— Культурно сидите, с пониманием. И ветерок учли, и под ветки не полезли, молодцы. Издалека к нам? — дед завёл беседу нетороливо, но по-хозяйски, давая понять, кто у кого в гостях.
— С Москвы. Туристы мы, походники, — так же степенно отвечал я, протягивая ему хлеб и колбасу. То, что он принял их, чуть склонив голову, и тут же аккуратно откусил от ломтя ржаного, вселяло некоторую уверенность. Есть древнее правило — не чинить зла тому, с кем вместе ратился, охотился, пахал или преломил хлеб. И, очень хотелось верить, оставались и люди, следовавшие ему. Почему бы, чисто ради исключения, странному деду из тёмного леса не оказаться одним из них?
— Редко встретишь нынче правильного туриста, — согласно покивал дед, принимая и кружку с чаем от Головина, — чтоб и у костра путника пригрели, и хлеб-соль не забыли. И с АПС чтобы управлялись так ловко.
Говорил он плавно, неторопливо, и только лукавый прищур едва-едва выдавал, что дедушка шутит. Тёме, с его стороны, видно мимики старика не было, поэтому он неожиданно для меня покраснел так, что я думал — пар пойдёт. Хотя в целом сидел он как-то невероятно тихо, будто слившись с рельефом. Как можно было так скрыться на ровном месте да на белом снегу почитай полутора центнерам тренированного тела — одному телу и было известно, наверное. Не иначе — ещё какие-нибудь спецкурсы проходил. Усовершенствования высшего архимандритского состава.
— Так времена лихие, мало ли кто по лесам шастает, — развёл руками я. Вытянул из рюкзака ещё колбаску и вопросительно глянул на деда. Тот кивнул, благоволя, и еда улетела к волку, что уже давно разобрался с первой порцией и теперь смотрел на нас с бо́льшим вниманием. Он нырнул в снег мордой, как мышкующая лисица, извлёк гостинец и устроился на брюхе, зажав колбасу между толстых лап.
— Ну, положим, на времена-то не греши, паря. Бывали похлеще, гораздо. Без пулемёта в лесу делать нечего было, — не то в шутку, не то всерьёз погрозил мне пальцем гость.
— Это да, — согласился я. — Меня Димой зовут, это Тёма. Наладились мы прогуляться до Княжьих Гор да вот сели чайку попить.
— А я — Степан Митрофанович, лесничий тутошний. Митрофанычем кличут, если что, — представился и дед.
— О как, Тём! Как раз сам хозяин лесной к нам и вышел, как по заказу! Мы, Степан Митрофанович, безобразий нарушать не будем. Приберёмся, кострище снежком засыплем и дальше тронемся. Волк-то твой не напугает нас? — прихлёбывая чай, спросил я.
— А это не волк, чего ты! Это порода такая, «чешский влчак» называется. Вольфенхундом ещё зовут, — отозвался чуть быстрее привычного собеседник в кроличьей шапке. «Нам-то не плети, борода!» — даже обиделся фаталист. «Пошути над кем помладше!» — поддержал скептик, правда, исходная фраза его была чуть грубее.
— Я, Митрофаныч, так уж вышло, видал пару раз волков вблизи, — и я повёл рукой, будто гладил по холке северного соседа или чёрного, за Полотой-рекой. Серый оторвался от колбасы и настороженно втянул воздух. Дед прищурился на меня вполне по-Головински. — И в наших почти широтах, и севернее. Мне без надобности знать, за каким интересом ты его собакой кличешь, это ваши с ним дела. Главное, чтоб другие проверяльщики верили.
— Глазастый ты, Дима, — протянул лесник. — А что ж так с дорожки-то сбился? Компас потерял? Горки-то Княжьи в другую сторону будут.
— Да думал до истока Трупянки дойти. На Исконе бывал, почти добрался до начала её. Тут, гляжу, почище лес, поровнее, — поднял я глаза на него.
— Эва… Ну, коли там прошёл, то и тут проберёшься. Да надо ли? — помолчав, ответил он.
— Сам не знаю. Вот как царь-дерево встретил — уже и задумался, идти, или ему поклониться и дальше по маршруту двинуться.
— Красиво сказал про царь-дерево, ладно, давно так никто не говорил, — улыбнулся дед, шевельнув бородой, из которой аккуратно выбирал крошки. — Я так мыслю, к истокам ты и в другой раз сходить сможешь, коли лес тутошний приветит тебя.
— Спасибо за науку, хозяин лесной, — склонил я голову.
— Хитёр ты, Дима. Хотя правду говоришь, вроде, — начал было он, но будто переключился неожиданно, — нас, лесничих, обычно сторожами лесными зовут, а ты, вон, хозяином величаешь!
— Ну так есть такие сторожа, у которых лучше, чем у хозяев всё обихожено, деревце к деревцу, кустик к кустику, — улыбнулся я. — И народ лесной поёт и пляшет.
На этих словах волк снова начал переминаться с лапы на лапу, явно намекая, что две колбаски — ни к селу, ни к городу, то ли дело — три. Тёма смотрел на него с лицом скорбным и полным недоверия, как интеллигент — на сообщение о выигрыше в лотерею. Уж я-то знал точно.
— Ишь, заливает, а? — дед обернулся к Головину, явно не спеша развивать беседу про лесные тайны.
— Этот может, Степан Митрофаныч. Такие пули льёт — что ты! — внезапно поразил фольклорными выражениями и интонацией вождь приключенцев.
— Так за каким, говоришь, делом в Горки путь держишь, — повернулся обратно ко мне кроличий треух с хитрыми глазами под ним.
«Не говорил никто об этом, жулик старый!» — буркнул фаталист. «Грубо играете, дедуля» — поддержал его скептик. Реалист в беседу не вступал, с улыбкой глядя то на волка, то на дерево, то на их хозяина-сторожа.
— Походники мы, Митрофаныч, — будто напоминая выжившему из ума, ласково ответил я, — гуляем вот. Глядишь, сторожку какую, зимовье охотничье по пути найдём, погреемся. А то и заночуем. А там на электричку сядем — и домой. В понедельник на работу же, — пожал плечами я.
— И Артём тоже в понедельник на работу пойдёт? Это где ж такая работа, чтоб Стечкины в табельное выдавали? — поддел меня старик.
— Не, у Тёмы работа — не приведи Боги! — отмахнулся я, сделав глубоко расстроенное лицо. А дед изогнул бровь при не самом привычном и распространённом упоминании Богов во множественном числе. — Двадцать пять часов в сутки на посту, иногда — все тридцать. На износ работает, бедолага, на износ!
— Но, поди, пло́тют прилично? — поддержал мой настрой лесник.
— Не обижают, это да, — кивнул я. А Головин тяжко вздохнул, будто бы намекая, что от премии всё равно не отказался бы.
— Вам, ребята, по моим следам надо двигать. Я как раз с той стороны и пришёл, — допив чай, дед вытряхнул из чашки оставшиеся чаинки и вытер её снегом, поставив чистую донышком вверх на сугроб. — Избушку найдёте часа через два-три, там как раз охотники ночевали, их и проведывал. С Горок приехали вчера, да вместо охоты сплошная пьянка у них пошла.
— Что ж так? — с неожиданным участием влез Тёма.
— Дык, говорят, власть меняется. Что-то там чуть ли не в самой Москве придумали, перекроили землицу тутошнюю так, что никто и в ум не возьмёт, зачем да почему. Вот и выехали они проветрить мозги за подумать, к чему готовиться. Там и директор леспромхоза, и начстанции, и участковый, и главврач — они самые первые охотники в округе и есть. И до водки — тоже, — хмыкнул он в конце.
Я чудом сохранил на лице выражение лёгкой, не предметной заинтересованности, вроде как чисто из вежливости сидел кивал, а к теме разговора никаким боком не касался. Как и Головин, в котором в такие моменты просыпался редкого мастерства и таланта актёр.
— Ну, на ответственных постах товарищи, надо же как-то расслабляться, — с пониманием покивал Тёма. Со стороны вполне могло показаться, что он прослышал о том, что где-то в тёплой избушке кто-то пьёт без него и разгорелся энтузиазмом попасть в те щедрые края побыстрее.
— Вот и они так думают, ага, — согласно отозвался Митрофаныч. — Ладно, благодарствую за хлеб-соль, за тепло да разговор приветливый. Бывай, Артём, — и он пожал руку сперва Головину, а потом и мне, уже вдевая валенки в петли креплений.
— И тебе, Дима, мир по дороге, — усмехнулся странный дед, когда я всё же не смог удержать невозмутимого выражения на лице. Оно, лицо, то есть, вылупилось на лесника так, будто он заговорил, а то и запел на языке саха или банту.
— Это у нас присказка такая. В этих, примерно, краях, — добил он и Головина, уже стоя на лыжах. Махнул нам варежкой — и поехал себе дальше. Серый трусил за ним следом, прямо по лыжне.
Глава 20Отцы и дети
— Это кто был? — неожиданно спросил Артём, когда спина старика и хвост волка пропали за деревьями. Неожиданно потому, что простую фразу из трёх цензурных слов он снабдил четырьмя нецензурными.
— Лесник, Степан Митрофанович, ты ж слышал, — флегматично ответил я, глядя ровно в том же самом направлении.
— Да он такой же лесник, как я — мать Тереза! — вскочил он на ноги. — Ты видел, что за ружьё у него за спиной было?
— Я не разбираюсь же в них, Тём. Берданка как берданка, — пожал я плечами.
— Сам ты берданка! Это Маузер М98 Магнум! На кого он тут с таким охотится — это второй вопрос. Первый — откуда он его в принципе взял⁈ Этот ствол стоит, как вся та деревня, что мы проезжали! Я резьбу и инкрустацию видал! — не унимался Головин.
— Я тоже много чего видал. Но не ору же? — закидывая прогоревший костерок снегом, думалось о том, что как узнать вес медведя по следам я откуда-то помнил, а вот по волкам такой информации не было. Лапы у серого, судя по следам, были приличные.
— Да ты колдун потому что, — внезапно успокоился Тёма. Помог мне забросать кострище и влезть в проклятые лыжи. Хотя во второй раз это получилось уже лучше и быстрее.
До царь-дерева шёл один, оставив Головина за спиной. Вот лыжня лесника, вот следы волка. Здесь они стояли, слушая, наверное, наши разговоры у костра. Серый вышел первым, а дед обошёл дерево с другой стороны, зайдя нам за спины. Интересно у них тут гостей встречают, с гарантией. Как на режимном объекте.
Под самым стволом снега почти не было. Великанские нижние ветви-лапы, снизу сухие, как порох, а сверху покрытые жёсткой короткой хвоей, просто не пускали сюда зимних белых мух. Тут, пожалуй, в самый лютый ливень было сухо — корни, толщиной не с меня бы, будто поднимали гигантский ствол над землёй. Памятуя об имевшемся опыте общения с деревьями, подошёл, сняв бесполезные лыжи, вплотную к шершавой коре, приложил ладони и коснулся лбом.