определенно, в камеди надо идти всей семьей. Кассу соберем приличную.
— Только помнишь, да? Все, о чем говорят старшие за столом — остается за столом, — я чуть нахмурился. Не хватало еще бесед в песочнице на лишние темы, которые дети донесут до родителей с такими деталями, что нам всем о пожизненном останется только мечтать. Со слов Нади, где-то по соседству и прокуроры какие-то жили.
— Конечно, папа! Я же уже большая!, — твердо и уверенно ответила Аня, вызвав улыбки на лице всей компании.
— Тогда поклянись серьезно!, — внезапно влез Костик.
Дочка посмотрела на него, подцепила ногтем правой руки шатающийся передний зуб, а потом этим же ногтем провела по шее. Над столом повисла драматическая пауза. А за ней — натуральные общие овации, хохот, одобрительные реплики и даже свист от массовки.
Признаю, моя вина, я научил, нечаянно. Кто ж знал, что они с трех лет запоминают всё, как я не знаю кто? Надя попросила что-то пообещать — то ли машину не забыть помыть, то ли показания счетчиков в ЖЭК передать. И уточнила, клянусь ли я, что не забуду? Мышечная память подвела. Выдал этот жест, хорошо хоть не прибавил неотрывное «Век воли не видать!». Аня и запомнила. Как и пару фраз из песен, которые я вовремя успевал или закончить, или чуть сгладить. Например, отправляя документы на налоговый вычет, внимательно проверяя комплект, пел мимодумно: «Оп-па, оп-па…», а заметив широко распахнутые дочкины уши, завершал: «зеленый палисадник!». Или, услышав брехливых собак за окном: «Собака лаяла…». И, очнувшись: «на дядю Майера». А на предсказуемый вопрос дотошного четырехлетного ума: «Майер — это фамилия такая».
Борщ съели весь. Жена в начале семейной жизни всегда ругалась на меня, что я все время готовлю с запасом, но со временем заразилась житейской мудрой прозорливостью и начала делать так же. Семилитровая кастрюля алого блаженства подошла к концу. Гости рассыпались в комплиментах хозяйке, которая от смущения едва не приняла оттенок сегодняшнего главного блюда. Под чай с пирожными разговор зашел о сегодняшней встрече.
— Да тюкнули немного на МКАДе в задний бампер, а тут как раз Костя мимо ехал, помог разобраться, — спокойно ответил я на вопрос Нади.
— Дима, а ты вообще всегда правду говоришь?, — Бере-младший посмотрел на меня по-семейному пристально.
— Стараюсь. Во вранье обязательно запутаешься, или оно вылезет в самый неподходящий момент. Я или говорю правду — или молчу. Надюха вон злится, говорит, что я то воды в рот набрал, то обет молчания принял, — я постарался вывести разговор на шутку.
— Молчит, точно. Слова не вытянешь из него, — Надя аж привстала, — а потом выясняется, что у него то воспаление легких, то он ногу сломал. А ходит такой задумчивый, будто пять тысяч в книжке спрятал, а в какой — забыл, — рассмеялись все, даже Аня, хотя она и нырнула под стол. Видимо, пересчитать мои ноги и убедиться, что все в порядке.
Провожать гостей, которым Надя вручила на дорожку пакет каких-то сластей, вышли на крыльцо. Костины парни, покидая утренник, дисциплинированно пожали мне руки и похвалили все, что могли. Борщ и стол в целом они похвалили чуть раньше персонально хозяйке, которую тоже не обделили эмоциональными репликами. Хотя называть чужую жену «Бомба» при стоящем рядом живом муже лично я бы не стал, конечно.