Записки о большевистской революции — страница 60 из 83


Москва. 29 мая

Дорогой друг,

Инциденты с чехословаками настроили Троцкого полностью против нас. Он убежден, что это — подготовка, генеральная репетиция японской интервенции в Сибири, заговор, организованный союзниками при участии контрреволюционеров под руководством французских офицеров, находящихся при чехословаках.

Я абсолютно уверен, что он ошибается.

У меня достаточно информации, и я знаю, что в эшелонах чехословацкого корпуса находятся только два офицера французской миссии. Они занимаются исключительно административными вопросами (мы авансируем чехословакам средства для покрытия их расходов) и вопросами связи с советскими властями.

Один из них — майор Гине, на мой взгляд, не способный ввязаться в такое дело. Другой — мой друг лейтенант Паскаль{135}. Хотя меня справедливо подозревают в симпатиях к большевистскому правительству, я все-таки не утратил способности к критическому анализу, и мои симпатии не безграничны. Паскаль по убеждениям — католик-толстовец, и он восхищается, — правда, сугубо умозрительно, поскольку не был никогда знаком ни с одним большевиком, — движением, в котором он в первую очередь ценит евангелическую сторону, что никак не располагает его к вооруженной борьбе против Советов. Кроме того, он дисциплинированный и абсолютно лояльный военный. Поэтому я вполне уверен, что он, следуя приказам и своим убеждениям, не нарушал инструкций миссии, а они в подобных условиях, разумеется, не предписывают дуть на огонь, если только для того, чтобы его задуть. Все это я сказал Троцкому. Совершенно очевидно, что Франция лишь проиграла бы в результате такой печальной авантюры, неизбежным концом которой рано или поздно стал бы полный разгром несчастных повстанцев. Единственное разумное использование чехословаков возможно лишь на Западном фронте, где их с большим воодушевлением и ожидают. Начавшиеся на сибирской границе столкновения повлекут за собой гибель русских и чешских солдат, что выгодно только Германии.

Если для союзников эта история неприятна, то для Советов — она исключительно опасна. 25 000 волевых, мужественных и дисциплинированных солдат находятся в районе с большим количеством чешских военнопленных, которые не преминут к ним присоединиться. Если борьба затянется, многие контрреволюционные элементы воспользуются благоприятной ситуацией, чтобы начать действия против правительства Советов. Зачем же вовлекать еще не закаленную и только создавшуюся молодую Красную Армию в эту психологически неудобную войну? И наконец, пока эта борьба продолжается, она будет усугублять транспортный и продовольственный кризис.

Увы, в союзнических странах отклик на эти события будет исключительно неблагоприятный, поскольку факты исказят, а всю ответственность с готовностью возложат на большевиков.

Необходимо любой ценой остановить этот конфликт.

Выдвинутые Троцким условия тяжелы, но приемлемы.

Прекращение военных действий. Разоружение чехословаков, их доставка в Архангельск и Мурманск при условии, что они будут переброшены под реальным командованием союзнических офицеров и в кратчайшие сроки эвакуированы на английских судах. Кроме того, Франция должна взять на себя обязательство вернуть в Россию в сроки, оговоренные в зависимости от возможностей французского флота, русских солдат, которые еще находятся у нас.

Я объяснил Троцкому, насколько неудачным было решение об аресте, три или четыре дня тому назад, Чер-мака и профессора Макса, президента и вице-президента Чехословацкого национального совета, которые глубоко сожалеют об имевшем место инциденте, пользуются большим влиянием в войсках и могли бы стать прекрасными посредниками в деле примирения. Заручившись разрешением Троцкого, я поспешил в тюрьму. Вместе с Макса мы отправились на Центральный телеграф и по прямому проводу связались с Омском и другими станциями, на которых рассредоточены чехословацкие отряды. Макса признает, что, хотя у чехов есть немало оправданий их действиям, все-таки они совершили ошибки, которые нужно исправлять. Он убежден, что покончить с этим делом необходимо как можно быстрее. В целом он принял выдвинутые Троцким условия и отбил соответствующие телеграммы.

Но поверят ли чехословаки этим телеграммам, не подумают ли они, что это фальшивки? Необходимо ехать на место. Прошу Троцкого направить на этот новый фронт комиссию в составе представителей Советов, Макса и союзнических офицеров. Троцкий дает немедленное согласие. Смешанная комиссия выедет в Пензу сегодня вечером.


Москва. 30 мая

Дорогой друг,

Уж не знаю по какой причине, но очень похоже, что директор «Известий» Стеклов страдает антантофобией. Я постоянно вижусь с ним на протяжении шести последних месяцев. Он долгое время жил во Франции и говорит о нашей стране очень восторженно и с большой теплотой. Когда возникла угроза разрыва между Советами и Антантой, я часто отмечал, что он глубоко страдает при мысли, что французский и русский народы могут быть вынуждены сражаться друг против друга.

Сегодня он сообщил мне, что накануне ВЦИК принял решение о воинской повинности. Стеклов бесконечно доволен. Он долгие месяцы неустанно доказывал, что добровольная армия может быть лишь временной мерой, что демократическая армия должна быть составлена из всех сил нации и что защита одновременно и революции, и Родины требует выполнения своего воинского долга всеми рабочими и крестьянами. Словом, у Стеклова есть все основания радоваться. Вместе с председателем петроградского профессионального совета Рязановым, человеком большого сердца и ума, и с некоторыми другими деятелями он умело сотрудничал, добиваясь этого заветного решения, которому, однако, энергично сопротивлялось большинство.

Отныне воинская повинность — факт. Если Господь и немцы дадут Красной Армии выжить, то, по крайней мере, в принципе она может стать великой армией. Но подчеркиваю: в принципе, ибо я по-прежнему убежден, что большевики, предоставленные самим себе и прибившимся к ним ненадежным элементам, будут долго блуждать, прежде чем добьются существенных практических результатов. Более чем когда-либо я сожалею сегодня о том, что мы не сумели вовремя понять, сколь плодотворную задачу мы могли бы выполнить в военной области, работая рядом с большевиками. Почему мы все еще сомневаемся в добросовестности и порядочности таких людей, как Троцкий? Да, их цели не совсем совпадают с целями союзников. Но очевидно и то, что, рано или поздно, собрав достаточно сил, — а если бы мы им помогли, они бы их накопили очень быстро, — большевики бы выступили против немецкого империализма, который единственно кто на данный момент продолжает их угнетать и непосредственно им угрожает.


Москва. 31 мая

Дорогой друг,

Оппозиция активизируется. На местах вспыхивают восстания, они свергают и уничтожают советские власти. Такое восстание только что началось в Саратове. На Урале — Дутов. На Дону — Краснов. На границе с Сибирью — чехословаки. В определенной степени связан с этими движениями только что раскрытый в Москве заговор анархистов; в нем участвовало несколько сот офицеров.

Каково значение всего происходящего? Очевидно, что все противники правительства пытаются воспользоваться недовольством народных масс, раздраженных голодом и безработицей.

Смогут ли они в ближайшее время свергнуть правительство? Как и раньше, я так не считаю. Два месяца тому назад я писал, что без поддержки германского оружия у оппозиции не было ни малейшего шанса покончить с большевизмом. В прошлом месяце я в более развернутом виде сформулировал причины, по которым, как я думаю, немцы еще долгое время не решатся на политическое вмешательство в дела России.

События вновь подтвердили правильность моей оценки, которая вновь разошлась с официальными предсказаниями. Я по-прежнему считаю, что, с одной стороны, без участия Германии оппозиция ни на что не способна и что, с другой — Германия все меньше и меньше расположена оказывать ей прямую военную поддержку, без которой победа невозможна.

Конечно, народные массы испытывают недовольство из-за экономических условий, о которых я только что говорил, и еще потому, что впервые после революции личная свобода каждого гражданина подвергается насилию в результате энергичных, порой даже грубых действий правящего революционным способом правительства. Будучи до глубины души вольнодумцем, — не то благодаря, не то вопреки долгим векам крепостничества, — русский крестьянин прожил 1917 г. в состоянии тихой анархии, столь милой сердцу этого исконного противника законов. Осуществленная на первом этапе большевиками чрезмерная децентрализация породила у него иллюзию, что больше уже им не будут править никогда. Но в последние месяцы большевики решительно и вдохновенно возвращаются к централизации. Множатся различные регламентации, ограничения и запрещающие декреты. И все же, несмотря на испытываемую горечь, крестьянин, похоже, еще не намерен свергать Советы, которые по-прежнему представляются ему властью пролетариата, его собственной властью. На мой взгляд, его упрощенная логика достаточно точно передана в формуле, которую недавно изложил при мне мужик с Украины, не так давно на собственном опыте убедившийся, чего можно ожидать от свержения большевиков: «У Советской власти, конечно, есть недостатки, что правда, то правда, но зато это по-настоящему наше правительство. Оно нам дало мир. Оно нам дало землю. Оно батюшку в тюрьму посадило. Если Советы сбросят, царь выйдет из тюрьм, снова сядет на трон, будет опять война, землю у нас отберут, и помещики станут нас пороть».

Тот, кто хочет знать правду о глубинных чувствах русского народа, кто хочет избежать досужих стенаний и не хочет беспредельно верить в химерические надежды обездоленных правящих классов, пусть поговорит с активными представителями рабочих и крестьян, так же как это изо дня в день делаю я, и без труда тогда убедится в достаточной стабильности Советской власти. Многие предпочитают, памятуя о том, что хотят услышать союзники, черпать информацию у промышленников, финансистов, служащих и интеллигентов, чьи интересы, привычки, благосостояние, безопасность и утонченность были грубо попраны действиями большевиков, вызвавшими тяжелые и разнообразные потрясения. В мирное