Просыпаться не хотелось. Мишка полночи капризничал, и мы с ним гуляли по тёмному дому. Держа сына на руках, я негромко напевал ему —он удивительным образом успокаивался быстрее от моего голоса. И таким же удивительным начинал вопить, стоило перестать петь хоть на полсекунды раньше того, как он засыпал. Так и гуляли по гостиной и кухне, давая выспаться маме и сестрёнке. Аня с вечера тоже еле улеглась, что было не удивительно: весь Город вторую неделю стоял на ушах в преддверии праздника. Наши семейные, чтоб два раза не вставать, как говорится, мы объединили с общественным, днём рождения Княжьих Гор, и не в императивно-приказном порядке. Результаты голосования в той самой системе, что придумал и создал Джесси, поразили — все до единого жители проголосовали «за». Даже, помню, посмотрел на Курочкина с сомнением, не подшаманил ли он чего в итогах, по старой памяти. Но после нескольких следующих голосований даже устыдился своего подозрения. Народ, что подбирался штучно и с такими сложностями, и вправду загорался или разделял наши, громко говоря, «ценности и идеалы», и на самом деле голосовал честно. Хоть и верилось с трудом с непривычки.
У нас в Городе вообще во многое с трудом верилось. И в собственные деньги, и в то, что жильё, свет, газ, тепло и вода для каждого были бесплатными, и в производительность труда. Коммунальные льготы объяснялись просто — с людей, не плативших государственных налогов, удерживался местный, наш, который и перекрывал все расходы на проживание. А Родине за всех наших платил я, как хозяин земли и всего, что было на ней. Много платил, очень много. Когда первый раз цифру увидел — чуть не покусал Лорда. Но он объяснил мне чисто арифметически, так, что даже я понял, что прибыль ни в какие сравнения с теми налогами не шла. Это уже к слову о производительности. Трофимыч, так и не переехавший к нам, несмотря на регулярные приглашения, только диву давался, но кивал согласно: так всё и выходило, как мы тогда в ночном зимовье задумывали. Работа, жильё и дети под присмотром — великое дело. А если то, чем занимаешься, при этом ещё и нравится, да люди окружают хорошие, если не каждый, то через одного друзья — грех удивляться.
У нас производилось почти всё, что нужно было для полной автономности Города, и куча всякого разного на продажу. Головин, посмотрев на номенклатуру, фыркнул, заявив, что у нас не поселение, а сельмаг из девяностых, торговавший всем и сразу. «Кожа, мёд, ведро и гвозди», как он сказал. Гвоздей, кстати, не делали — закупали. Остальное — пожалуйста. За год мы с друзьями не по разу объездили всю округу и всласть полетали по стране, договариваясь с производителями. А иногда, когда это было оправдано, и покупая их. Так, нашими теперь были электро-механический и машиностроительный заводы в соседних районах, четыре фермы, два песчаных карьера и три каких-то глиняно-керамзитных, кажется. Для какой надобности они нам были — я, откровенно говоря, сперва не понял, но когда через полгода сияющий Лорд показал графики и географию продаж продуктов относительно несложной переработки тамошнего сырья — ещё раз убедился в том, что у Серёги на такие дела нюх не в пример лучше моего.
К двухлетнему рубежу Город подошёл с населением в полторы с небольшим тысячи человек, это включая тех, кто родился буквально вчера-позавчера. Скажи мне кто раньше, что я буду знать и помнить по именам столько народу — засмеял бы, не поверил. А теперь вот сам себе изумлялся.
Думал я об этом, качая сына, гуляя по тёмному тихому ночному дому. И говоря себе о том, что надо бы завтра будет у Тёмы узнать, что это за фуры у нас по ночам по Городу катаются? Вон, пятая уже к холму покатила. Но с утра об этом предсказуемо забыл.
— Дим, вставай! — Надя трясла меня за плечо. Солнечные лучи щекотали закрытые веки, намекая, что времени уже вполне достаточно для того, чтобы вылезать из кровати. Но не хотелось ни в какую.
— Надь, ну не война же? Не помирает никто? Ну дай полчасика ещё! — проныл я, пытаясь ввинтиться глубже под одеяло и закопать голову под подушку.
— Волков! — угрожающе-тревожно начала она. Давая понять, что сна уже точно не будет. — Ты какой пример сыну подаёшь? Тебя люди ждут, дел полно!
Пример сыну, в силу его возраста, я пока мог подать исключительно в части регулярно питаться и не лазить, куда не надо. Хотя да, с последним у меня самого были серьёзные вопросы. А вот насчёт дел и людей — тут надо было уточнять. А для этого — проснуться. Опять купила меня, солнышко моё и компас мой земной.
— Вот кому конкретно сейчас я понадобился? — мой сдавленный рык, раздавшийся из-под подушки, наверняка помог бы очень многим в Городе справиться с любыми возникшими сложностями своими силами и предельно оперативно. Но на жену эта моя магия, увы, не работала.
— Мне! И Ане! — ну да, это под дых, конечно.
Спустив ноги с кровати, не открывая глаз, почувствовал в ладонях свою любимую литровую кружку с чаем. Ладно, будем считать, что и это утро — доброе.
— Ты на прошлой неделе обещал Ане теплицы показать, а потом по восточному заборолу погулять! — спорить с женой, не попив чаю, не входило в число моих талантов и любимых занятий. Наверное, поэтому я сонным мозгом даже не подумал озадачиться, почему ни единого воспоминания об этом обещании у меня не было? О паре сотен других — были, а вот о теплицах и прогулке по крепостной стене именно сегодня — нухоть бы тень.
Насторожила дочь, что шла по улице так, будто в конце маршрута её ожидали три мороженых от бабы Вали, малиновый торт от Оли-Тоси и салат «Индигирка» от Самвела, то есть всё самое любимое и сразу. И вид у Ани был такой, будто она тщательно пыталась сохранить какую-то тайну. Нет, не так — Та-а-айну! Но пока дошли до стены, здороваясь с каждым встречным, пока прошлись по теплицам, дегустируя то помидоры, то клубнику, то неожиданно крупную голубику, пока вернулись и поднялись на забороло, галерею над крепостной стеной, тоже приветствуя всех по пути — как-то не до выяснений было.
— Пап, а пошли к дяде Самвелу? Я есть хочу, — попросила дочь. И опять я вроде как не отметил, что «оголодала» она внезапно после того, как втихую глянула в свой смартфон.
До обеда время ещё оставалось, пусть и не особо много, поэтому позволили себе поесть нормально, полноценно. Хотя в кафе «Арарат-2» были единственными посетителями. И встречал нас, и на стол подавал хозяин лично, сотрудников его не было ни одного.
— Ну что, пошли за нашими — и на холм? — спросил я у дочери. На что она испуганно вскинула глаза на Врунгеляна.
— Дима, дорогой, зачем рано так уходить? Давай чаю ещё, а? Вот Оля вчера пирог принесла с капустой, твой любимый, будешь? — тут же подключился он.
Я посмотрел на них внимательно. Вздохнул. И ответил:
— Ну, положим, ещё пару стаканов чаю я выпью. Может даже, как Фрося Бурлакова, и четыре осилю, чтоб шесть получилось, с пирогом если. Но вы правда думаете, что за это время они успеют поднять упавшую стойку и развернуть экран? И выгнать фуры за стену?
— Э, как ты увидэл, да⁈ Тэбя же нэ было в Городе? — от волнения у Самвела усилился акцент, а дочь прямо-таки впилась в меня серо-зелёными глазами.
— Колдун, да? — с тревожным восторгом спросила она.
— Это мой город, Ань. Наш. Если я чего-то не вижу — это вообще не значит, что я этого чего-то не знаю, — провёл я ладонью ей по волосам.
Память заботливо складывала кусочки паззла, увиденные, но не оцененные с утра. То, как Надя шептала дочери что-то на ухо, когда провожала на крыльце, поглядывая в сторону холма. Суматошные глаза главного электрика Анатольича, что вылетел навстречу из своего проулка бегом, но, заметив меня, тут же перешёл на спокойный шаг, что далось ему с видимым трудом. Двое Аниных одноклассников, появлявшихся по пути три раза, но делавших вид, что нас не узнаю́т и идут в другую сторону. Каждый раз в новую. И чья-то очень знакомая прямая спина, владельца которой я точно узнал бы, если б не отвлёкся снова на какой-то вопрос дочери. Запомнилось только, что в руках у того, со спиной, был спешно схваченный с газетного прилавка журнал. Женский. И держал он его вверх ногами. А покосившуюся ферму опоры, похожую на те, на которых держался огромный экран над стадионом в Могилёве, я просто увидел, пока ходили с Анютой по крепостной стене, хоть она и тыкала изо всех сил пальцем за периметр, в противоположную сторону, задавая странные вопросы, вроде, «а там что?», «а это чья машина?» и даже «а это что за дерево?», хотя все породы здешней древесины знала лучше меня, после открытого урока природоведения, что провёл им в лесу Трофимыч.
— Легче и разумнее было бы попросить, чтоб я просто туда не ходил. Но так интереснее получилось, конечно. Прям целая тайная операция, да, Ань? — улыбнулся я дочери.
Та глубоко вздохнула, достала из курточки маленькую рацию, с самым серьёзным лицом что-то нажала и сообщила:
— Второй, я — Лобо! Волк на воле! Повторяю: Волк на воле!
Самвел за её спиной расплылся в такой улыбке, что даже глаз не видно стало за лучиками морщинок.
— Второй на связи! — прошипела рация еле узнаваемым голосом Тёмы. — Принято, Лобо, отбой!
С деловым видом Анна Дмитриевна выключила рацию и убрала обратно.
— Можно было и попросить, пап. Но тогда сюрприза бы не вышло. Ну и да, так гораздо интереснее, — и подмигнула мне, точь-в-точь как я сам. И улыбнулась теми самыми любимыми солнечными радугами, как её мама.
Врунгелян закрыл дверь, прислонив снаружи палочку, чтоб сразу было видно: кафе закрыто, никого внутри нету. И мы пошли к холму неторопливо, болтая о всякой ерунде. После регулярной физиотерапии у Дока Самвел почти перестал хромать, но шёл будто по привычке медленно, и мы с Аней, сидевшей на моих плечах, двигались в его темпе. А я удивлялся, что Город к обеду будто вымер — пустые улицы настораживали. До тех пор, пока не свернули к аллейке, что вела к холму.
Она была украшена, как на первомай: деревья обвязаны ленточками, к спинкам лавочек привязаны воздушные шарики. Над ещёмолодыми стволами лип и черёмух виднелись металлические стойки, от которых тянулись друг к другу тросики, удерживавшие ленты и гирлянды, пока выключенные. Даже опоры и кабину фуникулёра украсили, очень нарядно получилось.