[102], он приводит свою 40-летнюю опытность, доказывающую, что все ассоциации работников в продолжение этого времени в Париже и департаментах его разрушились именно от jalousie[103] хороших работников к работникам непроизводительным, таким образом разрушилось равенство. Определение производства вещи и легкого барыша на нее может уничтожить французскую индустрию на чужих рынках, где эта вещь дешевле, а если [ограничиться] Франция ограничится только домашним производством, то обеднеет вместо обогащения. Притом же [работники] нужды работников различны по их положению и одинаковой платой не удовлетворяются: женатый работник в Париже с этой платой – нищий, приходящий холостой ученик – достаточен, а работник, приходящий извне только на заработок в известное время и после уходящий в другое место, – богат. Где же равенство? Практические замечания этого человека весьма любопытны.
Нельзя умолчать однако, что Л. Б. имеет партию и весьма сильную в работниках, до которых если не коснулись коммунистические теории, то коснулась их сантиментальная мечтательность, а также в плохих и праздных ремесленниках.
При посадке дерева свободы в Люксембургском саду в присутствии Л. Б. и Альберта, один работник подал заступ им и сказал: «aux premiers ouvriers de France»[104]. Слезы навернулись на глазах доброго Луи, и он торжественно объявил, что ему сделана ныне великая награда.
Радикально-(религиозная) – евангелическая часть демократов (не смешивать с радикально-католической Бюше), которой представитель Барбес, тоже аплодируют его стремлениям. Я сам видел в клубе Барбеса в Palais National, как этот человек, высокий ростом, с прекрасным, мужественным лицом и взглядом, имеющим какое-то упорство и повелительность, свойственную [нач] волевому начальнику, объявил равенство платы принципом христианским, евангелическим. «Разве обязан быть более награжден человек, который по силам своим может пронести 7 пудов, против человека, который в состоянии поднять только 4?» – сказал он в подтверждение принципа, с чем согласился также Этьен Араго и один, издатель «Réforme».
Но как бы то ни было, шум, произведенный новой доктриной, был так велик, что непременно требовал опровержения, ответа на [возраж] подавляющие возражения. Они и явились в [заседании] общем заседании комиссии 3 апреля, где Л. Блан, только что оправившийся от болезни, произнес длинную и, надо сказать, красноречивую [речь] и мастерски составленную речь.
К удивлению всего Парижа, юный преобразователь вдруг отказался от теории равной платы, назвав ее хотя и хорошей мерой, но мерой проходящей и нисколько не составляющей цели общественного развития. Цель всего общественного стремления должна быть по новой теории следующая: труд – по мере сил и способностей, вознаграждение – по мере нужды каждого: «que chacun produise selon son aptitude et ses forces, que chacun consomme selon ses besoin-ce qui revient à dire que l'égalité juste-c'est la proportionnalité.» (Bon!)[105].
Разумеется, нет возможности разбирать всей речи, которой еще болезненное состояние оратора придавало новую прелесть. В середине один работник встал и произнес тронутым голосом: Reposez-vous, ménagez vos forces, nous avons besoin de vous[106].
Луи Блан [горько жаловался] начал с жалобы на нападки и злостность их [врагов], причем прибавил, что они нисколько не поколебят его в трудах, за которыми он умрет, прежде чем уступит тем из убеждения. За ними последовала жаркая и, действительно, великолепная филиппика против конкуренции, которая, выкидывая всеобщую бедность, покоится на безнравственности, слепоте случая и в которой – благодетель человечества – гений, выдумывающий машину, производит злодеяние, делается орудием погибели тысячи людей. Одна ассоциация спасает общество, но равность задельной платы в ней еще не последнее слово. Это только переход, но переход необходимый. Все возражения против нее слабы. В нынешнем состоянии она невозможна, в будущем – необходима, Car alors – при другом благодетельном воспитании – «tout change… Qui oserait ne pas payer sa dette de travail, quant à l'égard de ses assosiés, de ses frères, sa paresse serait une lâcheté, un vol» (immense bravo)[107].
Но равность платы еще не представляет вполне принципа справедливости, он только осуществляется, когда долг находится в отношении сил и способностей, а право – в отношении нужды. До сих пор это было наоборот и вся история шла криво: «d'un bout de l'histoire à l'autre a retenti la protestation du genre humain contre ce principe: è chacun selon sa capacité, la protestation du genre humain, en faveur de ce principe: à chacun selon ses besoins!» (Bravo! Bravo!)[108].
Луи Блан заключил, что при большом развитии общественном равность платы должна быть распространена и на государственные лица тем более, что в самом [идее] факте властительства есть нечто безнравственное, долженствующее быть выкуплено страстью быть полезным. «Gouverner-c'est se dévouer. On a demandé si je consentirais à mappliquer la règle que je proclame. Voici ma réponse: dans le système d'universelle association, dans le système complètement réalisé que j appelle de tous mes voeux… oui! (Acclamations unanimes) Et ce oui je désire qu'il soit imprimé à 200 exmplaires, pour que si jamais je venais à le renier, chacun de vous pût, un exemplaire à la main, me démentir et me confodre». (Nouvelles et bruyantes acclamations)[109].
Эта речь произвела удивление, не менее предшествующей. Кто не знает, что ассоциация есть противодействие конкуренции, но кто же не видит, что долг работать по мере сил находится в противоречии с правом брать по нужде. Нужда совсем не зависит от работы, и определить ее никто не может (разве предположить, что человечество будет так нравственно, как женский пансион, и нужда всегда будет). Нужда, напротив, есть вещь неуловимая [и часто], и почти всегда мало работающий (это заметно) потребляет или имеет наклонность потреблять более работающего. Где же истина?
И так прошел этот месяц комиссии, замечательный по многим отношениям. Между прочим, Л. Блан объявил, что вскоре опубликуются как проекты постепенного введения ассоциаций, сперва в мастерских одной ветви и потом в мастерских всех ветвей промышленности, так и его новый труд: sur l'établissement d'ateliers agricoles et sur le lien qui les doit unir aux ateliers industriels, de manière à compléter notre plan[110].
Подождем. Неужто и это представит ту же пышную немощь, какую комиссия представляла до сих пор?
В антрактах своих заседаний комиссия занималась примирением работников и патронов в разных частях индустриации: это ее великая, благодетельная и истинно плодотворная деятельность. Так, примирены были хлебники и им даны новые основания, весьма выгодные обеим сторонам. Так, еще в мастерских механиков Дерони{66} и Кюля{67} введен принцип с ее помощью, но которому работники за малостью заказов не отсылаются, а скудность заказов падает на всех. Хозяева при первой возможности обязались дать работникам участие в самом барыше производства по общему согласию. Еще прежде комиссии старый сен-симонист Олен Родриг{68} подал пример подобного приобщения работников к части барыша на Северной железной дороге. Он положил именно распределять доходы ее следующим образом: 1) жалование и задельная плата, 2) процент капиталу и погашение его, 3) оставшийся доход за издержками содержания делить между [всеми] работниками и капиталистами, смотря по силе труда, представляемого жалованием, – у первого, смотря по количеству взноса, представляемого акцией, – у второго. Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что именно в этих свободных соглашениях и есть настоящий зародыш будущей жизни и новой истории.
Физиономия Парижа в марте месяце 1848
Разумеется [восстание], что с падением Дюшателя, так строго воспитавшего Париж в своей системе приличия и подавления народных фантазий, Париж вдруг изменился. Пассажи и галереи наполнились свободными женщинами и лоретками, которым прежде строго воспрещалось посещение публичных мест. Тротуары самой аристократической части бульваров [наводнились] захвачены шарлатанами, комедиантами, нищими, продавцами лохмотьев и даже [разносчиками] основателями азартных игр, рулетки, фараона, которые выманивают публично у детей, женщин, работников последнюю их копейку на приманку выиграть пряник, ножичек, карикатуру на Гизо или Лудвига-Филиппа! Нельзя почти нигде пройти, чтоб не натолкнуться на группу довольно плотную, загораживающую дорогу, в середине которой рыжий человек показывает танцующую обезьяну, или несчастный певец дерет во все горло республиканские, песни, или, наконец, мальчишка, разостлав коврик, кувыркается страшным образом перед скупой и мало великодушной публикой. Так как все это делается непременно под тенью трехцветного знамени, то вы издали можете видеть эту вывеску нового рода. [Я видел одного молодца] С паденьем серьезных индустрии развились в одну минуту ничтожные и нищенские, наподобие итальянских. На каждом повороте и при входе в каждую галерею неимоверное количество мальчишек, женщин, детей, работников оглушают вас предложением журналов, пасквилей, листков со стихами и разных ничтожностей, начиная с кокарды до коллекции гвоздиков, пуговиц и проч. Vouez «La Presse»! Vouez «Le Nationale!»[111]