тановилось всё сложнее. Кажется, Трофимыч втихую радовался, что теперь будет, с кем встать плечом к плечу.
— Иван Трофимович, а как Вы посмотрите, если я у вас какую-нибудь часть предприятия выкуплю? — задумчиво спросил я, глядя на карту, где под пальцем директора таились под водой вековые залежи морённых дубов, обнаруженные давно, но так и не извлечённые.
Дед раздул ноздри, став похожим на огромного бульдога ещё сильнее.
— Ты себе представить не можешь, сколько раз я на этот вопрос отправлял просителей в грубой форме очень далеко, мамкина лямка! — выговорил он, наконец. И глаза прям искрили. — Что, мало земельки? Тоже всё надо, и сразу, докуда рука дотянется?
— Неа, — совершенно равнодушно и даже как-то чуть рассеянно ответил реалист, не сводя глаз с карты, — всё мне точно не надо, тем более сразу. Просто думается мне, что так будет проще, быстрее и для посёлка безопаснее.
— Обоснуй? — чудом обошёлся без мата пыхтевший здоровенный старик.
— То, что работать надо будет именно тут — это к бабке не ходи. Из светлого дорогого офиса в Москве я и не хочу, и не умею. Есть умельцы, конечно, специально обученные, но не хочу я так. Значит, нужно будет тут сидеть, пока городок не отстроится. Новую фирму тут открывать? Под неё здание строить? Я лучше на эти деньги котельную сделаю. Чтоб хватило и на город, и на посёлок. А закупать, договоры все эти заключать, бухгалтерию всякую вести — мне кажется, лучше, если это всё будет делать леспромхоз. А то нечестно как-то выходит, вы всю жизнь бились, чтоб в Княжьих Горах люди жили хорошо, а потом пришёл из лесу какой-то овощ на лыжах, и говорит: «Всё, дальше я сам, а ты, Трофимыч, досками себе торгуй!».
— Нечестно? — у деда брови аж подскочили и румянец тёмный отступать начал.
— Ну да, — оторвался, наконец, я от карты. Отметив, что там, где я помнил царь-дерево, на ней было непролазное болото. — Я не люблю всё вокруг деньгами мерить. Хоть это иногда и выходит очень неожиданным боком. Вон, седой мальчик подтвердит, — и я ткнул вправо большим пальцем в Головина, который немедленно закивал с самым скорбным видом.
— Честь знает. Слова верные говорит. Не крутит ни руки, ни ещё чего — культутрно интересуется. Подфартило под старость, Вань, — проскрипел старым колодезным журавлём Пётр Алексеевич. Кажется, даже не проснувшись.
В это время в дверь как раз зашли Лёха и Слава, последний, ясное дело, боком, под его фигуру не в каждой стене дверь находилась. Поздоровались тихо-мирно и уселись за дальним концом приставного стола, ближе к самовару, поглядывая с интересом на интерьер и хозяев кабинета. Которые были словно единым целым.
— «Деньги — деньги — дребеденьги, позабыв покой и лень…» — взвыл тут из моего кармана смартфон голосами ВИА «Фестиваль» из мультика «Остров сокровищ», того самого, 1988 года, который всем советским детям рассказал про алчного мальчика Бобби, о вреде пьянства, пользе спорта и от том, что «Фортуна — лотерея». Вздрогнули за столом все, кроме меня и спящего динозавра — Петра Алексеевича.
— Салют, Серёг! Какие новости? — спросил я в трубку и вопросительно кивнул на пачку сигарет, глядя на хозяина. Тот только кивнул и выудил откуда-то из-под стола справа настоящее чудо: древесный нарост вроде чаги, покрытый снаружи сперва тончайшей затейливой резьбой, а поверх — лаком. Вот в какие шедевры тут народ десятилетиями бычки тушил, надо же!
— Дима, это для тебя, наверное, не новость, но ты — очень удачливый человек! — слёту не удивил Лорд.
— Угадал, не новость. Но каждый раз диву даюсь, мягко говоря, — покосился я на Тёму, у которого, кажется, втрое выросли уши.
— А ещё — у тебя очень, очень хороший финансовый поверенный! — его явно аж распирало там, в Африке.
— И скромный, как Бог, — плеснул я вполне оправданной лести.
— А ещё — Родина — мать! — неожиданно закончил он, не поведясь на подколку насчёт ложной скромности.
— А вот тут поподробнее, — насторожился я.
— Помнишь площадь участка, что мы поменяли? — слышно было, что он улыбается.
— Что-то, сопоставимое с Люксембургом… или Лихнетштейном, — со свойственной гуманитариям рассеянностью ответил я, заставив Головина снова приложить ладонь ко лбу в известном жесте.
— Если коротко, то Родина взяла у тебя Качвано Пэндо и полосу вокруг, стометровую, кое-где до двухсот метров, — выдал Лорд и замолчал.
— И?.. — подбодрил я его, очень примерно представляя, и территорию участка, и что там могло остаться за всеми этими полосами.
— И всё! В смысле, всё остальное — твоё! Я говорил вчера со Второвским Главбухом, он предложил поучаствовать деньгами, — гордо выдал он.
— В чём? — я растерялся окончательно.
— В рекреационном центре же! А, ты ж не в курсе совсем, тьфу! — Ланевский зачастил так, как, пожалуй, никогда до этого, будто связь должны быпи прервать с минуты на минуту. — Зинаида Николаевна съездила с Ильёй и Мутомбо к Мсанжилэ. Та сперва бухтела, что, мол, Волку досталась земля духов, а он на неё кого ни попадя притащил, но как-то там сговорились они. Представляешь, с семидесятых не виделись, тогда Фетова тут впервые была! В общем, порыдали, пообнимались, повспоминали, и решили, что никакой обиды духам нет, раз к ним такие уважаемые люди на поклон приехали. А потом ведьма рассказала Зинаиде Николаевне про воду и грязь!
— И⁈. — снова пришлось мне поторопить его.
— Киньясунгвэ! — выдохнул Лорд.
— С огнём играешь, — предупредил я, чудом не сказав лишнего.
— Это река, что по границе участка течёт. Там пещеры есть и отмели. В пещерах — вода живая, минеральная, а на отмелях целебная грязь! — перешёл, наконец, на конкретику Ланевский. — Зинаида Николаевна за три дня от псориаза вылечилась. За три дня, Дим!
— За бабу Зину я рад, конечно. Но в ум не возьму, ты-то чего такой счастливый? — продолжал не спешить радоваться я.
— Так говорю же! Звонит Главбух и говорит: мы поможем материально, начинайте строить!
— Кого?
— Волков, ты заколебал, как Тёма говорит, — аж оторопел он. — Курорт в Африке. Три корпуса гостиницы, два под санаторий и всякие сопутствующие службы. Шаттлы от Додомы. Обещали пробить прямые рейсы. Это, я боюсь повториться, золотое дно, Дима!
— Так значительно понятнее стало, спасибо, — искренне поблагодарил я, и даже чуть голову с телефоном склонил, удивляя Трофимыча. — А до церкви далеко оттуда?
— Храм, который быстросборный, уже работает. Стационарный обещали через месяц открыть и освятить, в честь святого Моисея Мурина. Стоять будет аккурат под Качвано Пэндо со стороны реки, на нашей территории, до санатория — два шага буквально, — отчитался он, будто тоже там в карту пальцем тыкал.
— Хорошо. Просто замечательно, — проговорил я таким тоном, что между произнесённым и продуманным чувствовалась огромная пропасть. — Ты же там сможешь сам всё, что нужно подписать и согласовать, правда?
— Ну да. А ты там совсем безвылазно залип? — с какой-то, казалось, даже тоской уточнил Лорд.
— Это мягко сказано, Серёг, — посмотрел я снова на карту, склеенную с изнанки газетой «Труд», и вздохнул. — Скажи, а ты же можешь мне оттуда найти пару-тройку спецов по строительству городов в непролазных дебрях и зимних чащах?
— С особым цинизмом, группой лиц, по предварительному сговору, — вполголоса добавил Головин. Не то готовился сдаваться властям, репетируя явку с повинной, не то дополнял профиль кандидата, навскидку сформированный мной для Ланевского не полностью. Трофимыч аж хрюкнул.
— Я поищу, — озадаченно отозвался Серёга после паузы. — А по курорту-то что?
— Курорту — быть! — рубанул я рукой в духе старых советских фильмов. Да, в этом кабинете, с такими собеседниками, как Минин, по-другому как-то и не получалось. — С девчатами в порядке всё?
— В полном. А можно я к вам, мужики, а? Я там быстрее найду людей, да и вообще, в целом… — замялся несгибаемый Лорд.
Головин сочувственно вздохнул, как и я. Одну-то беременную вытерпеть — подвиг, а у него их аж три там! Вот и выбирай между ними, урановым рудником и лесной чащей. И он, видимо, выбрал, как и мы.
— Думаю, через недельку прилетим, Серёг. Если всё нормально будет. И либо всех домой заберём, либо тебя спасём с той богадельни. Про ванночки из череды и сцеживания уже говорили? — соболезнуя, спросил я.
— И не только, — едва не всхлипнул он. — Я про эпидуралку, схватки и, пропали они пропадом, разрывы уже больше любой акушерки знаю, кажется.
— Крепись, Лорд. Дай неделю. Целуй девчонок, — напутственно сообщил я тяжко вздохнувшей трубке и Ланевкий, попрощавшись, завершил звонок.
— Случилось чего? — с интересом спросил Трофимыч.
— Ага, — снова задумчиво протянул я, глядя на ту самую карту-ветерана. — Как в том анекдоте выходит, про индианку…
— Ну-ка, ну-ка, — оживился встрепенувшийся Пётр Алексеевич. И даже Головин поближе придвинулся.
— Да старый он, знаете наверняка. Когда мужик у рыбки золотой попросил, чтобы ему всегда везло. Сперва в лотерею выиграл. Потом наследство какое-то свалилось не пойми откуда. На работе повысили. Пошёл в лес за грибами — клад нашёл. Заходит как-то в публичный дом. Маман его спрашивает: «Чего, мол, изволите?». А тот ей: «Хочу индианку!». Обыскались, нашли ему натуральную самую, в сари, с точкой на лбу. Она и говорит: «Чего изволит белый сахиб?». А он: «Можно точку на лбу у тебя сотру? Всегда было интересно, чего у вас там, под ней?». Ну, деньги пло́чены немалые, чего уж там — «Три, говорит, белый сахиб!». Он палец послюнявил, потёр немного — и на пол завалился, ржёт, ни встать, ни слова сказать. Эта Маугли — в слёзы. Народу набежало. И все спрашивают: «Ну⁈ Чего случилось-то?». А мужик проржался, слёзы утёр и говорит: «Не поверите! „Москвич“ выиграл!».
Трофимыч хохотал гулко, громко, как в бочку. Древний Пётр Алексеевич хихикал меленько, по-стариковски, с оханьем. Головин снова колотил по столу ладонью. Повалились друг на друга приключенцы на противоположном краю стола. Одному мне было не очень смешно. Да вообще не смешно. Потому что над правдой смеяться ну никак не получалось.