– Напротив, – возразил Холмс. – Из пятидесяти трех моих последних дел мое имя упоминается только в четырех, а в сорока девяти остальных вся честь принадлежит полиции. Я не виню вас в том, что это не известно вам: вы молоды и неопытны, но если желаете достигнуть успеха в вашей новой деятельности, то вам следует работать со мной, а не против меня.
– Я был бы очень рад некоторым указаниям, – сказал сыщик, меняя тон. – До сих пор, правда, я не имел никакого успеха.
– Какие шаги вы сделали?
– Подозрение пало на посыльного Танджи. Аттестация из полка у него прекрасная, и никаких улик против него нет. Но у жены репутация плохая. Я думаю, она знает больше, чем говорит.
– Вы проследили за ней?
– Мы приставили к ней одну из наших женщин. Миссис Танджи пьет. Наша поверенная два раза разговаривала с ней, когда та была навеселе, но ничего не добилась.
– Насколько я слышал, у них была назначена продажа имущества с аукциона.
– Да, но долг был уплачен.
– Откуда они взяли деньги?
– Он получил свою пенсию, но вообще не заметно, чтобы у них были деньги.
– Чем она объяснила свое появление на звонки мистера Фелпса?
– Она сказала, что муж ее очень устал и она хотела помочь ему.
– Конечно, это подтверждается тем, что немного позднее он оказался спящим на стуле. Итак, против него нет улик, кроме репутации плохой жены. Спросили вы ее, почему она так спешила в тот вечер? Ее поспешность обратила на нее внимание констебля.
– Она запоздала и торопилась домой.
– Указали вы ей на то, что вы и мистер Фелпс были у нее на квартире раньше ее, хотя она вышла на двадцать минут раньше вас?
– Она объясняет это разницей в скорости между омнибусом и кэбом.
– Объяснила она, почему, придя домой, пробежала прямо на кухню?
– Потому что там у нее лежали деньги, которыми она собиралась уплатить долг.
– Однако у нее есть ответ на все. Спрашивали ли вы ее, не видела ли она кого-нибудь на Чарльз-стрит?
– Только констебля.
– Ну, вы, кажется, допросили ее достаточно подробно. Что вы еще сделали?
– В продолжение девяти недель следили за Горо, но безуспешно. Против него нет ни малейших улик.
– Еще что?
– Да ничего, никаких улик нет.
– Есть у вас какое-нибудь предположение, отчего звонил колокольчик?
– Должен сознаться, что теряюсь в догадках. Надо обладать большим хладнокровием, чтобы сделать такую штуку.
– Да, очень странный поступок. Очень благодарен вам за сообщения. Дам вам знать, если удастся разыскать виновного. Идем, Ватсон!
– Куда же мы отправимся теперь? – спросил я, когда мы вышли на улицу.
– Поедем к лорду Холдхерсту, члену кабинета министров и будущему премьеру Англии.
Нам посчастливилось застать лорда Холдхерста в его кабинете на Даунинг-стрит. Холмс послал свою визитную карточку, и нас сейчас же приняли. Государственный деятель принял нас со свойственной ему старомодной вежливостью и усадил нас в роскошные кресла, стоявшие по бокам камина. Стоя между нами на ковре, лорд Холдхерст, высокий, тонкий, с резко очерченным задумчивым лицом, с кудрявыми, преждевременно поседевшими волосами, казался олицетворением нечасто встречающегося типа истинно благородного вельможи.
– Ваша фамилия очень хорошо знакома мне, мистер Холмс, – улыбаясь, проговорил он. – И, конечно, я не сомневаюсь насчет цели вашего посещения. Только один случай, происшедший в здешнем министерстве, мог привлечь ваше внимание. Можно узнать, чьи интересы вы представляете?
– Интересы мистера Перси Фелпса, – ответил Холмс.
– Ах, моего несчастного племянника! Вы понимаете, что именно вследствие нашего родства мне труднее защитить его, чем любого постороннего. Боюсь, что этот случай очень дурно отразится на его карьере.
– Но если документ будет найден?
– Тогда, конечно, дело другое.
– Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, лорд Холдхерст.
– Буду счастлив дать вам все сведения, какие только могу.
– Наставления относительно переписки документа вы давали в этой комнате?
– Да.
– Следовательно, вряд ли кто мог подслушать вас?
– И речи не может быть об этом.
– Говорили ли вы кому-нибудь, что намереваетесь отдать переписать договор?
– Никому.
– Вы уверены в этом?
– Совершенно уверен.
– Ну, если вы ничего не говорили о документе и мистер Фелпс также не говорил, а кроме вас никто не знал об этом, то вор оказался в комнате Фелпса совершенно случайно. Он просто воспользовался подвернувшимся ему счастливым случаем.
Лорд Холдхерст улыбнулся.
– Тут уже кончается предел моих знаний, – сказал он.
Холмс задумался на одно мгновение.
– Есть один очень важный пункт, о котором я хочу поговорить с вами, – сказал он. – Насколько я знаю, вы опасались очень серьезных последствий в том случае, если бы договор стал известен?
Тень пробежала по выразительному лицу министра.
– Да, последствия могут быть очень серьезные.
– И они уже обнаружились?
– Нет еще.
– Если договор попадет во французское или русское посольство, вы, вероятно, узнаете об этом?
– Конечно, – ответил лорд Холдхерст, и на лице его выразилось недовольство.
– Так как с тех пор прошло уже почти десять недель и о бумаге ничего не слышно, то нельзя ли предположить, что по какой-либо причине она не попала ни в одно из посольств?
Лорд Холдхерст пожал плечами.
– Нельзя же предположить, мистер Холмс, чтобы вор украл договор только для того, чтобы вставить его в рамку и повесить на стену
– Может быть, он поджидает, кто даст большую цену?
– Если подождет еще немного, то ничего не получит. Через несколько месяцев договор перестанет быть тайной.
– Это чрезвычайно важно, – сказал Холмс. – Конечно, можно предположить внезапную болезнь вора…
– Например, воспаление мозга? – спросил министр, бросая проницательный взгляд на своего собеседника.
– Я этого не говорю, – невозмутимо ответил Холмс. – Но мы отняли у вас слишком много дорогого времени, лорд Холдхерст, а потому позвольте проститься с вами.
– Полного успеха, кто бы ни был виноват, – сказал Хольдхерст, провожая нас до дверей.
– Прекрасный человек, – заметил Холмс, когда мы вышли на улицу. – Но ему трудно поддерживать свое положение с должным достоинством. Он далеко не богат. Вы, конечно, заметили, что на сапогах у него новые подметки? Ну, Ватсон, не стану вас больше отвлекать от вашей работы. Сегодня я ничего не буду делать, подожду ответа на объявление насчет кэба. Но был бы очень благодарен вам, если бы вы поехали со мной завтра утром в Уокинг тем же поездом, как сегодня.
На следующее утро я встретил его на станции, и мы вместе поехали в Уокинг. Он сказал мне, что не получил ответа на объявление и не узнал никаких новых данных. Выражение лица Холмса, когда он хотел, бывало невозмутимо, как у краснокожего, и по его виду я не мог вывести заключения, доволен ли он положением дела или нет. Как я помню, он разговаривал о системе измерений Бертильона и восторгался французским ученым.
Больного мы нашли, как и раньше, на попечении его усердной сиделки. На вид ему было гораздо лучше. Когда мы вошли, он встал с кушетки и свободно пошел навстречу нам.
– Что нового? – торопливо спросил он.
– Как я и опасался, не могу сказать вам ничего определенного, – ответил Холмс. – Видел я и Форбса, и вашего дядюшку и начал розыски по двум следам. Может быть, что-нибудь и выйдет из этого.
– Так вы не отчаиваетесь?
– Нисколько.
– Да благославит вас Бог за это! – воскликнула мисс Гаррисон. – Не будем только терять надежды и терпения – и правда откроется.
– Мы можем вам рассказать больше, чем вы нам, – сказал Фелпс, садясь на кушетку.
– Я надеялся на это.
– Да, сегодня ночью с нами случилось происшествие которое могло бы иметь весьма важные последствия! – проговорил Фелпс. Выражение лица его стало очень серьезным, и нечто похожее на страх мелькнуло в его глазах. – Знаете ли, я начинаю думать, что я бессознательно являюсь центром какого-то заговора, направленного против моей жизни и чести.
– А! – вскрикнул Холмс.
– Это кажется невероятным, потому что, насколько я знаю, у меня нет врагов. Но после того, что произошло ночью, я не могу прийти к иному заключению.
– Пожалуйста, расскажите мне все.
– Надо вам сказать, что в эту ночь я спал в первый раз за время моей болезни в комнате один, без сиделки. Мне было настолько лучше, что я решил обойтись без нее, но оставил себе ночник. Около двух часов утра я заснул, но был внезапно разбужен каким-то легким шумом, как будто мышь грызла доску. Некоторое время я прислушивался к этому звуку. Звук становился все громче, и наконец у окна послышался металлический лязг. Я поднялся на кровати в полном изумлении. Всякое сомнение исчезло. Кто-то просовывал инструмент в узкую щель между створками ставен и приподнимал болт.
Затем наступила пауза, длившаяся минут десять. Очевидно, кто-то прислушивался, не проснулся ли я от шума. Потом я услышал, как медленно, с тихим скрипом отворилось окно. Я не мог выдержать дольше, потому что нервы мои не те, что прежде, вскочил с кровати и распахнул ставни. У окна, на земле притаился какой-то человек. Он исчез с быстротой молнии, так что я не мог рассмотреть его. На нем было что-то вроде плаща, которым он прикрывал нижнюю часть лица. В одном я только не сомневаюсь – это в том, что в руках у него было какое-то орудие, как будто длинный нож. Я ясно видел блеск его, когда незнакомец бросился бежать.
– Это чрезвычайно интересно, – сказал Холмс. – Ну, что же вы сделали тогда?
– Будь я сильнее, я выскочил бы в открытое окно и бросился бы за ним. Но в настоящем моем состоянии я только позвонил и поднял на ноги весь дом. Это заняло много времени, так как звонок проведен в кухню, а вся прислуга спит наверху. Но на мой крик явился Джозеф и разбудил остальных. Джозеф и грум нашли следы на цветочной клумбе под окном, но последние дни погода стояла очень сухая, и они решили, что бесполезно искать продолжение следов на траве. Они сказали мне, что на деревянной изгороди вдоль дороги остались следы, показывающие, что кто-то перелезал через нее, причем сломал верхушку одного из кольев. Я еще ничего не говорил местной полиции, потому что хотел раньше посоветоваться с вами.