До сих пор волосы встают дыбом, когда вспоминаю, как один американец вылетел из зала прямо к моему столу и стал орать, брызжа слюной, по поводу нарушений прав человека и при этом еще пару раз довольно больно ткнул меня пальцем в плечо, вызывая нехорошие рефлексы. Ответил я тогда распаленному хаму по тогдашним канонам, гласившим, что главные составные части прав человека — это не болтовня и не игры в демократию, а право на труд, жилище, на бесплатные медицину и образование. Вообще подобные вопросы наши лекторы так обсосали, что в секунду ставили америкашек на место.
Самое пикантное: в Соединенных Штатах деяния нашего иностранного лектория заприметили, восприняли очень по-американски, очень всерьез, как форпост пропаганды, инспирируемый КГБ и опасный для нераспаханных мозгов туристов США. Подозрения эти усиливались тем, что одним из замов «Знания», курировавшим наш бастион, был небезызвестный председатель КГБ Семичастный, в свое время указавший Пастернаку, куда ему следует убраться, а потом покатившийся вниз по карьерной лестнице. Нет, не КГБ был вдохновителем инолектория, а самая главная и правящая структура в лице отдела пропаганды ЦК КПСС, которому льстило оплодотворять не только отечественные, но и заграничные отары.
Война шла не на живот, а на смерть, и американцы решили не оставлять своих соотечественников под артобстрелом нашей пропаганды и начали направлять в круизы своих лекторов, обычно профессиональных советологов. Какие душераздирающие баталии разгорались во время поездок, особенно закупленных Стэнфордским университетом…
В круизах была лафа еще и потому, что не приходили туда, как на «столы» в Москве, идеологические ревизоры — тети из «Интуриста», заодно черпавшие там гранд-идеи для так называемой методической работы с переводчиками.
Да что там тети! Иногда во время лекции в Политехническом вдруг бесшумно отворялась дверь и на цыпочках, пригнувшись, словно боясь задеть потолок, в зал входила личность чрезвычайно советского вида, прижимая к животу блокнот, занимала место за спинами туристов, не извинялась, не представлялась, а просто садилась и начинала что-то чертить в блокноте.
Лектор, словно улитка, на которую наползал танк, уходил в свою скорлупу и быстро бросал на осторожно-безрадостную картину советского бытия яркие краски бесплатного образования, низкой квартплаты и прочих благ, обретенных народом, несмотря на разрушительные гражданскую и отечественную войны, колорадского жука и другие происки ЦРУ.
Были и вершины идиотизма — отчеты, которые предписывалось составлять лекторам после «столов», с обязательным перечислением основных вопросов, заданных иностранцами. Вопросы повторялись из беседы в беседу: зачем вступили в Афганистан? Зачем сажаете? Почему поддерживаете сандинистов? Почему такая огромная армия? и т. д. Затем малый начальник лектория сводил все вопросы в единый документ, который летел в державный ЦК. Представляю еще одну наморщенную лысину, и снова рождался трагический вопрос: зачем? Держать руку на пульсе Запада? Но ведь этим занимались и МИД, и КГБ, и АПН, и масса других организаций. Делать выводы и спешить доложить о них шефу? Скажем, пора вывести войска из Афганистана. Исключено, сплошная мистика, точнее, абсурд…
Июль 1991 года. Казанский порт и белое судно.
Главный идеолог круиза ступил на трап и прошел к капитану. «Тройки» теперь уже нет, всем верховодит «Речфлот», слинял тот таинственный, о котором шепотом, — организации подрезали крылья, — но он жив и еще появится в Плесе, задержится на судне на пару часов, дабы выяснить, не завербовали ли враги матросов, у которых нет вопросов.
На корабле американских граждан — бывших врагов номер один — человек пятьдесят, французов около двадцати и среди всех них масса русских из США, в том числе и православных. Капитан, понизив голос, сообщает, что ими верховодит епископ американской православной церкви Василий, внук того самого Родзянко, председателя Государственной думы, принявшего отречение у императора Николая.
Новшество времен перестройки: советские туристы (раньше их с ворогами так просто не смешивали бы).
Боже, ну и состав! Случись бы такая беда года три назад, в 1988-м, — и затрепетала бы полковничья душонка, и напрягся бы идеолог, представив конфронтацию с «бывшими» со всеми вытекающими отсюда последствиями, да и за своими надо приглядывать…
С опаской констатирую спокойствие духа, странное для бывшего сотрудника и коммуниста, вечно несущего бремя ответственности и даже некоторую приятность от предвкушения интересных бесед в хорошем обществе. Впереди волжские города, соборы и кремли, колокольни и иконостасы, церкви, церкви — да оставила ли что после себя советская архитектура?
Но грянул оркестр «Славянку» (она и будет ностальгически звучать при каждом отходе), замахали с пристани мальчишки в трусах, старушки-торговки в теплых платках, парочки со скамеек, туристы и ответ радостно замахали с палубы, и уже суета, и дамы устремились сменить туалеты, а за ними джентльмены заспешили облачиться в парадную форму (через полчаса в зале — церемония представления вождей круиза, нечто вроде вручения верительных грамот), лектор тоже заметался, закопошился, — эх, опять забыл галстук, придется занять у помощника капитана, — забегал по палубам и вот наконец добыл его, грустную сельдь, подвешенную к шее за хвост.
Прототип с сыном
Зал уж полон, ложи блещут, туристы уселись на скамейки и раскладные стулья, посматривая на столики, где водка, шампанское и маслины (после церемонии советские кавалергарды — туристы сметут всю эту мелочь в три минуты, пока американцы будут пыхтеть над одной рюмкой), оркестр-банд сыграл туш, и на подобие сцены вышли и величаво замерли капитан, директор круиза, переводчики, директор ресторана, врач и девица-физкультур-ник. Приветственные спичи, аплодисменты, удары барабана, девица прошлась от стенки до стенки колесом. И самое пикантное кушанье круиза, лектора, представили: я встал, чуть поклонился, как нобелевский лауреат, знавший себе цену, и внутренне изумился, что жидкие хлопки не перешли в овацию.
За шампанским и маслинами, от коих поотвык, встретились мы взглядами с владыкой Василием и раскланялись. Владыко высок и отмечен печатью аристократизма, посох в руке придавал величавость всему его облику (в Костроме местные старушки, завидев его, кричали: «Иван Грозный!» — лишнее доказательство, как легко на Руси перемешиваются праведники и тираны), вывезенный мальчиком из объятой пламенем гражданской войны России, в конце концов оказался в Югославии, где встал на путь служения церкви, после войны несколько лет отсидел в коммунистических застенках, затем Лондон и двадцать пять лет работы в русской службе Би-би-си. Неслись проповеди отца Василия в родную страну, пробивая заунывный гул глушилок, особую ненависть он снискал во всех небогоугодных организациях. Достигнув сана епископа и преклонных лет, Василий переехал в Вашингтон, где и сейчас живо участвует в судьбах своей страны, переживая всю нашу катавасию, а совсем недавно с успехом прочитал серию проповедей по Центральному телевидению.
Вояж предпринят группой православных не только лишь для любования русской стариной, а дабы попасть на захоронение святых мощей Серафима Саровского в Дивееве. Правда, рывок туда пилигримов из Казани на автобусе по загадочным причинам не состоялся, хотя валюту за это и содрали. Владыко развел руками и подивился «Речфлоту» и «Интуристу», они ведь обещали, ничего не ясно. Мне-то ясно, кто у нас в стране мастер по срыву происков, тем паче что Дивеево недалеко от секретных зон, — там недалеко знаменитый Арзамас-16 — мог бы и подумать святой, прежде чем родиться в таком стратегическом месте.
Об этом я и заметил владыке, но он возмущения не выказал, а заявил, что видит в этом промысел Божий, видимо, на корабле суждено почтить день святого Серафима, спасибо органам, что узрели промысел, высокий все-таки профессионализм[96].
На следующий день стоял я среди своих и чужих в ресторане, народу поднабилось много: тут и французы, и американцы, и русские, и советские, и даже азербайджанцы — их на судне семей пять с детишками оказалось. Часа два служил молебен владыко Василий, три американца пели псалмы, им мальчишка-американец помогал, наши слушали молча и недвижно, одна лишь пожилая женщина, кажется, корабельная уборщица, все крестилась и крестилась, а затем и на колени встала.
Зато произошло заметное оживление, когда владыко приступил к раздаче иконок святого Серафима, тут народ вздохнул с облегчением и энергично образовал очередь, не отказали себе и азербайджанцы-мусульмане, все с удовольствием целовали руку епископу, принимая освященный дар.
Я тоже хотел иконку, но как некрещеный к владыке не подошел, постеснялся. Потом отец Иосиф, элегантный, спортивного вида американец, пояснил мне, что тут нет никаких ограничений — бери, хватай иконки, кто хочет, всех спасет святой Серафим— и верующих, и неверующих.
На другой день и мой дебют для американцев: сменил я легкомысленные шорты на более интеллектуальное платье и поспешил в зал за столик с микрофоном. Народ подходил резво, вскоре все заполнили, в первом ряду владыко Василий и отец Иосиф, краткая интродукция, а дальше пошли уже вопросы. Да и вопросы ли это были? Не вопросы, а сплошное волнение: как бы не разорвали мы друг друга в клочья в борьбе за демократию, не запустили бы по недоразумению ракеты в сторону США или, не дай Бог, не взорвали бы самих себя, отравив заодно полмира! Тут уж я, конечно, начал успокаивать (больше всего самого себя), что, мол, не до такой степени мы потеряли голову, не надо верить всем нашим болтунам, все, что ни делается, — к лучшему, и перевел поток в русло экономики, отвлек намеренно, ибо любой американец — экономист и жаждет разобраться в нашей бывшей плановой.
Перешел я к хвалебным одам в адрес рынка, частной собственности, свободного предпринимательства и прочих ранее запретных плодов, пел я во весь голос, а в душе порой содрогался: приватизация? Да у нас же денег у большинства нет! А возрадуешься ли ты, певец, если в номенклатурном доме поселится кавказский овощной магнат? Намного ли это лучше, чем партайгеноссе? Или хуже? Прислушался я к себе, когда затянул о свободной экономике, без которой не может быть демократии, — душа ныла, демократия такая не радовала, в голову лезли прилавки с «Анжеликой» и порно, голые зады в театрах, и вдруг мелькнуло: пусть лучше народ в кино на «Освобождении» сидит или «Клятву» смотрит с Геловани, чем тешится всеми этими кинг-конгами.