С Артемом интересно.
Нет, на самом деле.
Как первый раз поехать за границу. И сразу – в Амстердам.
Я вижу мир черно-белым. Я потерял оттенки и полутона на проигранных войнах с серостью.
Каждый взгляд Артема вокруг – это мгновенная цветная фотография на поляроид.
Я вижу надоевшую картинку, сынок – стыки пазла. Для него мир – еще свежеиспеченный хлеб.
Сейчас у меня есть уникальная возможность взглянуть на мир с высоты его роста. Он – уменьшитель для моей Алисы, пропуск в Страну чудес. С малышом я могу проникнуть в стыки пазла, в великие мелочи. Величие мелочей в том, что именно в них течет жизнь. В траве, в дырках в заборе, в заброшенных колодцах, в майских жуках – в них, а не на Нью-Йоркской фондовой бирже.
Это невероятно, потрясающе, неповторимо интересно – снова отучаться ходить и замечать прожилки в листве.
Я нередко ловлю на себе взгляды других родителей и еще чаще просто прохожих, которые с явным скепсисом следят за тем, как я карабкаюсь вслед за Артемом на кучу щебня или протискиваюсь за ним в узкую подворотню в неизведанное. Им легче запретить такое, чем понять, зачем это ребенку.
А мне, и правда, искренне интересно, поэтому я карабкаюсь и протискиваюсь. И сынок чувствует мой искренний, не постановочный, как часто бывает со взрослыми, интерес, и за это посвящает меня в еще большие тайны своего низкорослого мироздания.
Для меня это карабкание на щебень и протискивание в подворотню – почти религиозный опыт. Потому что после этих опытов там, где были жировые отложения, пробиваются крылья.
Можно десятилетиями медитировать и изучать дзен, а можно родить Артема.
Артем – действительно очень крутой чувак, харизматик, лидер мнений и просветленный гуру. Мне повезло с ним.
Общаться с Артемом несравненно интереснее, чем с моими сверстниками с их бизнес-планами, ипотеками, семейными дрязгами и политическими взглядами. Кроме шуток. Реально.
Еще пару лет назад, находясь в здравом уме и твердой памяти, я не мог и представить себе, что однажды по-взрослому подружусь с двухлетним карапузом.
9. День защиты детей
День защиты детей в России – особенный праздник. К нему любят примазываться, как ко Дню ВДВ. Но не каждый, кто купается в фонтане, десантник.
Социологические опросы свидетельствуют о том, что треть россиян выступают за физическое наказание детей.
Я примерно представляю, как и кто обычно об этом говорит.
«Да ладно, меня отец наказывал, и ничего, вышел же из меня толк», – гордо заявляет алкаш на лавочке, глотая «Пшеничную» из чекушки.
День защиты детей – это праздник не для всех.
Это праздник только для тех родителей, которые действительно сумели защитить ребенка. Прежде всего, от самих себя. От своих мелких бесов.
Тех родителей, которые не заставили своего ребенка выплакать их слезы.
Тех родителей, которые заперли на висячий замок гардероб своих надежд и не пытались впихнуть ребенка в свое собственное, поношенное не по размеру.
Таких родителей по праву можно поздравлять с этим праздником круглый год.
10. Маленький он
Твой ребенок – это маленький ты. Вот, пожалуй, главная из родительских ересей. Твой ребенок – это не маленький ты. Это маленький он. И потом, когда подрастет, это тоже не будет большой ты. Это будет большой он.
Я вернулся из командировки. Я не видел Артема две недели. Две недели – и это уже немножко другой человек. Я не узнал его целиком. Теперь мне предстоит заново знакомиться с моим малышом, которого я знаю уже два года.
Жизнь родителей с малышом как жизнь молодоженов. Вы учитесь понимать друг друга. Почти на ощупь, как котята. Вы учитесь прощать то, чего не понимаете. Вы учитесь уважать грани друг друга. Эти грани поворачиваются к свету постепенно, по мере того как судьба оценивающе крутит вас в своих пальцах. Некоторым граням суждено навсегда остаться в тени.
Я не видел Артема две недели и знакомлюсь заново. Но дети прирастают личностью каждый день. В суете это теряется, заметается под плинтус. Родители должны заново знакомиться со своими детьми каждый день, чтобы однажды не встретить в своей квартире незнакомца.
Как хорошо, что твой ребенок – это маленький он. Как скучно, если бы это был маленький ты.
11. Драма автора
У каждого автора есть этот страх, который он прячет и которого стесняется, – страх перед читателем.
Читатель – это не абстрактная серая масса «где-то там». Читатель – это судьба книги.
Сколько примеров, когда читатели вершили эти судьбы.
Именно они не позволили Конан Дойлу убить Шерлока Холмса. Эти двое в глазах публики поменялись местами. Для читателей Шерлок Холмс был реальным человеком, их знакомым, они прекрасно знали его. А Конан Дойл оставался для них вымышленным персонажем, просто буквами на обложке книги.
Именно они, читатели, не приняли позднего Штирлица Юлиана Семенова из «Отчаяния», где его близкие репрессированы, а он сам попадает в советскую тюрьму.
Квинтэссенция ужаса автора перед своим читателем – «Мизери» Стивена Кинга. Безумная поклонница похищает известного писателя, чтобы написать свою собственную историю любимого персонажа.
Чего боится автор? Чего конкретно? Провала, равнодушия аудитории? Наверняка, но это на поверхности. Там есть что-то глубже.
Как ни странно, с этим мне помог разобраться Артем.
У него есть одна любимая история: про то, как он предотвращает крушение поезда после падения дерева на железнодорожные пути. Я рассказывал ему эту небылицу собственного сочинения много раз перед сном. Ведь под собственные подвиги так сладко засыпается…
Однажды мне наскучила рутина этого сюжета, и я произвольно поменял одну деталь: на пути упало не дерево, а телеграфный столб. Какая, собственно, разница. Почти заснувший Артем внезапно вскочил и начал бурно противостоять. Я поначалу не понял даже. «Ни, ни! – вопил Артем, – Де! Де!» Артем требовал дерево. Не столб. Дерево. То самое, которое уже падало на эти пути сотню раз.
И дело тут вовсе не в детском традиционализме. Артем так возмущался, потому что эта история – уже давно его, а не моя. Он – ее полноправный хозяин. Кто я такой, чтобы без спроса в ней что-то менять? Всего лишь автор…
Эту драму автора тонко почувствовал тревожный Бодлер, сказавший: «Читатель-лжец, мой брат и мой двойник».
Не соавтор – двойник, что вовсе не одно и то же. Двойник опасен. Двойник претендует на реальность оригинала.
Читатель – это и есть соперник любого автора, его конкурент.
Именно этого и боится каждый писатель. Читатель открывает книгу, как дверь. Дверь внутрь автора.
Потому что главная миссия хорошего читателя – отменить автора и занять его место.
12. Вечность детства
В детстве у нас впереди вечность, огромная, бездонная.
В зрелости она мельчает и помещается на руке в циферблате.
В старости мы последние, и перед нами несколько человек в очереди. А позади у нас – вечность, огромная, бездонная.
13. Возлюбленный хаос
Когда я жил холостяком, в моей квартире был идеальный порядок. Вещи годами лежали на своих местах. Все было организовано настолько четко, что порой мне казалось, будто предметы научились сами возвращаться на привычные локации. Я мог найти нужное с закрытыми глазами.
Когда я женился, в моей квартире вместе с женой поселился ее маленький невидимый друг – хаос.
Ее вещи не просто разрушили годами выстраиваемую экосистему, но и начали пожирать мои вещи. Мои вещи стали пропадать.
Когда у нас родился Артем, в моей квартире наступил День сурка. Причем он как-то особенно неудачно совпал с последним днем Помпеи. Ребенок – это такой официальный барабашка, которого вы впускаете в свой дом на законных основаниях.
Бедные женщины хорошо знают, как выглядит квартира на следующее утро после позднего возвращения домой бухого мужчины: носки на люстре, брюки под кроватью, рубашка на телевизоре, часы в раковине, ботинки в унитазе и сам в ванне в меховой шапке.
С малышом каждое утро – такое.
Когда я жил холостяком, пыль не успевала оседать на поверхности. Возвращаясь с работы, я находил квартиру ровно в том же состоянии, что и оставил, с точностью до пылинки.
После рождения сына по диспозиции бедлама в доме я научился определять, как у него с женой прошел день, пока я был на работе. Вот здесь Артем убегал от жены; здесь она его догнала; здесь Артем учился рисовать; здесь Артем научился рисовать; здесь Артем не хотел спать; здесь Артем заснул.
Как-то раз пожилая соседка по лестничной клетке попросила меня открыть ей какую-то банку. Я оказался у нее в квартире. Обстановка напомнила мне меня холостого. Цветочные горшки по линии, занавески симметричны, чашечка к чашечке на кухне, покрывала на кровати без единого бугорка.
У бабушки был идеальный порядок. Идеальный порядок абсолютного одиночества.
14. Взрослые игры
Дети живут как в покере – all-in, ва-банк. Они вкладываются в каждое мгновение стопроцентно. Если Артем наблюдает за трактором на улице и пыхтит, это не повторение звуков – он и есть трактор.
Ребенок не откладывает себя на потом, он живет в вечности, какой бы короткой она ни была.
Я волоку его за капюшон домой – обедать, спать, играть. У меня накоплено много покерных фишек. Я жду того момента, когда мир сложится для меня в выигрышную комбинацию, и я наконец использую все свои запасы, сделаю свою главную ставку наверняка.
Я волоку Артема за капюшон домой, и на моем взрослом немом языке это означает следующее:
«Однажды я научу тебя копить фишки, и ты превратишься в меня – богатого человека с миллионом возможностей – и забудешь эти глупые времена, когда ты был просто трактором».
15. Искусство жить
На третьем курсе университета я написал курсовую работу. О понятии времени у Гераклита, Лукреция, Августина, Борхеса.