— Иванычу когда звонить будешь? — спросил Тёма.
— Рано пока. Вот Андрюха сделает себе мнение — подумаем. И, что-то мне подсказывает, там не только ему надо будет звонить, — я потёр лицо ладонями, отставив бокал.
— Если не ему — то кому тогда? В Кремль? Господу Богу? — пошутил Головин. А потом опять прищурился на меня. — Нет! Ну-ка скажи мне, что нет! Волков, твою мать, ты чего задумал опять⁈
— Не ори, дети спят, — отозвался я. Ещё не догадываясь, как опасно прав оказался великий воин — снежный барс.
Проснулся я от того, что Анины волосы щекотали нос так, что не чихнуть было невозможным. Но я, герой, тревожный отец и нечаянный богач, как-то справился. Осторожно выбравшись из завалов жены и дочери, натянул брюки, придерживая пряжку ремня, чтоб не звякала, и вышел на улицу, махнув успокаивающе рукой дёрнувшейся было Моте. И ещё сложенные ладони под щёку положил, дескать, спи, мол, дальше. Она кивнула и улеглась обратно, закрыв ореховые глаза.
Солнце встало над саванной не сказать, чтоб давно, но припекало уже прилично. Поэтому белый тент, обнаружившийся над входом, столиком и погасшим костром, был очень кстати. За столом сидел Серёга, обложившись исчёрканными листами бумаги, поминутно заглядывая в планшет и смартфон. Чуть поодаль вышагивал Головин, вполголоса лая на кого-то в трубку спутникового телефона. Рота почётного караула, видимая при свете дня гораздо лучше, зорко озирала окрестности. Доброе, если вдуматься, утро: я только проснулся — а работа, оказывается, отлично работалась и без меня.
Кивнув парням, не отрывавшимся от своих занятий, сел. Под салфеткой обнаружился завтрак, а в ведре со льдом — французская минералка в узнаваемых зелёных бутылках-«капельках».
— Смотри, геологи в Стамбуле пересели, часа через два будут тут, — сообщил Тёма, усевшись рядом.
— Тут — в смысле «в Танзани»? — уточнил я.
— Нет, тут — в смысле тут. То есть там. Да тьфу ты! У горы, короче, мы все встречаемся через два часа. Умка наших на базу отвезёт, а сам к нам прикатит.
— Не на багги хоть? — меня аж передёрнуло, как вспомнил ту музыкальную поездку сквозь ночь. Хотя, скорее полёт.
— Не, на Садко. Не боись, поедешь в мягком, как буржуй. Хотя, почему «как»? — к Головину явно вернулись и крепко укоренились пошатнувшиеся было вчера сарказм и самоуверенность.
— Тогда — ладно, — вздохнул я.
Надя уезжать не хотела. Уже стоя обеими ногами в автобусе, игнорируя просьбы Ани, которой не терпелось снова «порулить», наказывала мне никуда не лезть, ни с кем не ссориться, драться, мириться, заводить знакомства и прочее-прочее-прочее. Закончилось тем, что Тёма поклялся, как в старом анекдоте, взять три ящика водки, ружья оставить, из автобуса не выходить. Дверь закрылась, прервав напутствия жены в части алкоголя и случайных связей. Не знай я её и себя — предположил бы, что законченная истеричка провожает на войну не менее пропащего алкаша-мужа.
У подножия Качвано Пэндо разворачивался полевой лагерь. Чётко, слаженно, грамотно. С той единственной в этих краях дороги, откуда мы свернули напрямки, не было видно ни палаток, ни дымка костров, ни техники. Крупной не было — два зелёных трактора неизвестной модели, на одном из которых красовался ковш бульдозера спереди, а на другом — экскаватора сзади, и странный насмерть проржавевший грузовичок с какими-то винтовыми трубами в открытом кузове. Там ещё стояла какая-то тренога высотой метра под три, но и её видно не было практически в упор — скрывал ствол акации. Той самой, под которой на меня не так давно смотрели Мотя с Умкой. Сейчас под деревом был натянут тент между двух палаток из жёлто-серого старого брезента. Навстречу нам вырос будто из-под земли боец в пустынном камуфляже, платке-арафатке и с шевроном «Приключений» на рукаве.
— Артём Михайлович, наука вся здесь, двое у горы, трое в лагере. Ждут какую-то дополнительную технику, с побережья идёт, будет часа через три. Участок оцеплен, заканчиваем монтаж датчиков. Доклад закончил.
— Добро, Тима. Кто от науки старший? — говорить лишнего Головин позволял себе, наверное, только в очень узком кругу.
— Андрей Олегович… Вроде бы, — неожиданно смутился военный. И на дрогнувшую левую бровь командира пояснил:
— Там бабуля одна с ними. Заслуженная какая-то явно. Они по струне у неё все.
Ого! Никак к Серёге тёща прилетела?
Из-за дальней палатки вышла практически строевым шагом высокая дама с прямой спиной и пучком редких седых волос на затылке, выглядевшая и одетая так, будто появилась прямиком из книг Куваева, Корчагина или Федосеева. На боку у неё висела офицерская планшетка на ремне через плечо, вытертая почти добела. В зубах, стальных по большей части, торчала глиняная трубка, курить которую было бы не зазорно и старому Откураю. За ней показался Андрюха. Видеть друга-тяжеловеса, семенившего, будто той-терьер или левретка, было крайне неожиданно.
— Где съёмки седьмого квадрата⁈ — выдохнула незнакомка вместе с дымом. Очень гармонично получилось, вместе с её низким хриплым голосом.
— Вот, Зинаида Николаевна! — никогда бы не подумал, что Барон может выглядеть и говорить подобострастно.
— Лентяи! Бездари! Нанести на миллиметровку, в трёх экземплярах! — протянутый было планшет она бросила за спину не глядя. — А это ещё кто тут, на закрытой территории?
Я смотрел на неё молча. Спиной чуял опаску Лорда и поднимавшуюся злость Головина — и молчал.
— Так-так-та-а-ак! Вояка и счетовод, — кем бы не была бабка, глаз у неё был острым не по возрасту. — А ты кто, милок?
«А ты кто, старая перечница?» — вежливо осведомился внутренний скептик. «Склочная баба» — подтвердил фаталист. А вот реалист молчал, изучая глубокие морщины и шрамы на лице и руках. Вставные зубы и странный ботинок на левой ноге, похожий на ортопедический.
— Чего смотришь, мальчик? Я спрашиваю, кто ты таков есть, и что делаешь на моём объекте⁈ — она явно не любила, когда что-то шло не по её. И отмахивалась от Барона, на котором лица не было — сплошной пот крупными каплями.
— Я не потерплю такого отношения! Я прекращаю работу! — выдала старуха.
Фаталист со скептиком облегчённо пожелали ей краткого знакомого пути, не стесняясь в выражениях. А я только кивнул спокойно в сторону дороги.
— Что-о-о⁈ — она едва на визг не перешла, но давно и не раз сорванный голос не позволил.
— Вон там дорога. Судя по Вашему опыту — не потеряетесь. Привет Москве, там, наверное, погода Вам больше подойдёт, — голос мой был спокойным, как Качвано Пэндо, на которую я смотрел, начисто игнорируя бабку, явно зависшую на волосок от инсульта, судя по вздутым венам на лице.
— Да как ты смеешь, щенок⁈ — начала она. Но закончить мы не дали.
— Прекрати ор-р-рать! — пожалуй, даже погорячились чуть. Три внутренних голоса и мой внешний врезали по шумной старухе, будто рельсой — и она осела на руки Барону, едва успевшему поймать её. Рык мой спугнул кого-то из кроны акации, а слева, из-за тракторов, раздался дробный топот копыт — видимо, антилопы или ещё какая-то рогатая здешняя скотина подобралась поближе из любопытства, а теперь сдёрнула в саванну, поднимая пыль.
— Дим… — сипло начал Барон, но я прервал и его.
— Тихо, Андрюха. Пусть женщина объяснит мне, с какого пса она позволяет себе блажить, как сойка, и так отвратно себя вести по отношению к владельцу этой земли? И кто учил её так вести себя в гостях? — реалист моим голосом догибал палку. Именно догибал — перегнули мы её раньше.
— Что значит «владельцу?» — уже значительно спокойнее и с явным интересом спросила она.
— Это значит: «хозяину», «собственнику». Это моя земля, — в голосе опять отыграло рычание, — и моя гора.
— Местные не делятся землёй с чужаками, — фыркнула вздорная бабка. Но без уверенности, как мне показалось.
— А я — не чужак. Я друг шамбала. Четыре вождя Куду признали меня,
— Четыре старых леопардовых валенка? Много они понимают! — а она, что называется, «в материале»!
— Так просила их Мать Куду, Мсанжилэ, — продолжил я с прежним спокойствием, без рыка.
— Она жива⁈ — непонятная тётка обвисла в руках Барона и выронила трубку.
— Вполне. Ну, по крайней мере, когда несколько часов назад уходила спать в свой большой скворечник — была жива и здорова, — подтвердил я.
Повисла пауза. От скалы раздавался какой-то мерный стук. За спиной еле слышно прогудел где-то очень далеко грузовик.
— Вероятно, стоит ещё раз попробовать познакомиться, — она опёрлась на руку Андрюхи и выпрямилась, не забыв поднять трубку с красно-жёлтой земли. — Зинаида Фетова, геолог, доктор наук, неоднократный лауреат Государственных премий СССР, Российской Федерации и имени Владимира Ильича Ленина.
«Фарабундо Марти и Джавахарлала Неру» — издевательски, но в тон ей, весомо и торжественно, добавил внутренний скептик. На то, чтоб не фыркнуть, сил ушло, наверное, втрое больше, чем на то, чтоб не чихнуть с утра от Аниных волос в носу.
— Очень приятно, Зинаида Николаевна, — я изобразил легкий кивок. — Дмитрий Волков, владелец этой землицы.
— Волков? — у старухи подскочили брови. — А Вовка не про тебя ли, часом, мне все уши прожужжал?
Вовкой оказался Владимир Иванович Дымов, легендарный золотопромышленник. Зинке, как он называл её, с её же слов, в приватных беседах, он позвонил тут же, в ночи, после звонка от внука, которому набрал взволнованный Андрей. В общем, после моего дурацкого ночного «Барон, это я» в течение получаса в столице далёкой заснеженной Родины поднялась небывалая суета в узких кругах. И то, что в небывалые сроки нашлись и спецы, и техника, причём здесь, на месте, было в немалой степени заслугой Зинаиды Фетовой. Которая находила урановые рудники в Казахстане, Турменистане, Таджикистане, России и Намибии. И которая безуспешно искала ру́ды здесь, в Тазании. Но злые аборигены, подлые капиталистические нравы и невозмутимые нормы международного права не дали добиться успеха: первые не пустили на «священную землю», третьи поддержали первых, а у вторых неожиданно кончились деньги и интерес. С подачи Дымова Андрюха вытянул не просто счастливый билет — а сразу красный диплом. Зинаиде Николаевне было под девяносто, но опыта и энергии — на все сто.