Потом мы обедали и строили планы на вечер. И их постоянно ломал Рыгор.
— Какие поездки, вы о чём говорите⁈ — кричал он.
— О том, что мне, Серёге и Миле нужно съездить до Темнолесья и обратно. И мы съездим. И, наверное, Тёма с нами захочет, потому что он всегда за любой кипеш, да, Тём? — спросил я.
— Непременно, Дим. Тебя, да и всех вас одних оставлять — примета плохая. Геополитически, я бы даже сказал, — с умным видом ответил Головин.
— Про «геополитически» — очень правильно ты сказал, Артём, — кивнул Болтовский. — Я вам, конечно, не имею права об этом рассказывать, но вот в это примерно время из Минска вылетает вертолёт. И через час будет здесь. И я вас всех очень прошу перенести поездку на завтра. Темнолесье сотни лет стоит на одном месте, а такие события, как сегодня, бывают в жизни раз, и то не у каждого.
— Поясни для военных, этот вертолёт привезёт того, о ком я подумал? — напрягся Артём.
Рыгор тяжело вздохнул и согласно кивнул.
— То есть государственную награду Волкову будет вручать Сам⁈ — очнулся и Серёга.
Комитетчик вздохнул ещё тяжелее и кивнул ещё раз. Третий раз переспрашивать никто не стал.
— А можно как-нибудь сделать так, чтобы я где-нибудь в неприметном кабинетике медальку получил? — осторожно спросил я.
— Это орден, Дима. Зачем тебе кабинетик? У нас тут, на минуточку, сложнейшая, тщательнейшим образом спланированная межведомственная операция. Тут скорее стадиончик будет, а не кабинетик, — с недоумением посмотрел на меня Рыгор.
Внутренний скептик прищурился и весомо произнес фразу Марвина из фильма «Рэд», про отставных шпионов и спецагентов: «Мне нельзя светиться!». И я почему-то был с ним полностью согласен.
— Я скромный по натуре. И открытых пространств пугаюсь. И на камеры с микрофонами у меня аллергия с детства, — начал я. — Со стороны силовых ведомств России операцию курировал полковник Головин. С финансово-экономической — Сергей Павлович. Нафига я вам там? Для массовки?
— Ох как сложно с вами, буржуями, — закрыл глаза ладонью Артём. — Ну вот чего ты ломаешься? Уважаемый человек летит, всё бросил, схватил коробку с орденом — и в Могилёв. А тут, видите ли, награждаемому шлея под хвост попала, и он включил Надюху⁈
— Какую Надюху? — насторожился я.
— Из кино «Любовь и голуби». Глядел? Вот и ты так же: «Не пойду!» да «Не пойду!».
— Я уверена, что тебе лучше пойти, Дима, — раздался голос Дагмары. А внутренний скептик повторил жест Головина, закрыв лицо ладонью. Зная её прозорливость и вес в здешнем истеблишменте по обе стороны уголовного права — к ней не просто можно, а нужно было прислушаться. И я обреченно кивнул.
Но всё прошло на удивление оперативно, хотя и с размахом, конечно. Награждались, казалось, все: первые лица города и области, военные и милиционеры, руководство областного Комитета. Для каждого нашлись персональные напутственные слова. Телевизионщики крутились вокруг акулами, прицеливаясь круглыми глазами камер в каждого из присутствовавших.
Мероприятие по вручению государственных наград особо отличившимся гражданам Беларуси и братской России, судя по всему, с чьей-то лёгкой руки и головы как родное интегрировалось в предвыборную кампанию, которые в республике проходили регулярно, в соответствии с действующим законодательством. Оно, в свою очередь, никак не могло помешать гражданам волеизъявиться и делом доказать любовь и преданность национальному лидеру. Про которого, наверное, можно было рассказать много плохого, с сарказмом или злой иронией. Не знаю, я ничего подобного не заметил.
«Политика, мать её!» — со значением сплюнул внутренний фаталист. «Ближе к князьям — ближе к смерти!» — вспомнил старинную поговорку скептик. Поддерживали, как могли, в общем.
Статный и, кажется, вечный Батька вблизи внушал, конечно. Рыгору учиться и учиться. Он со своими двумя амплуа колобка и товарища Колоба здесь и рядом не стоял. Говоря на одном и том же языке с разными людьми политик обязан преображаться, но такого мастер-класса я сроду не видал. С чиновниками — сложные деепричастные обороты и канцелярские фразы, весом с давешний дубовый стол в корчме. С военными — родная речь в её лучших цветистых проявлениях, которые вгоняли в тоску даже ко всему привычных журналистов и операторов из «Пула Первого». Им же всё потом монтировать. С простыми людьми — натурально отец родной. При этом чувствовалось, по крайней мере мне, что тут не было фальши или наигранности — человек ответственно делал свою работу. И у него получалось.
Подойдя к нашей стайке из диверсантов, банкиров, нечаянных богачей, чекистов и слепой бабки, он, казалось, чуть призадумался. И было от чего. Наш кагал невыгодно отличался индивидуальностями. До нас впереди был ряд чиновников: одинаковые плащи, полосатые костюмы, блестящие ботинки, на животах стоят полулёжа, или лежат полустоя, галстуки, как большая внешняя дуга золотого сечения. За ними — силовые начальники: выправка, стать, суровая сдержанность и готовность немедля выполнить долг всеми имеющимися силами и средствами. Красота и порядок. И тут мы.
Головин в черном камуфляже, из которого он при входе на стадион равнодушно вынул и передал совершенно обалдевшему сотруднику службы охраны Валин сувенир — гранату. Я-то наивно понадеялся, что нас тут же погонят пинками оттуда за безалаберное отношение к взрывоопасному инвентарю и значимости момента, но ошибся. Подбежавший, видимо, начальник вытянулся перед приключенцем, что-то вполголоса проговорил на ухо, прослушал краткий ответ. Забрал из рук подчиненного гранату, спокойно положил к себе в карман и ушёл.
Ланевский в своём светлом плаще, который я бы на его месте давно угваздал так, что и не взглянешь. На нём же одежда не только сохраняла товарный вид, но и, кажется, прибавляла в стоимости. А ещё про меня говорил, что подлецу всё к лицу. Он в нашей команде выглядел, пожалуй, лучше и дороже всех. Ну, среди мужиков — точно.
Баба Дага в сапфировом бархатном платье и шляпке с вуалью в тон. Кресло ей Лорд прикатил какое-то новое, модное, чуть ли не с голосовым управлением и гидромассажем, но пани Дагмара настояла, чтобы извозчиком у неё выступил я. И это было мудрое решение, потому что в своих рабочих ботинках, джинсах и куртке нараспашку я даже из нашей сборной компании выделялся особо наплевательским по отношению к протоколу видом. А за коляской со слепой императрицей это не так сильно бросалось в глаза.
С нами долгих бесед и сложных словарных оборотов не было. Видимо, наше участие в операции как-то удачно ушло на самый дальний план, за которым только занавес и темнота кулис. Тёме достался хлопо́к по плечу и одобрительное «Орёл!», сопровождённое многозначительным кивком на его грифона на груди. Лорд, глядевший на легенду мировой политики, как дети — на дедушку Мороза, получил одобрение за решительные действия и пожелание «Совет да любовь!». А на вопрос «На свадьбу-то пригласите?», прозвучавший тепло и с добрым прищуром только кивнул, онемев. К Дагмаре Казимировне легенда склонилась, положив руку на плечо и проговорив что-то на самое ухо. По непроницаемому подбородку бабы Даги невозможно было догадаться, о чём шла речь, но судя по тому, что в финале она позволила себе чуть улыбнуться — вряд ли о чём-то плохом. Правда, улыбка вышла какая-то горьковатая. Ну, или это просто так показалось.
Мне досталась награда, коробочка с орденской книжкой и неожиданно крепкое рукопожатие в полной тишине. И кивок, означавший приглашение пройти следом. Я не придумал ничего умнее, как всучить коробку Серёге, выглядевшему так гордо, словно он получил минимум «Оскара», и ускориться следом.
— Что делать думаешь со всем этим добром? — да, видимо, долго запрягать тут было некому и некого.
— Жить, — общение с фигурами планетарного масштаба вело к симметричным ответам. Ну, или к мозговому параличу. Внутренний скептик запрокинул голову и заскулил, наповал сраженный моей репликой в ответ на вежливый вопрос очень уважаемого человека.
— В каком смысле? — кажется, мой навык поражать тупизной и неожиданными импровизациями расширился и приобрёл новый размах.
— Ну, как в той песне — «следует жить, шить сарафаны и лёгкие платья из ситца», — невозмутимо продолжал я, сделав вид, что не заметил, как мы остановились. И его пристальный взгляд, которым одним можно было не только прожечь насквозь, но и понизить на три-четыре звания.
— Ты полагаешь, что всё это будет носиться? — ответно сразил он меня знанием песен из старых кинофильмов.
— Наверняка! — улыбнувшись, ответил я. И получил в ответ такую же улыбку. Как будто два старых знакомых говорили о чём-то из их общего прошлого, давно прошедшего, но от этого не менее приятного.
— Интересный ты хлопец, Дима. Неожиданный. И честный, каких мало, — задумчиво произнес он, поворачиваясь и продолжая шагать уже медленнее. «О-о-о, это да! Этого у нас — хоть торгуй!» провыл прямо из предынсультного состояния внутренний скептик. Я покаянно развёл руками, дескать, «что есть — то есть».
— Думается мне, на лад пойдут дела в Могилёвщине. И у бабы Даги, и вообще. Витольда я знал, он мужик справный был, и хозяин хороший. Не подведите только Коровиных, им и так досталось — не приведи Господь, — и он погрозил мне пальцем. — А Михаилу Ивановичу при случае передай, что по Гомельщине можно начинать.
Внутренний реалист еле успел подхватить осевших в обморок фаталиста и скептика. Я, пожалуй, тоже узорами интеллекта на челе не блистал, потому что масштабный собеседник хмыкнул иронично, поглядев на меня, хлопнул по плечу и широким размашистым шагом направился к вертолёту, над которым начинал раскручиваться винт. Пригибаясь, за легендой спешили люди в форме и без формы. Наверное, охрана, пресс-служба и протокол. Я как в каком-то старом фильме стоял, будто прибитый к земле, наблюдая, как задраили люк, и вертушка в бело-красно-зелёно-золотой ливрее с гербами солидно набрала высоту, опустила нос и ушла в сторону Минска.
— Смотрел старое кино давно когда-то. «Профессионал» называется, там Бельмондо снимался. Похоже вышло, только ты опять, гад, выжил, — сообщил задумчиво Головин, выход