Отпустив дочь, он шагнул вперёд, глядя на замеревших на веранде наших.
— Спасибо вам, родные, — громко сказал он и поклонился. Мы с Головиными повторили движение синхронно, всей шеренгой.
У Нади с утра всё из рук валилось. Стоило мужу выйти за порог — со стола будто сама спрыгнула его любимая чашка. И раскололась не как обычные глиняные, на черепки, а разлетелась вдребезги, так, что пришлось подметать, а потом мыть пол и выкидывать тряпку. Ещё и палец порезала. Глубоко. Как раз возле обручального кольца.
Серёга проснулся от испуганного вскрика Милы. Влетев в ванную комнату, откуда донёсся звук, увидел её, застывшую напротив зеркала. Которое крест-накрест пересекали чёрные трещины.
— Оно само, Серёж. Просто взяло и лопнуло, — дрожащим голосом прошептала молодая Ворона.
А с первого этажа раздался голос старой:
— Дети!
Лорд с невестой слетели по лестнице, как никогда до этого. Но баба Дага просто сидела у открытого окна, будто глядя задумчиво в садик за ним.
— Пойдёмте к Волковым в гости. Надо там быть. Накапай мне капель, Мила — душа не на месте, — попросила она.
У Лены Второвой остановились дома все часы, даже электронные, и даже какие-то невероятно модные и дорогие, настольные, которые подарил мужу очень известный часовых дел мастер. Константин Юрьевич уверял, что его подарок вечный и скорее Земля остановится, чем встанут эти часы. Гении — вообще народ самонадеянный. Но когда из рук выскользнула и грянулась об пол, осыпав ноги осколками, рамка со свадебной фотографией, которую она часто держала, вспоминая тот счастливый день, стало ясно — быть беде. Лена крикнула детей и побежала к Наде. Они как-то удивительно быстро сдружились, несмотря на не очень большую разницу в возрасте и очень большую — в социальном статусе мужей.
Женщины сидели на тёплых ступенях крыльца. Лорд подпирал плечом лимонное дерево рядом, крутя в руках бесполезный телефон — ни мой, ни Тёмин номера не отвечали. Баба Дага вместе с прибежавшей следом Бадмой, на которой не было её привычного лица, да и вообще никакого не было, сидели в теньке. Дети растерянно замерли рядом. Никто не разговаривал, словно боясь нарушить неосторожным словом висевшую тревожно-зыбкую тишину.
Вдруг голос Старой Вороны резанул по ушам и заставил вздрогнуть каждого:
— Дети! Мила, Серёжа! Ко мне! Беда!
Последнее слово она договаривала уже почти в уши склонившихся над ней Ланевских.
— Мила, держи за руку меня, крепче держи! Смотри, как я учила. Ищи нити, хватай, не упусти! — голос прерывался и с каждым словом хрипел всё сильнее. Будто бабка готовилась вот-вот перейти на привычное родовое карканье.
— Волк, бери след, иди за ними, пока не ушли совсем!
— А я не умею, — растерялся было Лорд.
— Умеешь, просто не пробовал в этом теле никогда! — отрезала старуха. — Глаза закрой, носом води, дыши да чуй — чего там уметь⁈ И помни: когда Волк внутри тебя след возьмёт — не мешай! Твоя задача — к ним нас привести, сами мы не доберёмся. Далеко ушли мальчики, ай-яй-яй, да как же так, Дима, как же так?..
— Бабушка, да где же это они? — едва не плача простонала Мила.
— За Кромкой они. Позвал их кто-то оттуда, вот теперь и узнаем, к добру или к худу, — Дагмара тяжело дышала, сжимая одной рукой ладонь внучки, а другой — пальцы бледного Ланевского.
— Что это? — хрустальный колокольчик звякнул на такой высокой ноте, что стало ясно — обещанная беда нашлась.
— Кой чёрт вас понёс туда, дурни⁈ — бабку начало трясти, будто в ознобе, — ни одного живого Бога в мире не осталось, кто ж вас оттуда вытащит-то теперь?
— А кто это горит⁈ — вскрикнул Лорд, не открывая глаз.
— Надя, Лена, Бадма — сюда! Обнимите меня крепче! — прохрипела баба Дага, — так тогда попробуем. Вы глаза закрывайте и держите ниточки, что вам Мила даст. Крепко держите — на том конце жизнь мужа!
Аня и Маша с большущими глазами подбежали вслед за матерями. Но тянуться до плеч бабушки было высоко, да и места там уже не было, поэтому они обхватили дрожащими руками её за ноги. Братья, подбежав следом, встали на колени за их спинами и обняли сестрёнок сзади, тоже касаясь ног старухи.
— Четыре жены да три девы, семеро, авось и сладим. Да Волк в провожатых, не из последних, вон как лихо догнали. Два медвежонка и волчонок. Мало. Ай, мало! Но надо сладить. Не то потеряем, — казалось, бабка начала заговариваться. — Анютка, Машенька! Глазки не закрывайте ни за что! Моргать — моргайте, но глаза открытыми держать!
— Ай! — взвизгнули одновременно женщины.
— Я когда Антона рожала — так больно не было, — жалобно протянула Надя. Лена прикусила губу, и из под век брызнули слёзы. Дышали все так, будто и вправду при схватках.
— Держать, не отпускать! — каркнула Дагмара. — Им там в тысячу раз больнее! И никто кроме нас ни помочь, ни поддержать, ни му́ку разделить не может. А что так больно при родах не было — ясное дело. Этот-то мальчоночка покрупнее будет, пятипудовый, поди. Да головкой вперёд лезет, как всегда. Дурная головёнка-то у него, никак покоя не даёт, ни ногам, ни рукам, ни нам вот теперь.
— Упущу, ба, — простонала Мила. Как могли катиться слёзы из настолько плотно зажмуренных глаз, было непонятно, но все щёки её были мокрыми.
— Дер-р-ржать! — не то прорычала, не то каркнула старуха, которую колотило так, будто под кресло ей кто-то подложил отбойный молоток или виброплиту. — Упустишь — все вдовьи платы наденете!
— Холодно, баба Дага! — всхлипнула Маша от правой ноги.
— Держись, девонька, только держись! Сейчас батьку обратно выведем — да и отогреемся, и вкусного поедим. Им в том лесу холоднее, чем нам тут, — голос Дагмары прерывался, и половина слов звучала непонятно. Но тут слушали уже не только ушами.
— Папа! Папа! — закричала Анюта.
— Открой глазки, Аня, открой скорее! Не след тебе смотреть на такое! Найди самый большой лимон на ближнем дереве и на него гляди, не отрываясь, — сипела бабка.
— Почему их теперь трое, ба⁈ — вскрикнула Мила.
— Потому что выпустил Волк Зверей, правильно всё сделал. Знать, до самой последней черты дошёл. Надо же, Ядвига говорила, таких человек пять всего за тысячу лет было, — Дагмара снова говорила непонятно.
— Убегает нить! — хором закричали Мила и Надя.
— Дер-р-ржать! — прорычала старая ведьма, и голос её был страшен. — Не отпускать!!!
Несколько мгновений стояла тишина, прерываемая лишь многоголосым загнанным дыханием. Сопели даже девочки. Из-под сжатых век сыновей текли слёзы. Рыдали Надя и Лена. Со сдавленным хрипом-стоном тяжело дышала Бадма, прокусив губу в нескольких местах, от чего медный лик выглядел пугающе. Лорд стоял на коленях, покрытый крупными бусинами пота, которые одна за другой, с каждым приступом дрожи, скатывались за воротник.
— Удержали… Дыши, Волк! — выдохнула баба Дага и сползла, сидя в кресле, потеряв сознание. Из обеих ноздрей у неё текли ручейки, тёмно-красные, густые.
— Бабушка! — крикнула зарёванная Мила, пытаясь одной рукой потрясти-разбудить старуху, а второй — удержать и свою хлынувшую носом кровь.
Жёны оседали, одна за другой, возле кресла Старой Вороны, подползая друг к другу на трясущихся ногах и руках, обнимая плачущих дочерей. Замерли, обнявшись, продолжая беззвучно рыдать. Увиденное с закрытыми глазами не пропадало, не отпускало ни на миг. Лорд лежал навзничь рядом, будто откинутый ударом тока, и было очень удачно, что голова при падении повернулась набок — иначе захлебнулся бы кровью, что лилась из носа.
Вдалеке раздавались приближавшиеся сирены машин скорой помощи. В одной из них в салоне ехал, до одури пугая медбратьев и водителя, священник, грязно ругавшийся на четырех языках в два телефона одновременно.
* Владимир Высоцкий — Дорожная история: https://music.yandex.ru/album/4477293/track/35778618
Глава 29Встреча, рассказы и обещания
На пять ступенек крыльца нормально, привычно и без неожиданностей взошёл только Второв. Мы с Головиными поднимались дольше, будто рояль заносили, а не себя самих, хоть и почти без нецензурной суеты: то у одного нога подломится, то другого на сторону поведёт. Шли вдоль перил, неторопливо, как морские волки в сильный шторм. По скользкой палубе. Тёмной ночью. Вдребезги пьяные.
Одолев гадские ступени, остановились отдышаться, а Тёма даже за сигаретами полез, показывая всем видом, что вообще никуда не спешил и специально шёл медленно — исключительно в целях насладиться климатом, местной архитектурой и прочими красотами. Лорд шагнул к нам навстречу. Первым поздоровался с мощным стариком, который не просто пожал бывшему банкиру руку, а обнял, крепко прижав к себе, а потом ещё и по плечу похлопал. Но не поощрительно, с одобрением, как одного из своих сотрудников, а как-то ощутимо искренне, по-настоящему, со словами: «Спасибо тебе, Серёж!». Судя по лицу Лорда, он подобного обращения от небожителя явно не ожидал и готов к нему не был. Вовсе. Потому что в ответ только кивнул ошарашенно, и поспешил к нам. Обернувшись на старика пару раз, словно проверяя — точно ли это только что был сам Михаил Иванович, повелитель и властелин?
Мы обнимались с ним дольше, потому что то у одного ребро хрустнет, то второго перекосит. Поняв, что с нами некоторое время стоит обращаться, как с музейными экспонатами — смотреть, но лучше не трогать от греха, Ланевский подставил плечи братьям, на которые те с видимым облегчением опёрлись, и неторопливо повёл их к столу. Ему помогал Ваня Второв, глядевший в лица Головиных с почтительностью и некоторым страхом. Резонно. Судя по тому количеству вонючей мази, что на нас наляпали перед вылетом, смотрелись мы — без слёз не взглянешь, и некоторое опасение было вполне объяснимо.
Меня поддерживал Антоша и сам дон Сальваторе, который беспрерывно что-то гудел в ухо, как шмель. Жаль, что на испанском. В этом шмелином диалекте я силён не был, да и вообще из насекомых понимал только комаров. Ну, точнее, думал, что понимал. Мерзкий ночной писк, что в душной комнате панельного дома, что в палатке, что на берегу реки или озера, ничего, кроме злорадной кровожадности означать, по моему мнению, не мог. В голосе президента кладоискателей слышалась тревога и озабоченность. Но ничем предметным я из его бубнежа обогатиться не смог, а на одной интонации особо не выехать было — выводов-то можно сделать массу, но вот за их связь с реальностью я бы не поручился. Поэтому пришлось сделать виноватое лицо и пожать плечом, сказав: «Don’t understand, sorry».