43 Вячеслав Всеволодович Иванов (Кома) объяснил мне, что подал тогда Анне Андреевне такой совет: не заниматься опровержением мемуаров Маковского, потому что это только привлечет к ним больше внимания.
Что касается меня, то я с очерком Маковского о Гумилеве получила возможность ознакомиться только в 1983 году в книге «На Парнасе Серебряного века» (Мюнхен, 1962). В вопросах творческой и личной биографии Гумилева я не компетентна; суждения же Ахматовой о воспоминаниях Маковского см. здесь же, на с. 48, 54–55, 111–112.
Теперь очерк С. Маковского переиздан в сборнике: Николай Гумилев в воспоминаниях современников. М.: Вся Москва, 1990.
44 Всеволод Вячеславович Иванов (р. 1895) был болен раком и скончался через два месяца после этого разговора – 15 августа 1963 года.
45 Ахматова приводит такие стихи из поэмы «Лейтенант Шмидт»:
Всё отшумело. Вставши поодаль,
Чувствую всею силой чутья:
Жребий завиден. Я жил и отдал
Душу свою за други своя.
Строки из стихотворения «Рассвет»:
Ты значил всё в моей судьбе.
Потом пришла война, разруха,
И долго-долго о тебе
Ни слуху не было, ни духу.
Вяч. Вс. Иванов вспоминает: «Против своей воли он (Пастернак. – Л. Ч.) оказался обреченным на преследования и мученичество, и это стало темой самих стихов. Его с молодости занимали такие люди, которые, как герой одной из его поэм, лейтенант Шмидт, в глубоком смысле были ориентированы на повторение евангельской жертвенности:
…Я жил и отдал
Душу свою за други своя.
Постепенно эта тема становится явственно преобладающей. Она и вызывает к жизни евангельский цикл Пастернака» (см.: Памятные книжные даты. М.: Книга, 1990, с. 107).
46 Михаил Кузьмич Луконин (1918–1976) – поэт, автор многочисленных стихотворных сборников, военных и антивоенных, воспевающих и мирный труд, и любовь, и стойкость первых революционеров. (Подробнее см. КЛЭ, т. 4.) В 1962—63 годах М. Луконин – главный редактор московского альманаха «День поэзии».
47 Интересно сопоставить слова Ахматовой с записью Марии Петровых:
«…Есть художники, для которых русский язык и дыхание – воздух – и предмет страсти. Такими были Пастернак и Цветаева. Для Ахматовой русский язык был воздухом, дыханием и никогда не был предметом страсти. Она не знала сладострастия слова» – см.: Мария Петровых. Избранное. Стихотворения. Переводы. Из письменного стола. М., 1991, с. 368.
48 Привожу стихи Н. Асеева, посвященные Анне Ахматовой:
Не враг я тебе, не враг!
Мне даже подумать страх,
Что, кветру речей строга,
Ты видишь во мне врага.
За этот высокий рост,
За этот суровый рот,
За то, что душа пряма
Твоя, как и ты сама,
За то, что верна рука,
Что речь глуха и легка,
Что там, где и надо б желчь, —
Стихов твоих сот тяжел.
За страшную жизнь твою,
За жизнь в ледяном краю,
Где смешаны блеск и мрак,
Не враг я тебе, не враг.
18 апреля 1924
Стихи впервые опубликованы уже после смерти Ахматовой в «Литературной России» – 16 сентября 1966 г.; а впоследствии в книге: Николай Асеев. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1967, с. 146 (Б-ка поэта. Большая серия).
49 Анатолий Генрихович Найман (р. 1936) – поэт и поэт-переводчик.
С конца 1962 года Анатолий Генрихович исполнял обязанности литературного секретаря Анны Андреевны. В 1989 г. вышли сначала в журнале «Новый мир» (№№ 1–3), а потом и отдельной книгой его «Рассказы о Анне Ахматовой» (М.: Худож. лит., 1989). В этом же году в США опубликован сборник его оригинальных стихов: «Стихотворения Анатолия Наймана» (New York: Эрмитаж). Перечисляю наиболее известные переводы: Джакомо Леопарди. Лирика. Переводы Анны Ахматовой и Анатолия Наймана. М., 1967; Песни Трубадуров. М., 1979; Фламенка. М., 1983; Роман о Лисе. М., 1987.
50 Об этом международном симпозиуме, состоявшемся в Ленинграде в августе 63 года, рассказывает в своем дневнике В. Лакшин – критик, член редколлегии «Нового мира» в ту пору, когда А. Т. Твардовский был главным редактором; заведующий отделом критики:
«5. VIII. 1963. Первый день совещания. Тема: проблемы романа в литературе. Европейцы, якобы, в большинстве своем считают, что роман умирает, придумали какой-то «новый роман», по существу «анти-роман». А мы должны им доказать, что роман в классических его формах живет и здравствует…
6. III… Вечером за ужином Вигорелли, поддержанный другими итальянскими писателями, начал браниться с Сурковым. «Если и другие советские делегаты будут выступать, как Рюриков и Симонов, мы уедем. Мы приехали сюда не для того, чтобы нас воспитывали… Потом мы в Италии знаем русских писателей Казакова, Тендрякова – где они? Почему нет никого из молодых писателей? "
Сурков отбивался довольно неуклюже» (««Новый мир» во времена Хрущева», с. 146, 148).
51 Речь идет о книге: Лидия Чуковская. В лаборатории редактора. Изд. 2-е. М.: Искусство, 1963.
52 Сохранилась запись К. Чуковского о роли Федина в истории с «Литературной Москвой»: «30 июля 1957. Был у Казакевича… Говорили о Федине – и о его выступлении на пленуме. Федин с огромным сочувствием к ЛитМоскве и говорил (мне), что если есть заслуга у руководимого им Московского отделения ССП, она заключается в том, что это отделение выпустило два тома «ЛитМосквы». А потом на Пленуме вдруг изругал ЛитМоскву и сказал, будто он предупреждал Казакевича, увещевал его, но тот не послушался и т. д. Я склонен объяснять это благородством Федина (не думал ли он таким путем отвратить от ЛитМосквы более тяжелые удары), но Казакевич говорит, что это не благородство, а животный страх. Тотчас же после того, как Федин произнес свою «постыдную» речь – он говорил Зое Никитиной в покаянном порыве – «порву с Союзом», «уйду», «меня заставили» и готов был рыдать. А потом выдумал, будто своим отречением от ЛитМосквы, Алигер и Казакевича он тем самым выручал их, спасал – и совесть его успокоилась. «А все дело в том, – говорит Казакевич, – что он стал бездарно писать, потерял талант, растерялся – и захотел выехать на кривой»». («Дневник-2», с. 252.) О Федине и «Литературной Москве» см. также в книге В. Каверина «Эпилог» (М., 1989, с. 250).
О Федине и Пастернаке рассказано в «Записках» (т. 2, с. 329), а также в записях К.Чуковского («Дневник-2», с. 239, 261, 274, 283, 285). – Примеч. ред. 1996.
53 …о нашей жизни в Куоккале – см. в книге: Лидия Чуковская. Памяти детства. М.: Моск. рабочий, 1989.
54 Интересно со спором о переводах Бальмонта из Шелли сопоставить суждение о тех же переводах – Бориса Пастернака:
«Упомянув о бальмонтовском переводе Шелли, Борис Леонидович сказал: «Мысль, вяло выраженная, для меня ничего не значит»» (см.: Вячеслав Вс. Иванов. «Сестра моя жизнь…». Фрагменты записей о Борисе Пастернаке // ЛГ, 31 января 1990, с. 5).
55 Михаил Константинович Поливанов (1930–1992) – физик-теоретик, в ту пору и в наше время сотрудник Математического института АН СССР. После кончины Пастернака Михаил Константинович участвовал в изучении его текстов и в подготовке к печати издания его «Стихотворений и поэм» в Большой серии «Библиотеки поэта» (1965). Познакомился Михаил Константинович с Анной Ахматовой в 1959 г. у Ивановых, на праздновании дня рождения Вячеслава Всеволодовича (Комы) Иванова, где, среди друзей, присутствовали и Ахматова и Пастернак. (О Вяч. Вс. см. «Записки», т. 2, «За сценой»: 213, а о празднике – там же: 214.)
Цитирую устный рассказ М. К. Поливанова – мне.
Михаил Константинович впервые посетил Анну Андреевну зимою 1962—63 года, у Ники Николаевны Глен. Хозяйка шепотом предупредила его, что сегодня А. А. дурно слышит, и потому он говорил несколько громче, чем это было принято. Вот отчего у Анны Андреевны создалось впечатление, будто он на нее «накричал». На вопрос Ахматовой, что́ он думает о романе «Доктор Живаго», Михаил Константинович ответил восторженно: роман этот «выстрел в ночи», это «новая мысль о революции», «Пастернак воскрешает эпоху с совершенно неожиданного угла». Анна Андреевна прервала: «Неверно!
Это моя эпоха, мое общество, мои современники… Я не узнаю свою эпоху и своих современников. Роман – гениальная неудача». Он ответил: вы были в центре событий, в центре, где были и Блок, и Гумилев, и «Бродячая Собака», т. е. в Санкт-Петербурге, а в тех же тринадцатом-четырнадцатом годах в других слоях общества, в Москве, росла другая культура, и в том и состоит гениальность «Доктора Живаго», что в романе изображен тот слой и то общество, которое было не на виду, но для нас весьма существенно. Обрисовывая в разговоре круг, который изображает Пастернак, Поливанов назвал Флоренского, Булгакова, отчасти Бердяева. «Веденяпин напоминает Бердяева».
Возвращаясь в своих воспоминаниях к спору с Ахматовой, М. К. Поливанов пишет:
«Тогда я понял одну из важных причин того, что люди этого поколения часто были разочарованы романом. Юрий Живаго, конечно, «камень, отверженный строителями». Таких людей не было видно в литературно-художествен-ном обществе тех лет, они были незаметны среди посетителей «Бродячей Собаки» или кружка около «Мусагета». Легче представить себе их где-то среди молодого окружения участников сборника «Вехи» или, позднее, в том Невельском кружке, из которого вышли Юдина, Бахтин, Матвей Каган и многие другие. Почти все люди этого рода были уничтожены или прожили свою жизнь очень незаметно. Недавно мы узнали имена Дмитрия Кончаловского, Александра Ельчанинова. Они ровесники Живаго и пример людей, к которым он духовно близок и с которыми тоже, вероятно, не встречалась Ахматова. Значение таких людей в преемственности поколений огромно, но до сих пор еще не оценено» (см. сб.: Воспоминания о Борисе Пастернаке. М., 1993, с. 504).