– Пустая царапина… благодаря собственной моей неловкости, – ответил он, раскланиваясь с нами. – Ваше дело, мистер Фелпс, действительно одно из самых темных, которые мне приходилось распутывать.
– Я боялся что оно окажется выше ваших сил.
– Удивительно интересный случай.
– Повязка указывает на какие-то приключения, – заметил я. – Не расскажите ли вы нам, что случилось с вами?
– После завтрака, мой милый Ватсон. Вспомните, что сегодня утром я дышал воздухом Суррея на протяжении тридцати миль. Вероятно, нет ответа на мое объявление о номере кэба? Ну, что же, нельзя ожидать удачи во всем.
Стол был уже накрыт, и только я собрался позвонить, как миссис Хадсон принесла чай и кофе. Через несколько минут она вернулась с тремя закрытыми блюдами, и мы все уселись у стола: Холмс страшно голодный, я полон любопытства, Фелпс в глубочайшем унынии.
– Миссис Хадсон оказалась на высоте обстоятельств, – сказал Холмс, снимая крышку с блюда, на котором лежали тушеные цыплята. – Ее стряпня несколько однообразна, но она, как шотландка, умеет приготовить подходящий завтрак. Что там у вас, Ватсон?
– Яичница с ветчиной, – ответил я.
– Хорошо. А вы что желаете, мистер Фелпс? Цыпленка, яиц? Положить вам, или вы сами возьмете?
– Благодарю вас, я не могу есть, – сказал Фелпс.
– Ну, попробуйте-ка блюдо, которое перед вами.
– Благодарю вас, право, не могу.
– Надеюсь, что вы по крайней мере не откажетесь положить мне, – сказал Холмс, лукаво подмигивая.
Фелпс поднял крышку, громко вскрикнул и устремил неподвижный взор в одну точку. Лицо его стало бледнее блюда, на которое он смотрел. Посредине блюда, наискось, лежал сверток голубовато-серой бумаги. Фелпс схватил его, прочел, пожирая глазами, и как бешеный пустился скакать по комнате, прижимая бумагу к груди и взвизгивая от восторга. Потом он бросился в кресло в полном изнеможении, так что нам пришлось дать ему бренди, чтобы предотвратить обморок.
– Ну-ну, – успокоительно сказал Холмс, поглаживая его по плечу. – Нехорошо было с моей стороны так поразить вас, но Ватсон вам скажет, что я люблю драматические положения.
Фелпс схватил его руку и поцеловал.
– Да благословит вас Бог! – вскрикнул он. – Вы спасли мою честь.
– Ну, знаете, ведь и моя была задета, – возразил Холмс. – Уверяю вас, что мне так же невыносимо было бы не добиться успеха в деле, как вам не исполнить данного вам поручения!
Фелпс запрятал драгоценный документ в самый глубокий карман сюртука.
– У меня не хватает духа прервать ваш завтрак, а между тем я умираю от нетерпения узнать, где и как вы достали договор.
Шерлок Холмс выпил чашку кофе и занялся яичницей с ветчиной. Потом он встал, зажег трубку и уселся в свое кресло.
– Расскажу вам, что я сделал сначала и что случилось потом, – сказал он. – Расставшись с вами на станции, я совершил восхитительную прогулку по очаровательной местности Суррея и дошел до хорошенькой деревушки Рипли, где напился чаю в гостинице, наполнил свою фляжку и запасся сандвичами. Я остался там до вечера, а потом отправился в Уокинг и как раз после заката солнца очутился на большой дороге у Брайарбрэ. Я подождал, пока на дороге не стало народу, – да, кажется, и вообще эта дорога не очень многолюдна – и перелез через забор в парк.
– Но ведь, наверное, калитка была отперта? – заметил Фелпс.
– Да, но у меня особые вкусы в подобных случаях. Я выбрал место, где стоят три сосны, и под их защитой перелез через забор так, что никто не мог увидеть меня. Перебравшись на другую сторону, я пополз от куста к кусту – доказательством чего может служить плачевное состояние моих брюк, – пока не дополз до группы рододендронов как раз против окна вашей спальни; тут присел на корточки и стал ждать. Шторы в вашей комнате не были опущены, и я мог видеть мисс Гаррисон, сидевшую у стола за чтением. Было четверть одиннадцатого, когда она захлопнула книгу, закрыла ставни и вышла из комнаты. Я слышал, как она затворила дверь и повернула ключ в замке.
– Ключ? – спросил Фелпс.
– Да, я просил мисс Гаррисон запереть дверь снаружи и взять с собой ключ, когда она пойдет спать.
Она строго выполнила все мои указания, и без ее участия договор не лежал бы у вас в кармане. Итак, она ушла, огни в доме потухли, а я продолжал сидеть скорчившись, под рододендронами.
Ночь была чудная, но ждать было очень скучно. Правда, в этом ожидании было своего рода возбуждение, напоминавшее то, которое охватывает охотника, когда он лежит у ручья, подстерегая крупную дичь. Однако время тянулось очень медленно, почти так же медленно, как в ту ночь, когда мы с вами, Ватсон, сидели в ночной тьме, ища разрешения тайны «пестрой ленты». Церковные часы в Уокинге отбивали каждую четверть, а мне временами казалось, что они совсем остановились. Наконец около двух часов ночи я услышал тихий звук открываемого засова и скрип ключа. Мгновение спустя отворилась боковая дверь, и при свете луны я увидел мистера Джозефа Гаррисона, выходящего из дома.
– Джозефа! – вскрикнул Фелпс.
– Он был без шляпы, но на плече у него был накинут черный плащ, которым он мог мгновенно закрыть себе лицо в случае нужды. Он крался в тени вдоль стены. Дойдя до окна вашей комнаты, он всунул длинный нож в щель между рамами и отодвинул задвижку. Открыв окно и просунув нож между ставнями, он отпер и их. Из моей засады я отлично видел внутренность комнаты и каждое движение мистера Гаррисона. Он зажег две свечи на камине и потом приподнял угол ковра у двери. Он наклонился и вынул кусок из паркета; такие куски обыкновенно оставляются для того, чтобы можно было добраться до соединения газовых труб. Эта доска, конечно, прикрывала то место, откуда идет газовая труба, снабжающая газом кухню, находящуюся внизу. Из потайного местечка он вынул вот этот сверток бумаг, задвинул доску, прикрыл ее ковром, затушил свечи и… попал в мои объятия, так как я поджидал его за окном.
Но, мистер Джозеф оказался опаснее, чем я думал. Он бросился на меня с ножом, и мне пришлось два раза повалить его на землю, причем он порезал мне руку, прежде чем я справился с ним. Страшно было выражение единственного глаза, которым он мог видеть по окончании борьбы, но он выслушал мои доводы и отдал бумаги. Получив их, я отпустил его, а сегодня утром телеграфировал Форбсу все подробности. Если ему удастся поймать пташку, тем лучше! Но если, как я сильно подозреваю, он найдет гнездышко опустевшим, тем лучше для правительства. Мне кажется, что как лорду Холдхерсту, так и мистеру Перси Фелпсу было бы приятно, если бы это дело не дошло до суда.
– Боже мой! – с трудом проговорил наш клиент. – Неужели вы хотите сказать, что в продолжение этих долгих мучительных десяти недель украденные бумаги были в той же комнате, где жил я?
– Да.
– Джозеф! Джозеф, негодяй и вор!
– Гм! Боюсь, что Джозеф гораздо хуже и опаснее, чем можно было бы судить по его внешнему виду. Из того, что я слышал от него сегодня утром, я вывел заключение, что он много потерял на бирже и готов на все на свете, чтобы поправить свое положение. Так как он страшный эгоист, то и не задумался пожертвовать счастьем своей сестры и вашей репутацией, когда ему представился удобный случай поправить свои дела.
Перси Фелпс откинулся на спинку стула.
– У меня кружится голова, – сказал он. – Ваши слова ошеломили меня.
– Главным затруднением в вашем деле было изобилие данных, – начал Холмс своим наставительным тоном. – Все существенное скрывалось массой ненужных мелочей. Из всех представленных нам фактов нужно было выбрать только те, которые казались наиболе важными, и затем подобрать их по порядку так, что бы восстановить действительно замечательную цепь событий. Я стал подозревать Джозефа на основании того факта, что вы собирались ехать с ним домой вечером и потому было естественно, чтобы он заехал за вами в министерство, хорошо известное ему. Когда я узнал, что кто-то пытался пробраться в спальню, в которой, кроме Джозефа, никто не мог скрыть ничего, я вспомнил, что вы рассказывали нам, как вы приехали с доктором и вытеснили Джозефа из спальни, и мои подозрения перешли в уверенность; тем более что покушение было произведено в первую же ночь, когда не было сиделки, и ясно указывало на то, что человеку, пытавшемуся пробраться в спальню, были хорошо известны все домашние привычки.
– Как я был слеп!
– Факты вашего дела, насколько я мог установить их, следующие. Джозеф Гаррисон вошел в канцелярию через дверь, выходящую на Чарльз-стрит, и, хорошо зная дорогу, вошел прямо в комнату, в которой вы работаете, как только вы вышли оттуда. Видя, что там никого нет, он позвонил, и в эту минуту ему бросилась в глаза лежавшая на столе бумага. Он сразу увидел, что случай отдает ему в руки государственный документ чрезвычайной важности; в одно мгновение он сунул его в карман и ушел с ним. Если припомните, прошло несколько минут, прежде чем сонный посыльный обратил ваше внимание на колокольчик, и этого времени было вполне достаточно, чтобы он уехал в Уокинг и, рассмотрев свою добычу и убедившись в ее громадном значении, спрятал документ во вполне надежном месте, намереваясь вынуть его оттуда через день или два и отнести во французское посольство или в другое место, где он мог бы получить хорошую цену за эту бумагу. Тут вы внезапно вернулись. Его тотчас же выселили из его комнаты, и с этого времени в ней были постоянно по крайней мере двое людей, которые мешали ему достать спрятанное сокровище. Действительно было от чего сойти с ума. Но наконец ему показалось, что представился удобный случай. Он попробовал пробраться в вашу комнату, но ваш чуткий сон помешал ему. Вы помните, что в этот вечер вы не приняли обычного лекарства?
– Да, помню.
– Я думаю, что он принял меры, чтобы усилить действие лекарства, и вполне рассчитывал, что вы будете без сознания. Я понял, что он повторит эту попытку, когда это можно будет сделать безопасно. Ваш отъезд явился для него желанным случаем. Я продержал мисс Гаррисон в комнате весь день для того, чтобы он не мог заподозрить нас. Потом, заставив его предположить, что путь свободен, стал караулить его, как уже описывал вам. Я уже знал, что бумаги находятся в комнате, но не хотел подымать ковра и пола, разыскивая их. Поэтому я допустил его вынуть их из тайника и таким образом избежал бесчисленных хлопот. Есть еще какой-нибудь пункт, который вы желали бы выяснить?