– Вы около кингз-пайлэндских конюшен, – ответила она.
– В самом деле! Вот так удача! – вскрикнул незнакомец. – Я слышал, что там каждую ночь дежурит один из конюхов. Вероятно, вы несете ему ужин. Ну, я думаю, вы не откажетесь заработать себе на новое платье, не правда ли?
Он вынул из кармана жилета сложенный лист белой бумаги.
– Постарайтесь передать это конюху сегодня же, и у вас будет самое красивое платье, какое только можно приобрести за деньги.
Его мрачный вид испугал девушку, и она пробежала мимо него к окну, через которое подавала обыкновенно ужин. Окно было уже открыто, и Хантер сидел в конюшне за маленьким столом. Она только что начала рассказывать о том, что случилось с ней, как незнакомец тоже подошел к окну и заглянул в него.
– Добрый вечер, – сказал он, – мне надо поговорить с вами.
Девушка клянется, что видела уголок бумажки, сжатой в его руке, когда он говорил эти слова.
– Что вам тут нужно? – спросил конюх.
– Нужно кое-что выгодное для вашего кармана, – ответил незнакомец. – У вас две лошади на Уэссекский приз – Сильвер-Блэз и Баярд. Сообщите верные сведения о них, и не останетесь в накладе. Правда ли, что при своем весе Баярд может обогнать других на сто ярдов за пять фурлонгов[4] и что поставить на него деньги – это верный выигрыш?
– Ах, так вы один из этих проклятых шпионов! – крикнул конюх. – Я сейчас покажу вам, как мы угощаем их в Кингз-Пайлэнде!
Он вскочил с места и бросился на другой конец конюшни, чтобы спустить собаку. Девушка побежала к дому, но на бегу обернулась и увидела, что незнакомец просунулся в окно. Однако когда Хантер минуту спустя выбежал с собакой, незнакомец исчез, и как ни искал конюх, не мог найти и следа его.
– Одну минуту! – перебил я Холмса. – Конюх не запер за собой двери, выбежав с собакой из конюшни?
– Превосходно, Ватсон, превосходно! – проговорил мой приятель. – Я сразу обратил внимание на это важное обстоятельство и вчера же послал в Дартмур специальную телеграмму для разъяснения этого вопроса. Конюх запер дверь, выйдя из конюшни. Окно же недостаточно велико для того, чтобы через него мог пролезть человек.
Хантер подождал возвращения своих товарищей и тогда послал сказать тренеру о случившемся. Стрейкер взволновался, получив это известие, хотя, кажется, не вполне понял его истинное значение. Однако им овладело смутное беспокойство, и миссис Стрейкер, проснувшись в час ночи, увидела, что он одевается. На ее вопрос он ответил, что не может спать, так как тревожится о лошадях и хочет пройти в конюшню, чтобы узнать, все ли там благополучно. Миссис Стрейкер уговаривала его остаться, так как за окном лил дождь, но он все-таки ушел, надев непромокаемый плащ.
Миссис Стрейкер проснулась в семь часов утра и увидела, что муж ее не возвращался. Она поспешно оделась, позвала служанку и пошла в конюшню. Дверь была отперта. Хантер, скорчившись, сидел на стуле в каком-то оцепенении, стойло фаворита было пусто, а тренера и следа не было.
Поспешно разбудили двух конюхов, спавших на сеновале. Оба они ничего не слыхали ночью, так как спали очень крепко. Хантер, очевидно, был под влиянием какого-то сильного снадобья, и от него нельзя было ничего добиться, а потому его оставили выспаться, пока два других конюха и обе женщины принялись разыскивать тренера. Они все еще надеялись, что тренер взял лошадь для утренней прогулки, но, взойдя на пригорок вблизи дома, с которого видна была вся окрестность, они не только не увидели фаворита, но заметили кое-что, указывавшее, что тут произошло нечто трагическое.
В четверти мили от конюшни на терновом кусте болтался плащ Джона Стрейкера. Как раз за этим кустом, в болоте было воронкообразное углубление, на дне которого нашли тело несчастного тренера. Голова у него была размозжена каким-то тяжелым орудием, а на бедре виднелась резаная рана, нанесенная, очевидно, каким-то очень острым инструментом. Было ясно, что Стрейкер энергично отбивался от напавших на него людей, так как в правой руке он держал маленький нож, весь в крови по рукоятку, а левой сжимал красный с черным шелковый галстук, который, как показала служанка, был надет на незнакомце, приходившем в конюшню накануне вечером.
Когда Хантер вышел из оцепенения, он сразу вспомнил владельца галстука. Он говорил также, что убежден в том, что незнакомец подсыпал какого-то снадобья в баранину в то мгновение, когда просунулся в окно, и таким образом лишил конюшню сторожа. Что касается пропавшей лошади, то многочисленные следы в грязи, которой было покрыто дно роковой впадины, указывали на то, что она была тут во время борьбы. Но затем она пропала и, несмотря на обещанную большую награду и на то, что все находившиеся вблизи цыгане приняли горячее участие в поисках, о ней нет ни слуху, ни духу. Анализ остатков ужина конюха показал присутствие в них значительной доли опиума, между тем как вся прислуга в доме ела то же блюдо без всяких последствий.
Таковы основные факты дела, изложенные без примеси каких бы то ни было предположений. Теперь я расскажу, что сделано полицией.
Инспектор Грегори, которому поручено следствие, человек очень знающий. Будь он одарен даром воображения, он, несомненно, достиг бы значительных высот в своей профессии. По приезде на место происшествия он немедленно арестовал человека, на которого, естественно, падало подозрение. Найти его было не очень трудно, так как он хорошо известен в округе. Оказывается, это некто Фицрой Симпсон. Он человек хорошего происхождения и воспитания, но истратил свое состояние на скачках и живет теперь тихо, занимаясь букмекерством в спортивных лондонских клубах. При осмотре его записной книжки оказалось, что им поставлено около пяти тысяч против фаворита.
Когда его арестовали, он показал, что приехал в Дартмур, надеясь получить некоторые сведения о кингз-пайлэндской конюшне, а также о Десборо, втором фаворите, находящемся на попечении Сайласа Брауна. Он не отрицал своего поведения в предыдущий вечер, но объявил, что не имел никаких преступных замыслов и просто желал получить сведения из первых рук. Когда ему показали галстук, он сильно побледнел и совершенно не мог объяснить, каким образом он очутился в руках убитого. Его мокрая одежда указывала, что он был под дождем в предыдущую ночь, а палка с тяжелым свинцовым набалдашником могла быть именно тем орудием, от нескольких ударов которого последовала смерть тренера.
С другой стороны, у него не обнаружено ни малейшего ранения, между тем как окровавленный нож Стрейкера указывает, что по крайней мере один из нападавших должен быть ранен им.
Вот и вся история, Ватсон, и если вам удастся пролить какой-либо свет на это дело, буду бесконечно обязан вам.
Я с величайшим вниманием слушал изложение Холмса, отличавшееся свойственной ему ясностью. Хотя большинство фактов и было известно мне, но я недостаточно оценил их относительную важность и связь между собой.
– Не возможно ли предположить, что Стрейкер сам нанес себе рану во время судорожных движений, обыкновенно являющихся следствием повреждения мозга? – заметил я.
– Не только возможно, но даже вполне вероятно, – сказал Холмс. – В таком случае исчезает одно из главных обстоятельств, говорящих в пользу обвиняемого.
– И все же я никак не могу понять, какую гипотезу могла построить полиция.
– В том-то и дело, что против всякой предложенной гипотезы могут найтись серьезные возражения, – сказал Холмс. – Насколько я понимаю, полиция предполагает, что Фицрой Симпсон, опоив конюха и добыв каким-нибудь образом второй ключ от конюшни, отпер ее и вывел лошадь, очевидно, желая украсть ее. Не нашли уздечки; вероятно, Симпсон надел ее на лошадь. Затем, оставив конюшню отпертой, он повел Сильвер-Блэза по болоту, где тренер встретил или догнал его. Понятно, последовала борьба. Симпсон ударил тренера по голове своей тяжелой палкой, а тот, защищаясь, не смог нанести ему раны своим маленьким ножом. Тогда вор или увел с собой лошадь в какое-нибудь потайное место, или она вырвалась от него во время борьбы и блуждает теперь где-нибудь по болоту. Так представляется это дело полиции, и, как ни невероятно это объяснение, всякое другое еще менее вероятно. Однако я должен как можно быстрее оказаться на месте преступления, чтобы проверить обстоятельства дела; иначе я не представляю, как можно продвинуться дальше в этом деле.
Был уже вечер, когда мы подъехали к маленькому городу Тавистоку, лежащему в центре огромного Дартмурского округа. На станции нас ожидали два господина: один – высокий блондин, с бородой и волосами, напоминавшими львиную гриву, с замечательно проницательными светло-голубыми глазами; другой – маленький подвижный человек, с подстриженными бакенбардами, с моноклем в глазу, очень чисто и аккуратно одетый, в сюртуке и гетрах. Последний был полковник Росс, известный спортсмен; первый – инспектор Грегори, человек, быстро составивший себе репутацию искусного полицейского следователя.
– Я в восторге, что вы приехали, мистер Холмс, – сказал полковник. – Инспектор сделал все, что было возможно, но я намереваюсь предпринять и невозможное, пока не отомщу за бедного Стрейкера и не верну своей лошади.
– Не открылось ли чего-нибудь нового? – спросил Холмс.
– К сожалению, должен сказать, что мы мало продвинулись вперед, – ответил инспектор. – У нас здесь экипаж, и так как вы, наверное, пожелаете засветло осмотреть место происшествия, то мы можем переговорить обо всем во время поездки.
Минуту спустя мы все сидели в удобном ландо и ехали по мостовой причудливого старинного девонширского городка. Инспектор Грегори с увлечением рассказывал дело и изливал целый поток замечаний, в который Холмс вставлял иногда вопрос или восклицание. Полковник Росс откинулся на подушки, сложив руки на груди и надвинув шляпу на лоб, а я с интересом прислушивался к разговору. Грегори развивал свою теорию, которая оказалась почти совершенно тождественной тому, что предсказывал Холмс.