— …Гордон Хайвэй у телефона.
— Отец? Это Чарльз.
— Чем могу помочь?
Не многим, как выяснилось. Я хотел узнать, не удалось ли выжать какую-нибудь информацию из сэра Герберта. Отнюдь. Мой отец был вынужден сказать, но, конечно, не прямо, а обиняками, что у Герби есть нужные мне сведения, но его друг Гордон забыл, блядь, его об этом спросить.
— Ага… — сказал я. — Кстати, я звонил домой — думал ты там.
— Нет, нет. На следующей неделе мне не нужно быть в офисе, так что я собирался ехать домой завтра. Может, тебя подбросить?
— Нет, спасибо.
— Понятно. Прости, что не смог… погоди. Ванесса хочет тебе что-то сказать.
— Привет! У тебя какой факультет? — спросила Ванесса.
Я назвал.
— Верно. Они избрали нового парня.
— И что за новый парень?
— Ничего о нем не знаю. Кроме того, что он крут.
Дрожащими пальцами я листал страницы подшивки «Собеседование». По прошествии трех четвертей часа я заучил наизусть Высокопарные Обобщения, Волен, но Недоволен и параграф под заголовком «Жесты искренности». Затем я обратился к Изменению Внешности по Ходу Дела. Этот раздел заканчивался так:
17. Входить без очков: надеть: а) если профессору за 50, б) если профессор сам в очках.
18. Пиджак расстегнут; если старый пердун — входя, застегнуть среднюю пуговицу.
19. Волосы прикрывают уши; если старый пердун — входя, пригладить за ушами?
Сноска отсылала к Акцентам 7. Там я прочел:
Входи в доверие постепенно. Если сильно зверствует (сноб v.[18] деревенщина), закашляйся в начале второй фразы и скажи: «Простите, я чуть-чуть волнуюсь» — голосом, идентичным голосу самого профессора.
Я закусил губу. Где-то здесь должен быть общий знаменатель. Ну конечно! Ведь все профессора — гомики, не так ли? Может, стоит рискнуть — оставить одежду аккуратной стопочкой за дверью и зайти голым? Или надеть прозрачные брюки без трусов? Или хотя бы войти с членом, торчащим из ширинки. Хотя бы. Или…
Зазвонил телефон. Джен с Нормом ушли куда — то ужинать, поэтому я отложил подшивку и поскакал наверх, чтобы ответить. Может, это Рейчел?
Это была не Рейчел. Это была Глория.
— Боже! Как твои дела, черт бы тебя побрал? — воскликнул я.
Ее дела были не так уж плохи. Она стояла в телефоне-автомате за углом, и спрашивала, можно ли заскочить на полчасика или около того. Можно?
— Да, конечно. Увидимся через минуту.
Я встал в дверях, заводя часы, чтобы чем-нибудь занять руки.
— И мне это все так надоело! Он (Терри) не оставлял меня в покое ни на секунду, все время за мной шпионил, бесился, если я хотя бы заговаривала с другим парнем. Знаешь, поначалу это еще может нравиться, но очень скоро задалбывает до смерти. — Глория издала истерический смешок, прикрыв рукой мелкие неровные зубы.
— Бедняжка. И что ты сделала?
Она изучала свой джин.
— Послала его к черту.
— И что он на это ответил?
— Он меня побил. И сказал, что я шлюха. Вот и все.
Я произнес речь на идиоматическом языке низов среднего класса о вреде ревности в любых ее проявлениях. (Тем временем Глория, неотрывно глядя мне в глаза, сняла свой кожаный жакет, обнаружив под ним обтягивающую красную футболку, которая, на мой взгляд, дисгармонировала с ее микроскопическими шортами из коричневой замши. И хотя было очевидно, что она носит трусики, было столь же очевидно, что на ней нет ни колготок, ни лифчика.) Когда моя речь уже подходила к концу, опять зазвонил телефон.
— …Если не хочешь обречь себя на несчастье. Никуда не уходи.
Я припустил по лестнице.
Пиканье телефона-автомата. Терри? Нет, Рейчел.
— Чарльз? О, Чарльз, ты ни за что не поверишь, что случилось.
— Ну?
— Мамочка обо всем узнала. Она узнала про Париж.
— Как?
— Она поехала навестить Нянюшку — и все открылось.
— Но как?
— Не знаю! — Рейчел чуть не плакала, но все же продолжила: — Мамочка пришла, увидела, как мала комната Нянюшки, спросила, где я спала… Я не знаю.
— Понятно. Ты сейчас где?
— У Нянюшки. Мамочка выгнала меня из дому.
— Приезжай лучше ко мне.
— Давай. Но мне нужно тут еще немного побыть, — сказала она, оживившись, — потому что Нянюшка в плохом состоянии. Она считает, что это все из-за нее и…
— Это и вправду из-за нее…
— Который час? Слушай, я приеду около девяти. Ладно?
Спускаясь по лестнице, я вдруг на секунду замер, задумавшись.
Глория, сняв туфли, лежала на кровати. Я сел рядом.
— С тобой так приятно поговорить, Чарльз. Ты всегда знаешь, как меня утешить.
Было ровно восемь часов и три минуты.
Восемь ноль пять. Замысловато сплетенные тела. Пальцы Глории теребят пряжку моего ремня. Мои пальцы блуждают между замшей и влажным хлопком. Слюнявые поцелуи.
Восемь пятнадцать. Глория настроена серьезно: она встает и стягивает с себя футболку. Я безучастно расстегиваю рубашку. Затем прекращаю. Но Глория расстегивает свои миленькие шортики; они падают на пол, и она делает шаг наружу. Эти великолепно безыскусные, антихудожественные гигантские груди! Глория улыбается.
— Чарльз, я не принимаю таблеток.
— Еще одна… я хочу сказать — одна резинка у меня найдется.
Я снова засомневался, почувствовав отрезвляющий холодок. Глория большими пальцами оттянула спереди свои трусы. Они оттопырились так, словно внутри был здоровенный мужской член, а то и два.
— Да, резинка у меня найдется, — сказал я.
Восемь двадцать пять. После чреватой растяжением шейных мышц позиции «шестьдесят девять» и после недолгого пребывания у нее внутри без защиты я схватил маленькую розовую коробочку и извлек оттуда последнего троянца. (Не волнуйтесь — это мой эквивалент сигаретной пачки «на показ»; основной запас я держу в другом месте.)
Восемь тридцать пять. «Да, мне тоже было здорово. — Я говорю искренне. — Нет, спасибо, я хочу бросить. Глория, дело в том, что вот-вот должны прийти моя сестра с мужем. Тебе не доводилось беседовать с Норманом, нет? Понимаешь, у него очень пуританские взгляды — чопорность и все такое. Очень строгое воспитание. Поэтому он может…» — «Наверное, без пяти, нет — без десяти девять». — «Да, конечно. Никаких причин для паники. Просто он может напрячься. Ты же знаешь этих аристократов. Они никогда не в состоянии расслабиться. Вдобавок у меня завтра собеседование. В Политехническом в Лидсе».
— Да и мне все равно пора. Рада, что повидала тебя.
— И я тоже.
Презерватив примкнул к своему (ненамного) более тяжелому близнецу.
Восемь сорок пять. Глория хихикает, натягивая футболку на свои груди. Я тоже хихикаю, чтобы не обосрать от страха весь пол.
Восемь пятьдесят пять.
— Пока, моя сладость. Я позвоню тебе завтра.
— Спасибо, что ты был таким милым.
Я практически выталкиваю ее за дверь.
— Я? Это ты была милой.
Она снова хихикает и наконец уходит.
Безвольно повиснув на перилах, я наградил себя десятью секундами непрерывного глубокого дыхания. Затем спустился вниз. Я метался с высунутым языком, посыпая тальком простыни и гениталии, проверяя, нет ли на подушке следов косметики, обеими руками запихивая салфетки в корзину для бумаг и ногой загоняя под кровать стакан Глории. Я благодарил бога за то, что днем переспал с Рейчел: отсюда и устричный запах, и смятая постель. Полоща рот ментоловой жидкостью, я выискивал посткоитальные пятна. Лицо по цвету напоминало малиновое варенье. Я погрузил его в раковину, наполненную холодной водой. Если Рейчел что-нибудь скажет, мне останется только, заикаясь, поведать ей, как я страшно волновался из-за того, что случилось.
— Правда? Нет, это… я п-п-просто страшно волновался из-за того, что случилось. Что именно с-с-сказала твоя мать?
— Боже, в это трудно поверить, я знаю. Но тебе не стоит волноваться, любимый. Это не твоя вина.
— Я чувствую свою ответственность.
— Чепуха. Во-первых, это была моя идея… Но это было ужасно. Она просто зашла ко мне в комнату и сказала, довольно спокойно: «Я знаю, что ты не жила у Нянюшки. Может, скажешь, где ты была, или мне вызвать полицию?»
— Полицию. Чертовщина какая-то. Да кем она себя мнит? Она что, не видит, что ты уже выросла? Тебе уже двадцать, черт подери, и она не может…
— Я говорила тебе, что она просто бесится из-за некоторых вещей. Думаю, что Папочка… — Рейчел переплела пальцы и потупилась.
— И что ты ей сказала?
— Рассказала всю правду.
— Ты не могла что-нибудь придумать? Нет. Пожалуй, нет.
Она прижалась ко мне, дрожа и тихонько всхлипывая. Я обнял ее за плечи и допил джин. Я заметил, что фонари золотят пыль на окнах гостиной, словно бы ее посыпали для красоты.
Когда мы уже спускались ко мне, зазвонил телефон.
— Это может быть Мамочка, — сказала Рейчел.
Это была не Мамочка.
— Это Беллами. Чарльз, это ты? — спросил он пьяным, булькающим голосом. — Надо полагать, у тебя не вышло.
— Да. Простите.
— Ничего. Значит, завтра собеседование? Тогда — ни пуха! Может, мм, после того как… это… Чарльз, я буду рад тебя видеть. Я хочу…
— Нет. Простите. Всего доброго. — Я прервал его короткими гудками.
— Кто это был?
— Ошиблись номером.
Вы, верно, подумали, что Рейчел в такой вечер будет подавлена, но, когда мы залезли в постель, она дрожала от возбуждения. «Защити меня, — шептала она в темноте, — пожалуйста, защити меня». В ответ на эту просьбу, я замысловато обвил ее своими конечностями. Но она не прекращала шептать.
— Минутку, — сказал я.
Упаковка от «Пенекса» была, конечно, пуста, так что я полез в коробку от «Снайперов». Хотя это и не к чему, думал я. Если я и кончу, то одной лишь кровью.
Коробка была тоже пуста.
— Черт. Закончились.
— Нет, — сказала Рейчел. — Один должен быть. Я видела днем. Там было два.