Не уезжай!»
И я, спасибо друзьям, остался. И радовался каждой встрече с Бонифацием, тем более что они чаще всего случались в его ресторане «У Бонифация» на Московской кольцевой автодороге. Пусть меня убьют за неприкрытую рекламу, но я не знал лучше шашлыков всех разновидностей и кебабов, не видал более свежей зелени, не встречал вкуснее солений. А уж Валерин хаш стоил того, чтобы приехать его похлебать с диаметрально противоположного конца стокилометровой Кольцевой дороги. Потрясающее это место — «У Бонифация». Какие случались там застолья! Какие разные люди собирались! Помню: в одном углу зала за хорошо накрытым столом сидит ментовское районное начальство, в другом углу стол не хуже, здесь чинно выпивают и закусывают воры, причем часть из них во всероссийском розыске. Однако здесь, как в африканской саванне в засуху, звери на водопое друг друга не трогают, здесь соблюдается перемирие. Менты и воры вежливо раскланивались друг с другом. Завтра что угодно, но на этой территории ни-ни.
На территории своей книги я, пожалуй, позволяю себе много лишнего. Вот и сейчас не могу удержаться, чтобы не вставить в нее наши с Мишей Кривичем любительские вирши. Уж больно они здесь к месту.
Есть у армянского народа
Легенда — ей уже века:
Господь, исчислив его годы,
Призвал на небо старика.
И вот старик уже без сил,
С минутой каждою слабея,
Родных чуть слышно попросил
Беречь и охранять евреев.
«Зачем, папаша, нам жиды? —
С сомненьем вопрошали дети. —
Ведь если в кране нет воды,
Всю воду вылакали эти.
От них воняет чесноком,
А предки их Христа распяли —
Во всем виновные кругом,
Вреднее цианида кали.
О чем, папаша, ваша речь?
Зачем евреев нам беречь?»
«Признать пред смертью я готов,
Сказал старик в ответ, —
Что вырастил я *сешогеб*ов
И мне прощенья нет.
Немного мне осталось тут —
Последний мой наказ:
Когда евреев перебьют,
То примутся за нас…»
В легенду древнюю поверив,
Наш друг Валерий Оганян
Не стал преследовать евреев —
Не самый глупый из армян!
Любой еврей в его шашлычной
Покушать мог любой шашлык.
Надеюсь, вы не удивитесь,
Что и к свиному он привык.
В своем любимом заведенье
Чудит порой Валера наш:
Зазвав к себе на чай с вареньем,
Хлебать нас заставляет хаш!
Короче, он берег евреев,
Не обижал, и оттого
Пришли мы, чтобы с юбилеем
Поздравить искренне его.
Имеет море он талантов —
Талант любить своих родных,
Друзьям дарить, как горсть брильянтов,
Огонь душевных недр своих.
Он честен, верен и надежен,
Бесстрашен, мудр и справедлив,
Во всем отмечен искрой Божьей
И — удивительно красив!
Пока горячее несут…
Успехов! Счастья! Зайд гезунд!
Так мы в узком кругу поздравили нашего Бонифация с пятидесятилетием. И отнюдь не бескорыстно. Потому что Валера, владелец, прямо скажем, неслабого ресторана кавказской кухни, не стал привлекать своих виртуозных армянских поваров, а собственноручно приготовил для друзей собственное фирменное блюдо.
На огромной сковороде он поджарил отборнейшие помидоры с зеленью — так, как умеет только он, разбил туда же десятка два яиц, что-то еще добавил — не знаю что, хитрый армянин молчит, как партизан, — и получилась Яичница! Да, это не опечатка — Яичница с большой буквы. Ели мы ее с лавашом.
Шеф-повару швейцарского ресторана, что расположен в средневековом замке, это блюдо недоступно. Такого таланта, как у Валеры, Бог ему и прочим выдающимся кулинарам просто не дал.
Удивительно хорошо и радостно было писать о таком верном товарище, о таком теплом, любимом мною человеке. Но когда я дописывал свою первую, кулинарную, книжку, меня и моих друзей постигло горе, и эти строки даются мне кровью. Валеру Оганяна подстерегла пуля наемного убийцы. Случилось это в Вербное воскресенье по православному календарю, на Пасху — по традиции армянской апостольской церкви. Говорят, что убитые в такой день очищаются от грехов, а их грехи ложатся на убийц. Упокой, Господь, душу дорогого нашего Бонифация!
Теперь о Юре Глоцере.
Он, как я уже говорил, один из двух дорогих моих друзей, которые спасли меня и мою семью от эмиграции — не отпустили меня от себя, от России. В самую, пожалуй, тяжелую пору моей жизни он предложил мне, нет, не деньги — он прекрасно понимал, как трудно брать их даже у самых близких, — Юра предложил мне работу, серьезную работу, хорошо оплачиваемую работу. И несколько лет я, который по своему образованию и опыту на нее никогда не мог бы претендовать, работал рядом с ним, учился у него многому, может быть, и сам кое-чему его научил. Без лишних слов: иметь такого друга — большое счастье.
Как-то Галя, Юрина жена, пригласила меня на свой день рождения, которое отмечали в Берлине. Для этой цели они сняли прекрасный банкетный зал в престижном отеле «Four seasons». Отделка под старину, фрески на стенах, куполообразный потолок красоты неимоверной, немереной величины стол, за которым расселись гости, человек двадцать пять. Красиво и негромко играл небольшой оркестр. Чопорный, смахивающий на графа метрдотель, целая свора красавцев официантов, на столе изумительный фарфор и, похоже, старинное серебро. А вот жратвы никакой на столе нет, выпивки тоже. Меня это уже начало несколько волновать.
Но вот за спинами гостей возникли официанты, стали наливать в бокалы вино. А мне оно на дух не нужно, у меня совсем другая алкогольная ориентация.
За десятилетия, прошедшие с моей первой поездки в Берлин с черной икрой, я, прямо скажем, в немецком языке не преуспел, равно как и в английском, китайском, японском, но твердо знал: водка и в Африке водка. Однако стервец официант сделал вид, что не понял интернационального слова, мило улыбнулся и, налив мне вина, двинулся к другим гостям. Но не на такого напал. Твердым русским «*censored* официант!*censored* официант, к вам обращаюсь» я заставил его остановиться и изобразить на лице вопрос. Поманив его пальцем, я весомо повторил не нуждающееся в переводе слово и для ясности добавил «шнапс».
Все-таки знание языков — великая сила. Мой официант передал бутылку вина своему коллеге, а сам подошел к метрдотелю. Минут пять они о чем-то советовались. Потом граф подошел ко мне и что — то произнес на своем языке. Я смекнул, что он недоумевает, как это можно осмелиться в начале застолья просить шнапс. А вот так и можно — всем своим видом показал я ему и не без угрозы в голосе повторил: «Водка. Шнапс». Граф отступил к стайке официантов. Началось новое совещание. Некоторое время спустя на серебряном подносе мне принесли стопку водки, которую я немедленно опрокинул. В хорошем смысле этого слова.
Водка оказалась вполне приличной, полагаю, нашей, русской. Понятное дело, нашему брату стопка что слону дробина, и я, почуяв слабость неприятеля, тут же затребовал добавку. На сей раз совещание мэтра с официантами было короче, мне принесли вторую рюмку. А тут и закусочка подоспела. На фарфоровые тарелки торжественно выкладывались какие-то фитюлички. Передо мной лежала килька — не килечка, нечто крохотное, чем-то политое и присыпанное. Г ости обнюхивали блюдо, прикасались к нему вилочкой, отделяли кусочек и, положив его в рот, изображали гастрономический восторг. Не желая прослыть дикарем, я тоже охал и ахал. После такого лицемерия неудержимо захотелось выпить основательней. Я подозвал официанта и потребовал: «Батл водка ту ми. Понял? Ферштейн?» Он, конечно, ферштейн: мой взгляд говорил о том, что шутить я не буду, а перейду к самым жестким и решительным мерам. Через минуту передо мной встала запотевшая бутылка «Русского стандарта». А еще через несколько секунд ко мне потянулись мужики нашей компании. И я им наливал, никому не отказывал.
Жизнь стала лучше, застолье пошло веселее. Сказали тосты за Галю, за ее маму, за детей, а тут подоспело и второе блюдо — не поверите, аж целая столовая ложка салата, какой-то травки, тоже чем-то сдобренной, напомаженной, посыпанной. Поахали, поохали, дождались третьего блюда, потом четвертого, пятого. Количества были все те же. Размером больше куриного, нет, простите, цыплячьего, крылышка так ничего и не подали. Правда, перемены блюд были частыми. В общем, и намека на тяжесть в желудке никто не ощутил.
Зато на следующее утро в Юрином берлинском доме мы взяли реванш. Достали из холодильника семужку, осетринку, жирную дунайскую селедочку, кровяную колбаску, наварили картошечки, замастырили по-нашему овощной салат. А потом я изготовил омлет, с помидорами, луком, ветчиной, да еще от души посыпал его пармезаном. А что до водочки, нам не пришлось ее ни у кого выпрашивать. Вот это наше застолье!
Коль скоро речь идет об одном из самых близких и любимых моих сотрапезниках, не могу не сказать пару слов о частых застольях в гостеприимном и щедром подмосковном доме Юры Глоцера. За накрытым Галей столом чуть не каждое воскресенье собираются близкие друзья числом до тридцати, а то и больше, тут же и их чудесные дети — дочь и два сына. Закусок, заимствованных из кулинарий народов мира, просто не счесть. Но гвоздем стола всегда бывает блюдо, мастерски изготовленное самим Юрой. Если шашлык, то всех его мыслимых разновидностей, если баранина, то это баран, купленный на рынке самим хозяином, целиком на открытом огне им пожаренный и собственноручно им же нарезанный. Если котлеты, то, как говорится, как у мамы. Если… Стоп! Об этом блюде, с которым связаны поистине драматические события, разговор особый, которому я хотел бы предпослать, честное слово, последний раз, наши с Мишей доморощенные вирши, как всегда, определенно кулинарные. Итак:
У всех народов на планете
Свои пристрастия в диете.
Весь день японцы любят кушать
Морепродукты в виде суши.
Еврея ты не оскорбишь,
Подав ему на ужин фиш.
А русский не был бы собой,
Не съев с утра блинов с икрой.