Я посмотрел направо. Моя девочка на миниатюрной кухне складывает пластиковую посуду в карликовую посудомойку.
Я посмотрел налево. Мой Артем довел до истерики какого-то малыша, восстав прямо перед ним из-под кучи шариков в бассейне, как если бы закопанный басмачами Саид внезапно откопался перед товарищем Суховым.
Я посмотрел направо. Моя девочка на миниатюрной кухне кормит пластиковой курицей, пластиковым бифштексом и пластиковой картошкой всхлипывающих двухлеток, карапуза в вулканическом песке, рыдающего малыша и еще добрую половину детей этого развлекательного центра. Там же кучкуются многочисленные родители и родственники, образовав подобие живого щита. Вид у них встревоженный.
Я посмотрел налево. Посреди пустой площадки сидит мой Артем, по инерции вяло разбрасывая вокруг себя песок.
Мой малыш явно не может понять, почему детвора предпочла живому общению с ним пластиковую курицу.
Да, малыш, сочувствую. Люди вообще в большинстве своем скучные материалисты, увы.
10. Взрослые дети
Я наблюдал интересную сценку. В магазине премиум-класса «Азбука вкуса», на секундочку. А это априори интригующе.
На кассе расплачивается примечательная пара – молодые люди, Он и Она.
Он вальяжно кладет на ленту несколько бумажек (среди которых я замечаю фиолетовые 5 000; они же фиолетовые? – никогда не держал в руках) и говорит кассиру:
«Возьмите, какую надо».
А его спутница рядом с ним кудахчет:
«Куда столько положил, вот эту надо было класть».
Казалось бы, обычные молодые люди, хипстеры.
Но на них многие в магазине косились.
Потому что молодые люди были совсем молодые – лет по 5, не больше. И без взрослых. Возможно, взрослые где-то и были в периметре, но рядом точно не присутствовали. Парочка расплачивалась в одиночестве.
Они купили чупа-чупс и «Растишку».
И пошли дальше, вяло переругиваясь, как пятидесятилетние супруги, в сторону подземной парковки.
Я не исключаю, что там их ждал маленький детский «Бентли».
Возможно, я просто не в курсе, и дети уже совершили революцию и теперь официально правят миром. Наконец-то.
11. Маленький Рембо
2 августа, в день ВДВ, я поехал на работу на метро.
Я решил, что так безопасней: десантники же в небе водятся, а не в подземелье.
Тем не менее, вопреки моим расчетам, на следующей остановке в наш вагон зашел вэдэвэшник в берете и тельняшке. Он был с женой и маленьким ребенком в коляске.
Десантник был так себе, обычный, не жуткий. Даже, по-моему, трезвый.
А вот его малолетний сынок, сидевший в коляске, меня перепугал не на шутку.
Тот еще был крепыш, маленький Рембо.
Руки – как мои ноги, голова еще лысенькая, по возрасту, но со стороны кажется, будто бритая.
Я начал присматриваться, нет ли татуировки парашюта на плече. Вроде не было, уже легче.
Бутус мог бы легко откусить мне голову, если бы захотел.
Я испугался больше не за себя – за Артема.
Что если он встретится вот с таким маленьким силовичком в песочнице?
Если наследственность – это судьба ребенка, какой арсенал я передам Артему?
Бабочка наперекосяк, очки набекрень и «я буду жаловаться»?
Нет уж.
Надо срочно отдавать сына в какую-то серьезную секцию.
Например, в шахматы.
Хоть доской сможет отбиться при случае.
12. Женская солидарность
Подглядел поучительное в дикой природе. Мальчик лет трех в детском магазине в истерике упал на пол и бился об него, как выброшенный на берег кит, и с похожими воплями. Парню то ли чего-то не купили, то ли купили что-то не то. Мама китенка спокойно ходила вдоль стеллажа, периодически невозмутимо перешагивая через тело сына.
Мимо них проходила сильно беременная девушка. Она застыла над китенком как вкопанная и переводила полный ужаса взгляд с мелкого истерика на полу на свой большой живот и обратно.
«А, – вдруг сказала ей мама бунтаря, обернувшись. Как известно, у всех мамочек на любой стадии материнства развита телепатия. – Не волнуйтесь. Так не всегда бывает».
«Вообще-то он у меня спокойный», – добавила мамаша уже издали, утаскивая бунтующее тело из магазина за ногу.
13. Малыши-шарпеи
Артему – два с половиной года.
Он еще достаточно трогательный. То есть его хочется потрогать. Кое-где остались знаменитые детские перевязочки. На щеках еще проглядывают ямочки, но все реже: лицо становится менее круглым, более взрослым, вытянутым от удивления окружающим миром.
Артем, конечно, трогательный, но уже не такой, как эти полугодовалые карапузики.
Я начинаю завидовать родителям этих свежеиспеченных колобков.
Потому что они могут трогать своих малышей-шарпеев в тысячах складочек.
И не просто трогать – а эксклюзивно, безнаказанно мацать, жмакать и теребункать. Счастливчики.
14. Чужие детки
Когда мне было двадцать и в моем организме еще водились гормоны, я сдерживался, чтобы не поцеловать красивых девушек в метро.
Меня прямо так и подмывало – подойти и поцеловать, и будь что будет. Я сдерживался нечеловеческими усилиями, представляя их старухами. Помогало лишь отчасти: старухи в моем воображении все равно оставались красивыми.
Сейчас, когда мне сорок и в моем организме водятся все больше вирусы, я сдерживаюсь, чтобы не поцеловать в метро чужих малышей.
Однажды я пережил особенно тяжелый случай.
В вагоне метро на руках у матери, стоявшей ко мне спиной, сидел малыш, ко мне лицом. Карапузу было не больше годика. На вид, как бы это правильно сказать, немножко чукча, то есть с такими узенькими раскосенькими глазками. Не знаю, какой национальности. У маленьких деток еще нет национальности, так же как у ангелов.
А детки немножко чукчи – это же вообще чистый плюш. Щечки – как наливные яблочки, хочется не только целовать, но и теребункать.
Я был на грани. Мои губы складывались трубочкой помимо моей воли. Я попытался представить этого бутуса стариком, и у меня получился такой сморщенный Бенджамин Баттон, не менее, а то и более трогательный. Не помогло.
Вдобавок бутус начал мне улыбаться и подмигивать, как только умеют малыши – всем лицом.
На мое счастье, в вагоне освободилось место, и мама с малышом сели туда.
На мое несчастье, место рядом с ними тоже оказалось пустым. Я чувствовал, как мои ноги вероломно несут меня туда. Как назло, это место никто не собирался занимать. Оно ждало только одного меня и манило. Нужно было срочно что-то предпринять.
Я повернулся к какой-то девушке, стоявшей рядом, и сказал:
«Вон, место есть, садитесь».
Девушка поблагодарила и села.
Потом она несколько станций кокетничала со мной, посылая страстные взгляды. А я посылал страстные взгляды в ответ.
Только не ей, а карапузу. Мы продолжали с ним перемигиваться.
В какой-то момент девушка это заметила и сделала круглые глаза.
Ну, а что ты хотела, милая.
Маленькие детки – венец эволюции, с ними конкурировать бесполезно.
Глава 9Папы и мамы
1. Приземленная женщина
Моя жена – очень приземленная женщина. Я, напротив, возвышенный и даже воздушный, как пористый шоколад. Вот пример.
Я сидел с Артемом, пока она отлучалась в магазин. И сделал за сыном одно интересное культурологическое наблюдение. Жена вернулась домой, и я ей о нем рассказываю. Смотри, говорю я ей, какая у Артема удивительная походка. Он заметно расставляет ноги в стороны и забавно семенит немного враскорячку. Как Чаплин. Знаешь, о чем это свидетельствует, спрашиваю я ее. А это свидетельствует о том, отвечаю сам за нее, что популярность иконографического образа Чаплина основана на архетипе вечного детства: он раскопал в себе вечного ребенка, живущего во всех нас.
Ну ведь, правда, тонко? Ведь, правда, воздушно? Это я уже вас, читатели, спрашиваю. Вы думаете, она, жена моя, оценила? Знаешь, что, отвечает она, назвав меня при этом неким словом, которое я не могу здесь воспроизвести по причине своей воздушности и которое я заменю на нейтральное «о муж мой». Знаешь, что, о муж мой, отвечает жена, это свидетельствует о том, что у Темки полный памперс мешается между ног, так как ты, о муж мой, за все это время его ни разу не поменял.
А так было похоже на архетип вечного детства, так похоже…
2. Завтрак аристократии
Утро. Я на кухне завтракаю. Жена выбежала в магазин. Артем возится в комнате. Я сделал себе какао «Несквик» (да-да, зовите меня Олег Суровый), намазал масло на бутерброд, режу сыр, чтобы положить сверху. Прибегает Артем – забирает отрезанный сыр. Глотаю слюну, режу следующий кусок. Прибегает Артем – забирает отрезанный сыр. Глотаю слюну, вперемешку со слезами, режу следующий кусок. Прибегает Артем… да чтоб тебя, говорю я про себя, да где же твоя еда. Оглядываюсь и вижу на плите свежесваренную кашу. Усаживаю сына в детское кресло и прямо из кастрюли начинаю кормить его кашей. Обычно малыш не ест просто так – тупо, поступательно и монотонно, как взрослые. Ему требуется концертная, а иногда и цирковая программа, рекламные паузы. А тут он схомячил все за один присест, без прелюдий и танцев с бубнами, целую кастрюлю каши умял, без остатка.
Я возвращаюсь на кухню и спокойно завтракаю, проглотив два бутерброда с сыром вместо одного, чтобы компенсировать недавний стресс. Последний сыр в доме доел, больше никакой еды в холодильнике не осталось, mission complete. Сижу сытый и довольный. Представляю, как по возвращении жена восхитится моим отцовским подвигом: с ней Артем и половины того, что у меня съел, обычно не осиливает.
Жена приходит из магазина, направляется на кухню. Я внутренне съеживаюсь от сладостного ожидания и зажмуриваюсь от предвкушения.
«О, нет! – раздается с кухни, – а кто мою кашу съел?!»