Когда створки разошлись, перед нами оказался довольно просторный холл, выложенный крупной бежевой и тёмно-лиловой плиткой в шахматном порядке. Вдоль стен тянулись слева и справа скамеечки тёмного дерева. И по три суровых инока с каждой стороны. Чем-то напомнившими недавнюю роту почётного чёрного караула с копьями и овальными щитами. Наверное, висевшими на груди автоматами.
Вслед за умницей мы с младшим Головиным поплелись через клетчатое поле к украшенным литьём с тематическими мотивами воротам. Вот, вроде, только что форсили в пальто и шарфах, излучая уверенность и строгий парфюм. А теперь плелись под конвоем, как два школьника-хулигана в детскую комнату милиции — безо всякого энтузиазма вообще. Почему-то ассоциация у скептика родилась именно такая. «Ну, сейчас будут пороть!» — предположил фаталист тоном Полиграфа Полиграфовича Шарикова.
В зале совещаний за беззвучно распахнувшимися литыми воротами стоял длинный, человек восемь с каждой стороны смело сели бы, стол. Горели лампы под сводами и по стенам. Свечи вокруг какого-то не то алтаря, не то иконостаса наискосок слева от входа. И с той стороны стола сидел по центру владыка Ларион, справа от него — Михаил Иванович, а слева — Александр Васильевич. Приснопамятный товарищ Директор. Как я не дёрнулся к выходу — сам не понял. По глазам Головина-младшего было предельно ясно — я за всё ему отвечу. Если нам обоим повезёт сегодня.
— Владыка, разрешите мне начать? Я чуть лучше из всех присутствующих знаком с Димой, наверное, так будет правильнее, — обратился один кардинал к другому.
— Я и сам хотел предложить, Михаил Иванович. Лишь поприветствую наших гостей в этом зале старинного собора, о котором знают считанные единицы, куда за столетие хорошо если с десяток непосвящённых приходило, — лучась мудрой улыбкой, кивнул нам Ларион. Про то, сколько выходило — вообще говорить не стал, чем фаталиста расстроил ещё сильнее.
— Дима, сразу говорю: наша с тобой договорённость в силе. Как и то, о чём мы договаривались с Сашей, — Второв излучал уверенность и умиротворение. Но на нас с Тёмой его магия почему-то не работала. — Владыка выразил полное согласие с тем, что заставить тебя наверняка можно, и даже не раз, но смысла в этом немного. Если есть возможность договориться — к чему лишние сложности?
Он развёл руками, давая понять, что тут, под святой землёй, сложности не нужны никому. И кивнул Фёдору. Ларион почти одновременно повторил движение — и оба коллеги разошлись в углы за нашими спинами, усевшись во вполне удобные одинаковые кресла. Мы с приключенцем уселись напротив этих трёх мудрецов-богатырей, причём Головин навалился на столешницу локтями так, будто боялся, чтоб та не улетела. Хотя она, каменная, полированная в зеркало, вряд ли планировала.
— Как ты предпочтёшь — начать самому, или чтобы я продолжил? — неожиданно спросил мощный старик. А окончательно запаниковавший скептик издевательским, хоть и дрожавшим, голосом протянул: «Ты как хочешь — сперва удавиться, а потом застрелиться, или наоборот?».
— Давайте, я попробую начать, — медленно проговорил я. И потянулся к стопке листов А4, обычных, белых, в изящном лотке, стоявшем посреди стола. Там и карандаши лежали — «Конструктор 5М». Это, почему-то чуть успокоило.
— Мы беседовали с отцом Ларионом в канун свадеб моих друзей, — начал я говорить чистую правду. Грифель скользил по белому полю, выводя вроде бы овал и обводы стадиона. — И условились, что я позвоню. Вот я и позвонил. Я попробую найти то, что Вам нужно, отче.
Карандаш, мимодумно скользивший по листу, изобразил тревожного вида холмик, глядя на который Головин довольно шумно сглотнул.
— Ты хочешь узнать, что придётся искать, Дима? — нет, определённо смотреть на любого из них не хотелось. Это не глаза — это такие рентген с лазером, что никакими свинцовыми трусами не отмашешься.
— Нет. По крайней мере, раньше этого не требовалось, вроде бы, — ответил я честно, и заставил себя взглянуть в глаза священнику. Фаталист внутри моргнул и захлопнул рот. То, что шутки кончились давно, понял даже он.
— Хорошо. Если ты не против — небольшое испытание, — и, не дождавшись, пока я кивну или ещё хоть как-то среагирую, нажал на стол. Перед нами с Тёмой приподнялся участок, который после бесшумно раздвинул и сложил верхнюю часть, как крылья или ворота гаража-«ракушки». Я что-то похожее в кино видел — там примерно так перемещались этажи многоуровневых револьверных парковок. На поверхности, ровно такой же гладкой, какой она и была изначально, оказались три одинаковых шкатулки, плоские, где-то полметра сантиметров на двадцать пять.
«О! Три шкатулки выкатили! Значит, того и гляди пообещают А-а-автомоби-и-иль!» — неожиданно развеселился скептик. Видимо, решив, что терять уже совершенно нечего. «Там было две шкатулки, дурень» — без всякой радости поправил его фаталист.
— Ты знаешь, что в них, Дима? — до кислой слюны серьёзно спросил Ларион.
— Нет. Я не вижу ни сокрытого в листве, ни даже завёрнутого в газету, — по-прежнему честно ответил я. И вздрогнул, когда товарищ Директор натурально фыркнул в кулак.
— Тогда так, — и владыка снова куда-то нажал. Шкатулки открылись, явив бархатные, абсолютно одинаковые ложементы. На которых покоились три совершенно идентичных, вроде бы, православных креста. Вот только…
— Гляди-ка, нашёлся! — сказал внутренний реалист, так долго молчавший. Глядя неотрывно на ту реликвию, что лежала в правой коробке. Ничем, кажется, не отличавшуюся от двух других.
— Предслава, внучка, в лето шесть тысяч шестьсот шестьдесят девятое от сотворения Мира приняла в дар его от Лазаря Богши. Во Спасском монастыре вкладной крест сей хранился. Говорили люди, что заговорён он, чтоб землю родную беречь да в чужие руки не даваться. Там на обороте так и начертано: «Да не изнесётся из монастыря никогда же, яко ни продати, ни отдати, аще се кто преслушаеть, изнесёт его из монастыря, да не будет ему помощник честный крест ни в сей век, ни в будущий, и да будет проклят Святою Животворящею Троицею и святыми отцами».
Судя по лицам напротив — говорил реалист вслух. Мной. И из всех троих более-менее хладнокровным выглядел лишь Михаил Иванович. Но только блики от ламп в его глазах были не похожими на те, что отражались в глазах соседей. Слишком уж ярко светились оба, и серо-зелёный, и зелёно-карий, вертикально разделённый ровно напополам.
— Думаю, этого вполне достаточно, — негромко сообщил Александр Васильевич. В его глазах, кажется, света не было. Точнее, тёплого, оранжево-желтого, от ламп. Они сами собой полыхали каким-то морозным голубым серебром.
— Да, пожалуй, — моргнув, будто очнулся отец Ларион. Нажал на стол со своей стороны — и закрылись сперва шкатулки, а следом за ними — и ниша в столешнице, спрятав сокровища: подлинный крест Евфросинии Полоцкой, внучки князя-чародея Всеслава Брячиславича, и две его потрясающе, филигранно сделанных копии.
— Что ты хочешь, Дима? — спросил он, пробуждая и меня. Мы с реалистом словно оторвать глаз не могли от того места, где только что была — и пропала бесценная реликвия.
— На моей земле, отче, храм возводят. Я прошу Вас освятить его. Во имя святой русской православной церкви, — выдал-таки я то, за чем мы сюда и приехали.
Глава 11Слово и дело государевы
— Понимаешь, Дима, для того, чтобы играть за определёнными столами, нужно знать правила игры. И соблюдать их, разумеется. И незнание, конечно же, не отменяет и не смягчает наказания, — объяснял Второв, когда мы закончили с обсуждением первой части встречи: что нужно от меня матери-церкви, и что попрошу от неё я, смиренно, но нагло, по-Волковски, как ещё в Африке простонали едва ли не хором Головин с Ланевским.
Повезло — по вариантам предстоявших поисков дали на выбор три локации и не торопили с ответом целых минут пять, которых хватило реалисту, чтобы что-то там где-то внутри вспомнить и уверенно ткнуть пальцем в левую папку с надписью «Макарьев». Вот туда-то и лежал наш путь, но это — завтра.
— После твоего звонка я разбудил Павлика, они поразмыслили с их группой башковитых товарищей, и выдали мне три варианта. Ты поссорился с тамошними военными, ты нашёл такой клад, что не снился никаким Квотермейнам, и ты нашёл урановый рудник. Последний вариант они мне выделили красным, с указанием вероятности в восемьдесят семь процентов, а это очень много для таких прогнозов, — мерно и неторопливо рассказывал мощный старик. Мы пили потрясающей вкусноты травяной чай, что принес подозрительно бесшумно двигавшийся монах.
— Ну, ты не удивляйся так, Артём. Наука на месте не стоит, всё время шагает во все стороны. Я вот, например, тоже не знал, что эти ботаники что-то там кодом написали и теперь совершенно точно знают, кто, когда, куда и на чём летит. Поэтому, сопоставив города вылета и прилёта, отыскать там среди пассажиров вашего соучредителя Андрея было несложно. Чуть сложнее — определить его коллег. И совсем уж случайно наткнулись на Зинаиду Николаевну, что по старой привычке полетела с другим паспортом, на другие имя и фамилию. А дальше уже — дело элементарной логики. Куда с геологами и твоим другом могла лететь урановая королева Средьмаша? На рыбалку? — улыбнулся он. Головин вздохнул так, что его стало даже чуточку жалко. Да, играть в шарады за этим столом — дело явно неблагодарное. Но я настаивал с самого начала, что говорить мы станем, как в американских фильмах про суды, правду, только правду и ничего кроме правды.
— Поэтому, памятуя о правилах за столом, я связался с Сашей, — кивнул на товарища Директора серый кардинал. — Потому что за некоторыми столами ты играешь, за некоторыми — тарелки убираешь, а на некоторые в окошко смотришь с завистливыми вздохами, пока охрана не прогонит. Грубоватая метафора, но жизнь — штука строгая и сложная, вы и сами должны понимать.
Мы с Головиным переглянулись и кивнули, давая понять, что сложность и строгость бытия оценили по достоинству и не раз.