О ее судьбе и литературном наследии подробно рассказано в некрологе, появившемся 27 января 1945 года в «Литературной газете». Подписан он многими, в частности, Анной Ахматовой, М. Л. Лозинским, Ольгой Форш и Ольгой Берггольц. Привожу его:
«В Ленинграде трагически погибла Екатерина Романовна Малкина. Ее хорошо знали в литературных и литературоведческих кругах как талантливого ученого и критика, как активного члена Союза писателей и замечательного человека.
Всю блокаду Е. Р. прожила в Ленинграде, и тут вполне раскрылась сила и чистота ее души. Ее поведение было поистине героическим. Самоотверженно и просто, без всякой аффектации, переносила она все лишения, опасности и тяжелые личные утраты. Она непрерывно работала: вела большую литературную и редакторскую работу в Ленинградском радиокомитете, работала в Союзе писателей, читала лекции в лектории и госпиталях. В годы блокады она закончила большую научную работу – книгу «Драматургия А. Блока». В 1938 году она защитила диссертацию на степень кандидата филологических наук: «А. Блок в первые годы реакции». Новую свою книгу она должна была защищать в качестве докторской диссертации.
Мы никогда не забудем светлый образ Е. Р. Малкиной – Кати Малкиной, как все называли ее. И надо позаботиться о том, чтобы была издана ее прекрасная работа о Блоке».
69 Эльга Моисеевна Каминская (1894–1975) – актриса. Она читала с эстрады произведения русской поэзии – классической и современной. Состоялся ли вечер поэзии Блока и Ахматовой, мне неизвестно; полагаю – нет.
Однако Эльга Каминская (во всяком случае в двадцатые годы) не раз требовала у Анны Ахматовой разрешения читать ее стихи с эстрады, и А. А., скрепя сердце, вынуждена была разрешить. Об этом см. «Встречи», с. 149–153.
70 Якубович… всю жизнь обожал Томашевского.– Дмитрий Петрович Якубович (1897–1940), историк литературы, пушкинист, занимавшийся главным образом изучением прозы Пушкина, а также связями пушкинского творчества с античной литературой, с Овидием, с литературой английской – Шекспиром и Вальтером Скоттом. Он работал над составлением словаря античной терминологии у Пушкина, над монографией «Пушкин и Вальтер Скотт» и принимал участие в подготовке к изданию Полного академического собрания сочинений Пушкина (эта работа и сблизила его с Б. В. Томашевским).
В 1933 году Дмитрий Петрович стал ученым секретарем Пушкинской комиссии, а с 1936 года – ее председателем. Комиссия начала издавать «Временник», и Якубович вскоре сделался ответственным редактором этого специального издания.
Когда, 30 мая 1940 года, Якубович скончался – Томашевский на его похоронах выступил с той речью, о которой говорит мне Ахматова, а затем опубликовал во «Временнике» обширную статью, где подробно проанализировал пушкиноведческую деятельность Д. П. Якубовича во всем ее объеме. Этот том «Временника» (шестой) открывается портретом Дмитрия Петровича, и там же помещен полный список его работ.
Напоминаю читателям, что А. А. была членом Пушкинской комиссии и постоянно общалась с Б. В. Томашевским и другими пушкинистами.
Д. П. Якубович – автор двух стихотворений, обращенных к Ахматовой. См. статью Р. Д. Тименчика «Анна Ахматова и Пушкинский Дом» в сборнике «Пушкинский Дом» (А.: Наука, 1982, с. 114–115).
71 …об этом еще Баратынский писал…
Всё мысль да мысль! Художник бедный слова!
О жрец ее! тебе забвенья нет;
Все тут, да тут и человек, и свет,
И смерть, и жизнь, и правда без покрова.
Резец, орган, кисть! счастлив, кто влеком
К ним чувственным, за грань их не ступая!
Есть хмель ему на празднике мирском!
Но пред тобой, как пред нагим мечом,
Мысль, острый луч! бледнеет жизнь земная.
1840
72 …видела его году в 22-м у Блоха – то есть у владельца издательства «Петрополис» Якова Ноевича Блоха (1892–1968). Издательство просуществовало в Петрограде с 1918-го по 1922 год и за это время выпустило немало стихотворных сборников, в том числе в 1922 году и сборник Федора Сологуба «Свирель.
Русские бержереты». Блох успел напечатать также стихотворные сборники Гумилева, Ахматовой, Мандельштама, Кузмина.
73 Привожу стихотворение Игоря Северянина, осуждающее поэзию Ахматовой. Написано оно было в 1918 году в разгар ахматовской славы, когда читатели знали ее стихи наизусть, когда сборник «Четки» переиздан уже был пять раз, а «Белая Стая» – дважды. Опубликованы были стихи Северянина в его книге «Соловей» (Москва; Берлин: Накануне, 1923).
СТИХИ АХМАТОВОЙ
Стихи Ахматовой считают
Хорошим тоном (comme il faut…)
Позевывая, их читают,
Из них не помня ничего!..
«Не в них ли сердце современной
Запросной женщины?» – твердят
И с миной скуки сокровенной
Приводят несколько цитат.
Я не согласен, – я обижен
За современность: неужель
Настолько женский дух унижен,
Что в нудном плаче – самоцель?
Ведь это ж Надсона повадка,
И не ему ль она близка?
Что за скрипучая «кроватка»!
Что за ползучая тоска!
Когда ж читает на эстраде
Она стихи, я сам не свой:
Как стилен в мертвом Петрограде
Ее высокопарный вой!..
И так же тягостен для слуха
Поэт (как он зовется там?!)
Ах, вспомнил: «мраморная муха»
И он же – Осип Мандельштам.
И если в Лохвицкой – «отсталость»,
«Цыганщина» есть «что-то», то
В Ахматовой ее «усталость»
Есть абсолютное ничто.
Впоследствии, как видно из стихотворения, написанного Северяниным в 1925-м – он оценку свою поэзии Ахматовой круто переменил. См. книгу «Посвящается Ахматовой», с. 35.
74 Мнение Ахматовой о том огромном значении, какое имеет для русской поэзии XX века творчество Анненского, было неколебимо устойчивым. Она повторила его и через четверть столетия, в 1965 году: в Москве, в беседе с критиком Е. Осетровым, и в Париже, в беседе с литературоведом Н. А. Струве. Вот отрывок из беседы с Е. Осетровым:
«– В последнее время (пересказывает Осетров слова Ахматовой. – 71. Ч.) как-то особенно сильно зазвучала поэзия Иннокентия Анненского. Я нахожу это вполне естественным. Вспомним, чтб Александр Блок писал автору «Кипарисового ларца», цитируя строки из «Тихих песен»: «Это навсегда в памяти. Часть души осталась в этом». Убеждена, что Анненский должен занять в нашей поэзии такое же почетное место, как Баратынский, Тютчев и Фет.
– Вы считаете Анненского своим учителем?
– И не только я. Иннокентий Анненский не потому учитель Пастернака, Мандельштама и Гумилева, что они ему подражали, – нет, о подражании не может идти речи. Но названные поэты уже «содержались» в Анненском. Вспомним, например, стихи Анненского из «Трилистника балаганного":
Покупайте, сударики, шарики!
Эй, лисья шуба, коли есть лишни,
Не пожалей пятишни:
Запущу под самое нёбо —
Два часа потом глазей, да в оба!
Сопоставьте «Шарики детские» со стихами молодого Маяковского, с его выступлениями в «Сатириконе», насыщенными подчеркнуто простонародной лексикой…
Если неискушенному человеку прочесть
Колоколы-балаболы
Колокблы-балабблы…
– то он подумает, что это стихи Велимира Хлебникова. Между тем я прочитала «Колокольчики» Анненского. Мы не ошибемся, если скажем, что в «Колокольчиках» брошено зерно, из которого затем выросла хлебниковская поэзия.
Щедрые пастернаковские ливни уже хлещут на страницах «Кипарисового ларца». Истоки поэзии Николая Гумилева не в стихах французских парнасцев, как это принято считать, а в Анненском.
Я веду свое начало от стихов Анненского. Его творчество, на мой взгляд, отмечено трагизмом, искренностью и художественной целостностью…» (Е. Осетров. Грядущее, созревшее в прошедшем // ВА, 1965, № 4, с. 186–187).
Те же мысли о тех же поэтах А. А. высказывала в беседе с Н. А. Струве (см.: Н. Струве. Восемь часов с Анной Ахматовой // Сочинения, т. 2, с. 339; «Звезда», 1989, № б, с. 123).
Примечательно, что еще в 1910 году, в одной из своих рецензий, помещенных в майско-июньском номере журнала «Аполлон», Гумилев называет поэзию Иннокентия Анненского «знаменем» для «искателей новых путей».
В стихотворении памяти Анненского (1945), озаглавленном «Учитель», Ахматова писала:
А тот, кого учителем считаю,
Как тень прошел и тени не оставил,
Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,
И славы ждал, и славы не дождался,
Кто был предвестьем, предзнаменованьем,
Всех пожалел, во всех вдохнул томленье —
И задохнулся…
Ахматова, по-видимому, считала Анненского явлением пророческим не только в поэзии. Вот строка, опущенная в беловике БВ и ББП:
Кто был предвестьем, предзнаменованьем, —
Всего, что с нами после совершилось…
Это «всего» относится уже не только к поэзии.
«Кипарисовый ларец» Ахматова поминает в «Царскосельской оде» (БВ, Седьмая книга) и, безусловно, имеет в виду Анненского (хоть и не называет его по имени) в строках о Царском Селе: «Здесь столько лир повешено на ветки…» (См. заключительное четверостишие стихотворения «Все души милых на высоких звездах», № 34. – БВ, Седьмая книга.)
75 Всеволод Николаевич Петров (1912–1978) – искусствовед, знаток русского искусства конца XVIII – середины XIX века, автор исследовательских работ, «охватывающих, – по его собственным словам в автобиографической справке, – всю историю русской скульптуры классицизма, с последней четверти XVIII столетия до 1850-х годов – от Козловского до Клодта». (Автобиографию см. в его книге «Очерки и исследования». М.: Сов. художник, 1978, с. 291). Занимался Be. Н. Петров и художниками «Мира искусства», и советскими мастерами: писал об Н. Альтмане, Н. Т