Дорогой друг,
Реорганизация армии по плану, разработанному Комиссариатом по военным делам, идет медленно. Дело осложняется тем, что часть комиссариата переехала в Москву, некоторые отделы остались в Петрограде, а различные штабы рассеяны по всему центру России. Многие архивы, статистические и технические отчеты потеряны или уничтожены. Никто точно не знает, каким военным снаряжением располагает Россия и где это снаряжение находится. Эвакуация с фронта, из Петрограда, из Москвы прошла недостаточно организованно и централизованно.
В руководстве комиссариата, поначалу исключительно большевистском, суетливом и некомпетентном, понемногу появляются профессиональные военные. Но поскольку лучшие специалисты возвращаться не торопились, некоторые посты были заняты недоучками и интриганами, не очень лояльными к большевикам. Однако Троцкий с каждым днем принимает все более серьезные предложения о сотрудничестве, демонстрируя при этом подлинную политическую непредвзятость, стремление использовать специалистов, судя только по их компетентности.
Поддержка со стороны союзников, в частности французской миссии, доказала многим не без оснований скептически настроенным офицерам, что попытка восстановления национальной обороны носит серьезный характер.
К сожалению, эта поддержка, на мой взгляд, по-прежнему осторожна. Большевики запросили у Франции группу из 40 офицеров — и не больше, по моему настоянию. Они собирались просить значительно больше, — и для того, чтобы завоевать доверие большевиков и вернуть в армию здоровые военные элементы, равно как и для того, чтобы эффективно содействовать реорганизации армии; их действительно потребуется значительно больше, и не только в Москве, но и в Петрограде, и в различных штабах фронта и тыла.
Однако и те сорок офицеров, которых просили большевики и которые были им обещаны, все еще не прибыли в их распоряжение. Троцкий с полным основанием выражает удивление подобной медлительностью.
Наша известная нерешительность во всем воспринимается как свидетельство нашего бессилия и даже злонамеренности. Большевики не забыли все то, что мы реально сделали, и то, что, по их предположению, мы совершали против них в продолжение этих пяти месяцев. Неприятные воспоминания о дне вчерашнем, наше логически никак не объяснимое сдерживание взаимодействия сегодня вызывают у них беспокойство за завтрашний день.
И их подозрительность растет — телеграммы из Сибири каждый день приносят сообщения об угрозе со стороны контрреволюционеров, антибольшевистских выступлений, которые подготавливаются на Дальнем Востоке при более или менее официальном содействии консульских агентов, представляющих Антанту.
Дорогой друг,
Французские офицеры, связанные со службами Комиссариата по военным делам, отмечают медленные темпы реорганизации, которую тормозят бесконечные обсуждения в комиссиях. Она могла бы быть ощутимо ускорена, если бы наше содействие было более конкретным и если бы мы, как этого от нас просят, тонко, но решительно взяли на себя фактическое руководство ее осуществлением.
Все они признают, что Троцкий относится к ним уважительно, с почтительным доверием. Для них открыты все двери; в их распоряжение предоставлены любые источники информации. Троцкий не переставая расспрашивает их, внимательно выслушивает их мнение и в точности следует их советам.
Он понимает, что добровольной армии будет недостаточно, и активной пропагандой подготавливает общественное мнение к скорому восстановлению воинской повинности.
В этой области я нашел ценных единомышленников в лице редакторов «Известий», «Правды», «Знамени труда».
Разработкой этих военных вопросов, в частности, занимается Стеклов, главный редактор большевистских газет, большой поклонник и друг Франции. Уже более месяца он выступает за призыв на службу одного или двух возрастов.
Как верно говорит Троцкий, несмотря на то, что мы все очень торопимся, этот призыв может быть объявлен не раньше чем через три-четыре месяца. Прежде, действительно, следует определить общие принципы организации новой армии, кроме того, подготовить кадры, учебные лагеря и инструкторов, обеспечить их продовольствием, снабдить вооружением, в частности перебросить в центр страны часть оружия со складов в Архангельске, коль скоро по-прежнему недоверчивые союзники боятся поставлять его большевистскому правительству. Однако следует быть разумными, и если мы хотим помочь большевикам создать новую армию, нужно предоставить им и необходимое для этого вооружение.
Пора покончить со взаимным недоверием. Ленин и Троцкий, Чичерин согласны при нынешнем положении вещей, иначе говоря, с надеждой на объединение усилий с союзниками, пойти на высадку англо-французского десанта в Мурманске и Архангельске, но, разумеется, для того, чтобы не дать немцам повода для протеста против этого очевидного нарушения мирного договора, они направят чисто формальный протест в адрес союзников. Они прекрасно понимают, как необходимо защитить северные порты и железнодорожные подъезды к ним от нападений со стороны немцев и финнов.
Но они опасаются, что союзнические войска, закрепившись, будут использовать архангельские военные запасы в собственных целях или потребуют за их до-ставку громадную — с политической точки зрения — цену. Поэтому они настроены приступить к эвакуации части необходимого им снаряжения, не дожидаясь окончания переговоров, ведущихся в настоящее время с англичанами и, похоже, затягиваемых без серьезных на то оснований.
Причины, по которым Троцкий считает необходимым отложить введение воинской повинности до лета, стоит принять во внимание. Объявленный немедленно призыв, кроме того, что он был бы плохо воспринят населением и вызвал бы ультимативные угрозы немцев, способствовал лишь образованию недисциплинированных и не имеющих надлежащего командования банд, которые будут порождать беспорядки. Тем самым будет дискредитирована военная программа, столь умно и решительно проводимая Троцким.
Немногочисленные части добровольцев, формируемые на фронте и в тылу, похоже, хорошо экипированы, подготовлены, достаточно дисциплинированы. Никакого сравнения с прежней Красной гвардией. На наших специалистов, кто имел с ними дело, они производят хорошее впечатление. Главная опасность — высшее командование; политически — не очень надежное, практически — недостаточно подготовленное.
Дорогой друг,
В Москве со вчерашнего дня только и говорят, что об очистке «гнезд» анархистов, которую большевики провели пулеметами и пушками в ночь с 11-го на 12-е. Троцкий сияет; население, включая буржуазию, приятно удивлено тем, как неожиданно быстро была подготовлена и проведена эта решительная операция по наведению порядка. Не осмеливаюсь сходить навестить Ге, хотя мы и договаривались на сегодня; как он был еще три дня назад уверен в своих силах! Он, наверное, не поверил бы мне, если бы я сказал, что ничего не знал о готовившемся наступлении на его войска. Вдобавок он, должно быть, в тюрьме.
Арестовано четыреста или пятьсот анархистов. Несколько десятков из них, у которых обнаружили украденные, по-видимому, драгоценности, ценные бумаги, золото, были расстреляны. Анархисты робко протестуют. К тому же большевики заявляют, что они отнюдь не помышляли предпринимать какие-то акции против анархистов и были вынуждены положить конец участившимся за последние недели грабежам, совершаемым уголовными элементами, дискредитирующими анархию.
Оппозиционные партии подавлены. Такая же безжалостная расправа, по сути, грозит всем, кто попытался бы чинить препятствия правительству. Своим энергичным выступлением против наиболее сильной, наиболее организованной, наиболее популярной в пригородах партии оно заставляет остальных задуматься и сплачивать свои ряды.
Между тем выборы в Московский Совет свидетельствуют о том, что положение большевиков, по крайней мере в столице, прочно как никогда. Несмотря на немалые и серьезные основания у избирателей для недовольства, несмотря на активную кампанию оппозиции, большевики уверенно рассчитывают получить в Совете четыре пятых мест.
Два этих факта — подавление анархистов и победа на выборах, — видимо, должны дать спасительный повод задуматься тем из союзников, кто продолжает надеяться, вопреки всем многочисленным урокам, полученным ими в своем ослеплении за пять месяцев, на скорое падение большевиков. Впрочем, сомнительно. Меня будут продолжать считать упрямым, предвзятым доктринером, с неприязнью отзываться о моей «вредной» деятельности. Я с готовностью признаю, что моя деятельность не была в полной мере полезной, поскольку к моим оценкам не прислушались и предпочли верить тем, кто описывал Россию такой, какой ее хотят видеть в Париже, а не такой, какой я ее вижу с октября месяца.
Но вредной! Как же она могла быть вредной, если мои советы так и не были взяты на вооружение? Вот бы сравнить мои заметки, писавшиеся день за днем откровенно, без оглядки на чье-то мнение, с официальными рапортами, написанными прилежно, во всех смыслах взвешенно, дипломатично, иначе говоря, боязливо и туманно. В свете всех событий можно будет определить, кто был прав, кто ошибся. Свои выводы я основывал лишь на собственной информации. Другие корреспонденты имели в распоряжении и мою информацию, и свою.
Впрочем, признаюсь, все эти пять месяцев у меня было то существенное преимущество, что я постоянно находился в гуще политической жизни России, и в оппозиционных кругах, и в большевистских. И именно потому, что я исходил не из слухов и собственных желаний, но из фактов, я никогда не пытался представить Россию такой, какой она должна была бы быть для полного счастья союзников, я описывал ее такой, какая она есть к величайшему сожалению всех.
Впрочем, хотя мое начальство не следовало моим советам, оно всегда позволяло мне пользоваться в работе независимостью, за которую я ему благодарен. Нет ни одного военного или дипломата, который бы не благодарил меня за то, что я для них сделал, и не признавал, что моя информация, советы, вмешательство тем или иным образом смягчили не одно столкновение и позволили отвести не одну угрозу разрыва.