— Поэтому теперь, Дима, Александр Васильевич задаст тебе один вопрос. А ты подумаешь очень внимательно и ответишь на него. Зная тебя — могу предположить, что ответишь ты честно. Принимая во внимание всю историю нашего, скажем так, сотрудничества — думаю, ты сможешь нас удивить, — на Тёму было страшно поворачиваться, взгляд его, издевательски-прищуренный, аж щёку мне жёг.
— Я готов, — кивнул нечаянный богач, выдохнув, как перед прыжком в тёмную холодную воду.
— Судя по имеющимся данным, Дима, ты стал счастливым обладателем довольно большого участка земли в Восточной Африке, — начал фельдмаршал. Это мы проходили, это понятно: сперва известные факты, чтоб голова закивала, а потом в нежданный момент — острый вопрос таким же плавным тоном. «Внимательно!» — от этой реплики реалиста я едва не отмахнулся. Хотя, наверное, после того, как говорил не своим голосом неожиданные слова — мог уже и от невидимых чертей отмахиваться начать, никого не удивил бы.
— В недрах участка предположительно находятся залежи стратегически важного сырья, — голос, вроде бы, ни тональности, ни громкости не менял, но что-то зябко стало, даже в пальто. — На месте работают геологи высочайшего класса, оказавшиеся там неожиданно быстро. Периметр оцеплен вооруженными людьми и техникой, доступ на него закрыт. И я уполномочен узнать у тебя, Дмитрий Волков, что ты планируешь делать дальше?
Как и в том памятном случае, в диалоге с Батькой, дальше я планировал исключительно продолжить жить. Но так же в лоб говорить об этом сейчас трём фигурам напротив не стал бы даже фаталист.
— Всё верно, Александр Васильевич. Как только я узнал о том, что часть камешков вокруг горы не так проста, как мне хотелось бы, от моего друга Андрея, я попросил его привезти специалистов для детального изучения. Через пару минут после того, как мы закончили этот разговор — позвонил отцу Лариону и попросил о встрече. Едва доехав до устойчивой нормальной связи, где заработал мой собственный телефон, созвонился с Михаилом Ивановичем. Я предполагал, что мы встретимся, но не рассчитывал на такую оперативность. Но это только к лучшему, — говорил я до противного спокойно и размеренно. Потому что каждое слово из этого опасного монолога продумывал раз триста по пути сюда. Но Головин всё равно рассматривал меня так пристально, будто надеялся найти динамик, из которого плавно и разумно вещал какой-то другой человек, умный и уверенный, но уж точно никак не я.
— Я не знаю в точности, что там за сырьё, сколько его, кому и для каких стратегий оно необходимо — и знать не хочу совершенно. Есть информация, что к земле проявляли деятельный интерес европейцы и китайские товарищи, — тут у ледяного Директора дрогнула бровь. — По сугубо примерным оценкам, стоимость той земли и того, что в ней, очень велика, — здесь едва заметно кивнул Второв.
Дотянувшись до фарфоровой чашки, украшенной какими-то красно-золотыми цветами, я глотнул чаю. В горле не то, что пересохло — оно, казалось, просто отнялось, всё целиком, от затылка изнутри до ключиц. Но, вроде бы, на речи это не отражалось. Шесть глаз смотрели на меня не моргая. Ещё два жгли правую щёку. И ещё четыре сверлили затылок. Паузу пора было закруглять.
— Несмотря на всю ту канитель, что творится вокруг меня последние полгода, я обычный русский человек, — осторожно, чтоб не звякнуть, поставил я чашку обратно на блюдце. Но глаз с неё не сводил, будто общался исключительно с посудой. — У меня семья, друзья. Скоро будет ещё один ребёнок. Мне нет ни малейшего дела до стратегических противостояний глобального масштаба. Потому что это не мой масштаб, и я к нему не стремлюсь.
Подняв с трудом взгляд от чашки, к которой его будто приварили, посмотрел в ледяные глаза товарища Директора.
— Но я родился и вырос в моей стране. В ней растут мои дети и живёт моя семья. Раньше говорили: «Партия сказала: 'Надо!» — комсомол ответил: «Есть!», — фельдмаршал и владыка позволили себе показать едва заметное удивление. А Второв начинал улыбаться.
— Считайте, что я — комсомол, и у меня — есть. Есть то, что нужно Родине. И я совершенно точно не стану ни продавать, ни сдавать в аренду или прочие концессии то, что нужно моей стране каким-то другим государствам и частным лицам. Я уверен, что у присутствующих здесь, тех, кто представляет и защищает интересы моей Родины, достаточно полномочий на то, чтобы принять это «есть» в дар от неравнодушного гражданина. И помочь мне сделать это правильно.
Второв едва не зааплодировал. Отец Ларион как-то незримо превратил только что чуть удивлённое лицо в доброе и понимающее.
— А храм там тебе для чего, Дима? — товарищ Директор тонких моментов явно не любил и оставлять за спиной не привык.
— Мой друг Сергей Ланевский, масштабный специалист по финансам и прочей экономике, обнаружил интересный прецедент. Европейские и заокеанские деятели по своей замороченной англоскасонской правовой системе очень сильно чтят прецеденты, даже идиотские. То покойников выкапывают, чтоб осудить и зарыть обратно, то майским жукам предписывают покинуть пределы сельхозугодий в недельный срок, — начал я, изо всех сил стараясь не сбиться. — Так вот там где-то в, я извиняюсь, анналах у них крупно написано: если на земельном участке стоит святилище одной из основных конфессий — это автоматически исключает возможность судебных претензий на него. То есть синтоисты, хао-хао, и прочие последователи Мулунгу могут грустно проходить мимо. Но поставь ты мечеть, синагогу или храм — всё, нет вопросов. Ну, то есть другие варианты остаются, но с правовой точки зрения все вопросы снимаются. Я решил, что лишним не будет.
— Не будет, верно, — кивнул своим мыслям Второв, глядя на фельдмаршала. — И пусть утрутся там за своей большой лужей! Патриот своей страны преподносит в дар Родине землю за кордоном, да ещё крестом православным защищённую — у кого когда такое было?
— Давно не случалось, согласен, — задумчиво поддержал его отец Ларион, глядя сквозь меня, как сквозь тюль.
— Только если возможно — я бы огласки лишней хотел избежать. Хотя, мне она нужна не больше, чем… — я обвёл глазами Триумвират.
— Ты — альтруист, Дима? — кажется, это третий раз, когда мне задавали этот вопрос. И я на всякий случай поднял указательный палец, отведя правую руку, и чуть качнул им Головину. Потому что помнил и знал, какое именно определение рвалось сейчас у него с языка. Но товарищ Директор продолжал смотреть выжидательно.
— Пока ещё случается, но уже, к счастью, реже, как говорит мой банкир, — покаянно кивнул я, вызвав почти человеческие улыбки на лицах сидевших напротив. — И если будет возможность поменяться — возражать не стану.
— Тебе мало твоей северной Бельгии? — насмешливо вскинул брови Александр Васильевич.
— Там климат для детей из средней полосы плохо подходит, — невозмутимо ответил я, удивляя себя самого. Видимо, просто нечем уже было бояться их, сжёг все нервы. — От клочка пустой землицы, без всяких стратегических начинок, да где-нибудь на самом краю Московской или там Тверской области не откажусь точно.
— А что ты там делать будешь? — с интересом уточнил священник.
— Цирк откроет и баню, — не выдержав, буркнул-таки Головин.
— Баню — это непременно, — поддержал его я. — С бани на Руси всегда строиться начинали. Построю домов на пару улиц, соберу друзей и людей хороших — и буду просто жить спокойно.
— Зарекалась… — начал было Тёма, но сзади из угла кашлянул со значением его старший брат. Стальной приключенец вжал голову в широченные плечи, будто ожидая подзатыльника, и развивать мысль не стал.
— Гриша, у тебя здесь карта найдётся? — спросил непонятно у кого товарищ Директор, продолжая примораживать меня к стулу ледяным взором.
— Разумеется, Александр Васильевич, — ошарашив меня, отозвался отец Ларион. И поверхность стола, каменная и полированная до зеркального блеска, вдруг явила карту России. Откуда она появилась и как — не было ни единой идейки. На столе по-прежнему стояли чашки и чайничек, лежала стопка бумаги и мой изрисованный лист с карандашом. Не так давно он раскрылся, как тайный сундук с сокровищами, а теперь вот и как интерактивная панель.
Чуть привстав, святой отец поводил по поверхности то одним, то двумя пальцами, мимолётно смахнув два каких-то слоя, на которых, как я успел заметить, были обозначены все храмы и монастыри, а ещё кладбища и ещё какие-то символы. И чуть отодвинул лоток с бумагой. Листочек, на котором задумчиво чертил стадионы и могилы, я сам сложил вчетверо и убрал во внутренний карман. Вместе с карандашом, кстати. Но доставать его обратно было ещё более неловко, почему-то.
— Навскидку дай несколько пожеланий, Дима. Так проще будет решать, — кивнул на карту фельдмаршал. И подбодрил, — Прям пальцем рисуй.
Со стороны Тёмы повеяло, если можно так выразиться, непониманием и неверием в происходящее, граничащими с прямым отрицанием бытия. Это, конечно, в присутствии священника было грешно. Но я прекрасно друга понимал, потому что мысли и чаяния его разделял полностью. Хотя внешне, наверное, это особенно в глаза не бросалось. Ну так и приключенец сидел, как прибитый, с тем же самым хмуро-настороженным видом.
Я оглядел территорию, найдя знакомые ориентиры. Вот МКАД, пропади он трижды пропадом со своими вечными пробками и ямочным ремонтом. Вот Волга. Вот самое большое кольцо, которое трасса Р-132. На юг и восток смотреть не стал — не бывал там и ориентировался слабо. Знал только, что весь восточный сектор был очень богат на неожиданные огороженные территории за одинаковыми заборами и воротами, с которых железные звёзды снимали в целях конспирации. Рассказывали как-то знающие товарищи, дескать, там, что к Калязину, что к Владимиру, что к Рязани с Тулой куда ни ткни — обязательно обратно ткнут. Или стрельнут. Нам такие соседства без надобности.
На национальный парк в Завидово посмотрел в полном соответствии с названием — позавидовал. Но нет, не про нашу честь, конечно. Да и военных специально обученных там, наверное, не особо меньше. Первый раз ткнул пальцем в довольно крупный лесной массив возле Солнечногорска.