Записки о большевистской революции — страница 53 из 83

Наши представители делают все, чтобы этой договоренности помешать.

Возможно, мы намереваемся осуществить интервенцию в Россию без Советов, то есть против них?

Я знаю, что эта мысль объединяет некоторых из союзников, но хочу надеяться, что правительства сумеют избежать такой глупости.


Москва. 3 мая

Дорогой друг,

Оборудование союзниками северных портов может задержать переброску значительного количества войск и грузов и соответственно еще больше измотает и распылит наши силы. Бесспорно, заманчиво контролировать Белое море, обеспечив тем самым непрерывные связи западных держав с Россией и сохраняя эту дверь открытой, как постоянную угрозу для Германии, поскольку в более или менее отдаленном будущем мы сможем провести через нее армию, способную серьезно стеснить захватчиков. И, во всяком случае, помешать ему прибрать к рукам русский Крайний Север.

Таким образом, с военной точки зрения оккупация нужна, и это вполне очевидно.

Не будем забывать, однако, что в Архангельске, как и в Салониках, на Балканах и так далее, география — против нас. Четыре года она против союзников и сопротивляется всем их попыткам координации действий. Снова приходится констатировать, что поскольку прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками, то эта прямая ведет как раз к противнику, немцам будет легко манипулировать нами в Архангельске, а нам будет там очень трудно манипулировать ими.

Конечно, необходимо овладеть районом, который в случае, — а он все более и более вероятен, — финскогерманского удара по Петрограду и Москве станет прибежищем, где подле нас соберутся самые энергичные русские элементы, все те, чье национальное чувство пробудится или взбунтуется от унижений со стороны кровожадного завоевателя и чьим политическим свободам угрожает реставрация монархии, которую вскорости, без сомнения, станет проводить Германия.

Но сколько из тех русских, кто решит присоединиться к нашей борьбе, будут колебаться, опасаясь повторения салоникской авантюры, намек на которую есть в проекте, для успешного осуществления которого нужны дерзость и размах; а создание просто укрепленного лагеря, где мы сможем пользоваться только собственными ресурсами, по крайней мере на некоторое время, обречет нас на германскую блокаду.

Чтобы привлечь русских, этот проект должен уже теперь восприниматься как первый шаг к выполнению тщательно разработанного и масштабного плана, результатом которого станет скорое возрождение Восточного фронта.

На мой взгляд, — хотя я пишу эти строки против своих правил, поскольку не имею общих сведений, достаточных для того, чтобы позволить себе дать аргументированный совет, — эта вынужденно трудная и дорогостоящая операция недостаточна сама по себе. Она даст те грандиозные результаты, которых от нее безусловно ждут, лишь при условии, что будет комбинироваться и совпадет с планируемой в Сибири интервенцией с целью, — как я, по крайней мере, надеюсь, — возможно быстрее перебросить значительную армию к центру Европейской России.

Как только союзники, с согласия правительства Советов, взяв на себя военное руководство в Архангельске и Вологде, смогут установить взаимодействие с японскими армейскими корпусами, размещенными на Урале и на Волге, то дело, начатое на русском Севере, станет тем замечательным делом, которое воздастся сторицей.

Но чтобы надежды на успех оправдались, необходимо, по всей видимости, чтобы Япония задействовала свои основные силы.

Я, конечно, не знаю, как союзники оценивают значение предстоящих десантов на Белом море и что они думают о подготовке интервенции в Сибири, которая, если судить по состоянию англо-франко-американских частей, должна быть почти исключительно японской.

Убеждены ли союзники, что Япония задействует основные силы?

Те статьи из японской прессы, которые ко мне попадают и которые я по-прежнему внимательно читаю, не дают удовлетворительного ответа на этот вопрос.

Японцы — реалисты; они думают не сердцем, а головой. Полагаю, что они не почувствуют потребности сунуть палец в машину, в которую, как известно, тут же затянет всю руку, пока не убедятся в близости сокрушительной победы Центральных империй над Антантой или, наоборот, в скором поражении Германии.

Думаю, они искренне рассчитывают на некий мир без победителя и побежденного или же на полупобеду Германии. Справедливо или нет, но они могут предполагать, что, если результаты войны не обеспечат германской гегемонии в Европе, им гарантирована спокойная жизнь, когда они смогут методично продолжать свою экспансию. Какой бы невероятной ни казалась жизнестойкость Германии, японцы имеют право надеяться, что, истощенная в долгой войне, она будет представлять для них после заключения мира куда меньшую военную и экономическую угрозу, чем Соединенные Штаты, чьи аппетиты на Дальнем Востоке тем более угрожающие, что их будет отныне подогревать молодой милитаризм, старающийся всеми способами доказать собственному народу свою пользу, то есть оправдать свое существование.

Даже победив, Германия может найти в странах Европы и Востока достаточно широкие рынки для применения своей активности, чтобы не слишком нацеливаться на дальневосточный рынок. Японию отделяет от Германии огромная Россия, которую немцы попытаются освоить, бескрайняя Сибирь, дальневосточная часть которой обещает японской промышленности и сельскому хозяйству достаточно ресурсов. Таким образом, почетный договор между двумя столь близкими, родственными империализмами по многим причинам мог бы основываться на разделе России на зоны влияния. Зачем тогда превращать Россию в повод для конфликта, если она может стать прекрасным поводом для согласия?

Участие Японии в войне, даже если оно определит победу союзников и, может быть, особенно если оно приведет к этой победе, будет иметь своим следствием усиление Соединенных Штатов, самого грозного противника Японии. С другой стороны, она может опасаться, что союзники не позволят ей получить с побежденных процент от трофеев больший, чем тот, на который она надеется сейчас — который она уже получила — в качестве компенсации за свой очень экономный и выгодный для нее нейтралитет. Кроме того, военно и финансово ослабленная активным участием в европейской войне, даже в случае победы Антанты и тем более в случае германской победы, Япония лишилась бы престижа, обеспеченного ей победами японских армий в 1905 г. в Маньчжурии, а этот престиж ей сохранить необходимо.

Если же Япония не примет участия в европейских сражениях, она предстанет на мирном конгрессе во всей своей вновь обретенной мощи, при всех своих финансах, промышленных богатствах и увеличившейся в годы войны армией. Не будучи впрямую связанной с союзниками, но также и не размежевавшись до конца с Германией, оставаясь элементом нестабильного равновесия, которое все будут стремиться сохранить, поскольку она не будет полностью ни с одними, ни с другими, Япония может надеяться сохранить те значительные преимущества, которые она получила за время войны почти задаром.

Наконец, эффективное сотрудничество Японии на европейском театре военных действий с нами отнимет у нее все возможности заключения союза с Германией в ходе войны и лишит ее орудия шантажа, под прицелом которого она держит союзников.

Вывод из этих нескольких чисто логических, а не эмоциональных доводов можно сделать тот, что Япония, неизменно повинующаяся собственному эгоизму и не видящая для себя пользы в дорогостоящей интервенции в Европу, — интервенции, которая ослабила бы ее военные и экономические силы, не гарантируя при этом никакой неожиданной выгоды, — будет лавировать, выигрывать время, давать союзникам обещания, стараясь при этом разобщить их на почве условий интервенции, и, в конце концов, сумеет предложить ее не как интервенцию европейскую, Японию пугающую, а для нас единственно необходимую, а как сибирскую, соблазнительную для нее, поскольку из нее она извлечет для себя выгоду, но бесполезную для нас.

Словом, если Япония не станет вводить свои основные силы, не разумнее ли подумать о том, что подготавливаемые в Мурманске и Архангельске операции должны быть ограничены теми жертвами, которые необходимы для удержания этих портов, не более того?

Надеюсь между тем, что Антанта уже сумела добиться от наших японских союзников их полного согласия участвовать в европейской программе интервенции.

Если такое согласие главного участника имеется, думаю, что союзники сумеют предварительно договориться между собой. Здесь из-за слишком противоречивых заявлений различных представителей наших правительств такого согласия не ощущается.

Большевики, по-прежнему готовые при известных условиях на межсоюзническую интервенцию, отказываются что-либо обсуждать до тех пор, пока французы, англичане, американцы и японцы не представят им все вместе окончательный ее план.

«К чему, — говорят неприятно пораженные союзнической разноголосицей Чичерин и Троцкий, — вновь обсуждать что-то с той или другой страной союзников? Мы поставили общие условия для всех. Договоритесь между собой по этим условиям о сроке интервенции, затем мы все обсудим и придем к соглашению. До того — все разговоры бесполезны и компрометируют нас».

Очевидно, что Антанта может быть уверена в получении согласия большевиков на следующий день после того, как она достигнет согласия между собой.

В этот момент возникнет необходимость в том, чтобы Антанта в своем обращении к русскому народу сказала бы, что союз с большевиками означает отнюдь не одобрение их политики и не прощение ошибок, допущенных ими за пять месяцев; союз — ее помощь России вообще и лишь по необходимости — через партию, которая находится у власти и к тому же за последние недели постоянно заявляет о своей решимости установить порядок внутри страны и спасти Родину, которая находится в опасности. Стоит добавить, что, согласно этой программе обороны отечества и общей реорганизации, большевики обязаны прекратить гражданскую войну и обеспечить сотрудничество с другими демократическими партиями — равно как и те обязаны предложить свое сотрудничество.