принять, поскольку другого — нет. Я добирался до миссии в самый разгар боя. Впрочем, это было не очень опасно. Стреляют отовсюду. По улицам носятся броневики, стреляя неизвестно почему и неизвестно по кому. От Гороховой до миссии я бежал метров сто за одной такой машиной, вооруженной пулеметом и двумя ружьями, за щитками яростно сверкали глаза солдат, а стволы два-три раза целились мне в грудь. Мне не хватило смелости нырнуть в подъезд, как это делали другие, более привычные, чем я, к таким упражнениям, и я пережил крайне неприятную минуту.
Под нашими окнами убиты четыре юнкера, четыре красивых шестнадцатилетних парня. Большевики оставляют трупы на месте, но собираются снять с них сапоги. Мы вынуждены вмешаться. На улице Гоголя, на углу Гороховой, большой отряд большевиков сражается с юнкерами, защищающими телефонную станцию. К вечеру большевики штурмом берут здание. Узнаю из неофициальных источников, что с утра убито 400 или 500 юнкеров. Часть вечера я провел у Дестре{50}, бельгийского посланника. Он тоже считает своевременным и необходимым установление отношений с коалицией меньшевиков-большевиков. Как и я, но куда откровеннее, он удивляется тому, что до и во время восстания союзники игнорировали большевиков, или, вернее, знали об их действиях лишь по информации из полиции. Он сожалеет, что некоторые западные социалисты не поддерживают постоянных контактов с теми кругами, куда, очевидно, еще не могут быть вхожи официальные лица и куда не будут допущены ни реакционеры, ни даже умеренные. Повторяю: с 25 октября я не видел в Смольном ни одного француза — ни журналиста, ни кого бы то ни было еще, а с позавчера, похоже, я — единственный иностранец, который допущен в штаб восстания.
А как союзникам было нужно владеть точной информацией и уже давно наблюдать — день за днем — на месте за действиями этих людей: предателей — перекупать или уничтожать, безумцев — изолировать, мечтателей — опускать на землю.
Но они ничего не захотели, или ничего не сумели сделать. Чтобы не казаться чересчур пристрастным, скажу, что наша деятельность, если угодно, не видна ни в том, как она ведется, ни по своим результатам.
Когда я прибыл сюда месяц назад, мне настоятельно рекомендовали избегать Дана и Чернова, к которым у меня были письма, поскольку они-де слишком красные и слишком темные люди. Через несколько дней, еще до того даже, как я выбрал время с ними встретиться, они были почти «дисквалифицированы», потому что они превратились в слишком розовых и слишком слабых.
Мы не умеем предвидеть.
Сколько неуместной критики, подумайте вы, из уст новичка в Петрограде, который к тому же должен только смотреть и молчать! Мне хотелось бы, чтобы меня никто не слышал. И если я не говорю вам большего, то потому, что знаю, что мои письма не попадают к вам напрямую.
Дорогой друг,
Сегодня произошло жестокое столкновение между войсками Керенского и большевиками. Ничего не ясно, но Троцкий говорил мне сегодня вечером, что он все больше и больше уверен в победе. Керенский отступает под натиском латышских полков, лучших частей большевиков, только что пришедших на помощь восставшим. Скоро он будет окружен и сдастся.
После вчерашних кровопролитных боев в Петрограде установилась спокойная обстановка, порядок поддерживают многочисленные отряды большевиков, вновь патрулирующие город. Следует признать, что, не считая отдельных частных случаев, общественный порядок обеспечивается лучше, чем до восстания. Число грабежей значительно снизилось. Комитет общественного спасения после своего поражения развалился. Очевидно, что он ошибся, рассчитывая на усталость красногвардейцев и антибольшевистские настроения населения.
Чуть раньше гражданка Коллонтай{51}, министр государственного призрения, сообщила, какова тяжесть политического кризиса.
Мощный профсоюз железнодорожников, хозяин путей сообщения, овладение которыми только и может обеспечить победу новому правительству, каким бы оно ни было, пытается привести большевиков и меньшевиков к взаимным уступкам, что позволит создать правительство социалистического единства. Каменев верит в возможность создания кабинета Чернова, куда вошли бы четыре большевика, четыре оборонца и два интернационалиста. Из бесед у меня сложилось впечатление, что Ленин и Троцкий были бы готовы вообще отказаться от постов, чтобы сохранить за собой полную свободу действий и критики и суметь избежать ответственности, бремени которой они уже опасаются. Я знаю, что в союзнических кругах делаются попытки исключить их из формирующегося правительства. У меня не хватает сведений, чтобы дать оценку тем доводам морального порядка, смысл и сущность которых сводится к исключению из правительства двух крупных лидеров большевиков. Но кажется очевидным и — с политической точки зрения — здравым, что ввести их в правительство было бы мудрым решением. Ясно, что они будут бесконечно менее опасными в правительстве, чем вне его. Если в кабинет войдут большевики только второго плана, и если это решение не осуществится, и если наступит в скором времени продовольственный кризис (хлеб, уголь и т. д.) — Троцкий и Ленин, оставаясь вне правительства, сохранят весь свой авторитет в массах и смогут возглавить новое выступление.
В газете Горького напечатано, что правительственным войскам, сражавшимся с большевиками в Москве (более тысячи убитых), помогали французские солдаты. Помимо того, ходит слух, что в Петрограде в воскресенье в броневике, стрелявшем по большевикам, был захвачен французский офицер. Нет необходимости говорить о том, какой досадный эффект произвело бы здесь французское вмешательство во внутреннюю политику, если бы таковое действительно произошло. Меня просили в посольстве сходить в Смольный. Троцкий ничего точно не знает. Он обещал направить сегодня же вечером в Москву представителя. О результатах он сразу же сообщит. Он сказал мне, что уверен в совершенной порядочности французского командования в таких делах. Ясно тем не менее, что подобные шутки могут дорого стоить союзническим миссиям, французской колонии и Франции.
Дорогой друг,
На улицах полнейшее спокойствие. Невероятно, что всю кровавую неделю, благодаря железной руке и организованности большевиков, городские службы (трамвай, телефон, телеграф, почта, транспорт и т. д.) не прекращали нормальную работу. Никогда еще порядок не был так хорошо обеспечен.
Практически единственные, кто бойкотирует порядок — администрация и буржуазия. Министерства пустые. Но Троцкий неумолимо заставит их выполнять свои обязанности, как только Керенский капитулирует, а это произойдет, без сомнения, уже через несколько часов. А принятые в провинции меры, когда они принесут свои результаты, докажут всем, что большевистское восстание способно сломить любое сопротивление.
Воскресенье дорого обошлось обеим сторонам. Говорят, более двух тысяч убитых в Петрограде. Еще больше — в Москве, где продолжаются невероятно жестокие бои. Якобы разгромлены винные склады. Банды пьяных воров, подонков из пригородов грабят, жгут, убивают, пока бывшие правительственные войска и большевики дерутся между собой.
В городе вопреки всему продолжают верить в поражение большевиков. Фракционная борьба довела до отчаяния самых безразличных. Меньшевики, поддерживаемые умеренными и правыми партиями, выражают свое негодование… тем, что не добились успеха. Они не протянут руку навстречу окровавленной руке убийц. На что восставшие отвечают, что именно меньшевики организовали в воскресенье этот мятеж, что на них одних ляжет вина за пролитую кровь, что умеренные партии, открыто призывавшие к расправе над большевиками, не устыдились бы расцеловать обагренные кровью большевиков руки Керенскому, Савинкову и Каледину, и что к тому же большевики достаточно сильны, чтобы обойтись сегодня без той поддержки, которой они добивались вчера, и за что над ними потешались.
Все это я предвидел и потому уже пять дней кряду взываю к согласию между меньшевиками и большевиками. Сегодня мы от этого дня далеки. Признаки конфликта между двумя партиями все очевиднее. Коалиция отныне будет трудной, и чтобы ее укрепить, потребуется много времени.
С каждым днем кризис подталкивает Россию к пропасти и позволяет противнику собирать все более значительные силы на Западном фронте. Такой взгляд на события, похоже, не интересует ни одного русского: ни большевика, ни меньшевика, ни реакционера.
Я сопровождал вчера Луначарского, правого большевика, министра, вернее, наркома народного просвещения, к Дестре. Живо интересующийся делами в России, посланник Бельгии просил меня устроить ему встречу с Троцким, который возглавляет восстание, являясь его стальной душой, Ленин же более его теоретик.
Чтобы не терять времени, я договорился о встрече сегодня на вечер. Вот я и стал представителем дипломатии в Смольном. Дай-то Бог, чтобы наши господа решились поскорее, хотя бы через третьих лиц, повернуться в эту сторону.
Они бы поняли, не сомневаюсь, что вместо того, чтобы провоцировать Керенского на неумелое сопротивление, уместнее было бы дать этому несчастному, тем более что к тому его подталкивал его врожденный оппортунизм, сползти к этой новой партии, за которой он видел непрестанно возрастающую популярность.
Легко пророчествовать задним числом, что-де неизбежного можно было бы избежать. Я искренне верю, что, умело маневрируя, возможно было «сэкономить» на восстании и оставить большевиков без основной части их армии. Я еще больше уверен сегодня, что можно было избежать и справедливого негодования восставших, если бы нами не была избрана глупая позиция, направленная против них.
Дестре, кажется, это быстро понял.
В Смольном вновь установилась атмосфера первых дней восстания. Охрана не очень строгая, в коридорах оживление, яркий свет. Идут заседания Петроградского Совета. Троцкий принимает нас как победитель. Меньшевики деморализованы после своего позавчерашнего поражения. Керенский обречен. Кремль в осаде и скоро капитулирует. Провинция сдается шаг за шагом. Единственные безрадостные вести — с юга. Но Каледин далеко, и его очередь придет. Сколько побед… на внутреннем фронте! Троцкий позже даст нам понять, что другие победы, настоящие, над общим противником еще, вероятно, будут, если мы своевременно откажемся от скрытой оппозиции и если примем соответствующую политику сотрудничества, которую наши демократии обязаны предложить революционной России.