«…Как назвать то, что появилось на страницах Вашей газеты? Критической статьей это назвать нельзя в силу безудержной разнузданности и полного невежества авторов. Фельетоном это назвать также нельзя в силу сквозящего из всех пор доносительского тона. Но и доносом это также нельзя назвать, потому что все здесь построено на заведомой лжи. Подобные окололитературные произведения имеют только одно наименование – пасквиль.
Встает вопрос, кому нужно было написать и опубликовать это произведение, компрометирующее одновременно и газету, в которой оно помещено, и источники, из которых черпалась информация. Я совершенно не понимаю, как на страницах «Вечернего Ленинграда» могла появиться эта забубённая ложь, эта хулиганская ругань, эта невежественная галиматья, это здание из лжи, скрепленное грязью. Полбеды, что написано: так как это ложь – это легко разрушить. Но чем выскрести эти чудовищные помои, эти совершенно идиотские, бездоказательные обвинения в антисоветское™, в порнографии, в тарабарщине? Да за одно это следует просто привлечь к суду всех троих молодчиков».
Письмо, написанное Ф. Вигдоровой и мною, привожу целиком:
«Многоуважаемый Игорь Сергеевич!
Талантливый молодой поэт, переводчик с польского, Иосиф Бродский был ошельмован 29 ноября 1963 г. на страницах газеты «Вечерний Ленинград».
Из письма самого Бродского, которое мы прилагаем, Вы убедитесь, какова цена фактам, приводимым в статье. Возраст его указан неверно, образование – неверно, трудовой стаж – неверно, большинство стихов, приписываемых авторами статьи Бродскому – в действительности принадлежат не ему… Но мы хотим говорить о другом. Нас возмущает, кроме искажения фактов, самый тон статьи, уместный, быть может, в фельетоне о мелких жуликах из торговой сети, но недопустимой в статье о поэзии.
Всё неубедительно в этой статье. После каждого абзаца, сопровождаемого издевательскими подмигиваниями, хочется спросить: «Ну и что же? Что, собственно, вызывает ваше негодование? "
Друзья запросто называют поэта Осей, а подписывается он полным именем Иосиф Бродский. Ну и что из этого? Вечерами он сидит в кафе за стаканом коктейля в обществе приятеля и молодой девушки в очках. Ну и что же? Кафе для того и открыты, чтобы люди в них встречались с друзьями. И что за преступление – очки? Бродский любит гулять по Невскому и заходить в редакции. Что же из этого?
Авторы статьи пытаются доказать, будто Бродский не поэт, а всего лишь окололитературный трутень. И в доказательство ссылаются на его вельветовые штаны. Но для того, чтобы отличить литературу от нелитературы, надо уметь разбираться не в брюках, а в стихах. Суждение о поэзии вообще дело тонкое, о стихах молодых, еще несложившихся поэтов – в особенности. Тут одного улюлюканья по поводу причесок и очков недостаточно.
Мы знаем стихи Иосифа Бродского. На наш взгляд они иногда излишне литературны, но говорят о несомненном и большом даровании. И о растущем от вещи к вещи мастерстве. Поливать публично Бродского грязью, цитируя, ему в обвинение, чужие стихи, перевирая и притягивая за волосы факты – дело общественно вредное, потрафляющее вкусам мещанской, малокультурной среды.
Статьи, подобные той, что опубликована «Вечерним Ленинградом», ставят людей в незащищенное и безвыходное положение: возвести обвинение – легко, доказать его несостоятельность – гораздо труднее. Пока Бродский будет ходить по инстанциям и доказывать, что он не вынашивал замыслов предательства, что он не пишет порнографических стихов, что он не тунеядец и бездельник – его, как тунеядца и бездельника, вышлют из Ленинграда.
В каждой строке статьи чувствуется злоба против литературной молодежи – и нескрываемое презрение к литературному труду, к тоненьким школьным тетрадкам, в которых записаны стихи. «На его счету, – презрительно сообщают авторы статьи, – был десяток-другой стихотворений». Десяток-другой! Это ведь не яйца, а стихи, они не числом измеряются. Да и если говорить о числе, 10–20 стихотворений – это вовсе не мало, это целый сборник, целая книжка стихов молодого поэта. Это труд, вдохновенный и тяжелый. Что же тут смешного, достойного оплевания?
Статья, злостно искажающая факты, неквалифицированная, потрафляющая вкусу мещан, которые привыкли судить о поэтах на основании покроя их брюк – привела уже к очень дурным результатам: Гослитиздат расторг с Бродским договор на переводы с польского, над которыми он успешно и усердно трудился в последние месяцы. Скомпрометировав поэта перед читателем, статья лишила его любимого труда и заработка.
Мы очень просим Вас, Игорь Сергеевич, срочно вмешаться и исправить причиненное зло. Расправа с поэтом – неискупаемый грех.
Ф. Вигдорова Л. Чуковская
9. XII. 63 Москва».
75 Привожу отрывок из обращения Секции переводчиков к директору Гослитиздата, принятого на заседании Бюро 11 декабря 63 г.:
«…Бюро считает, что И.Бродский – поэт-переводчик, работающий на высоком профессиональном уровне. Переведенные им стихи Галчинского являются несомненным достижением нашей переводческой культуры. Опубликованные в книге «Заря над Кубой» стихи Пабло Армандо Фернандеса выделяются даже в этой очень хорошей по своему поэтическому качеству книжке. Бюро крайне удивлено неожиданным и одновременным расторжением всех заключенных с ним ранее договоров, тем более необъяснимым, что профессиональные качества своей работы И. Бродский ничем и никогда не скомпрометировал. И. Бродский, как переводчик стихов, человек талантливый и умелый, и нам представляется – если Издательство может заинтересовать наше мнение – что не следует закрывать перед ним дорогу к серьезному литературному труду».
Письмо подписано председателем Бюро, двумя его заместителями и, кроме того, членами. Среди подписавших – Е. Эткинд, В. Адмони, Э. Аинецкая, П. Карп и др.
76
Помню я Петрашевского дело,
Нас оно поразило, как гром,
Даже старцы ходили несмело,
Говорили негромко о нем.
Молодежь оно сильно пугнуло,
Поседели иные с тех пор,
И декабрьским террором пахнуло
На людей, переживших террор.
77 «Пала, как мантия» – строка из стихотворения Марины Цветаевой «Анне Ахматовой» («Узкий нерусский стан», 1915). См.: Марина Цветаева. Сочинения в двух томах. Т. 1. М.: Худож. лит., 1988, с. 53.
78 «Светлана» – не перевод, а свободная переделка на русский лад баллады Бюргера «Ленора». Работая над «Светланой», Жуковский стремился создать произведение в русском народном духе. Посвятил он балладу своей племяннице, Александре Андреевне Протасовой, и подарил ей к свадьбе. Александра Андреевна вышла замуж за Александра Федоровича Воейкова (1778–1839), литератора, критика, полемиста, переводчика, редактора, издателя, автора знаменитой в ту пору стихотворной сатиры «Дом сумасшедших». (Напечатана сатира, по цензурным соображениям, тогда не была, а ходила по рукам в списках.) Воейков, человек ленивый и пьяный, скрыл от родни Протасовой, что половину отцовского наследства он, ко времени женитьбы, уже промотал. Женясь, принялся мотать вторую половину, присоединив к ней и приданое Александры Андреевны. Жить стало не на что; Жуковский устроил его профессором в Дерпте, но и там Воейков не ужился: лекциями манкировал, залез в новые долги, с коллегами перессорился. Выручил его – денежно – брат Иван (см.: Наталия Ильина. Дороги и судьбы. М.: Сов. Россия, 1988, с. 3–4).
Вообще был он человек нечистоплотный, в жизненном и в литературном отношении. Вяземский однажды публично назвал его доносчиком. Однако вращался постоянно в литературном кругу, водил знакомство со знаменитыми литераторами.
Жуковский влюблен был в свою другую племянницу, Марию Андреевну, сестру Александры Андреевны. Ввиду их близкого родства жениться на ней он не мог; выдали ее замуж за знаменитого хирурга Ивана Филипповича Мойера (1786–1858).
Пушкин был, как известно, дружен с Жуковским, знаком с Воейковым и с Мойером. Таким образом, повесть о «Светлане» Жуковского давала возможность Елене Михайловне Тагер изобразить широкий круг петербургских и московских литераторов первой половины XIX века и всю сложность отношений между ними.
79 Из ленинградских источников поступило известие – о дате предстоящего суда над Бродским. Главным «ленинградским источником» был в то время для Фриды – Ефим Григорьевич Эткинд, профессор Ленинградского Педагогического института им. Герцена, тесно связанный со студенчеством и ленинградской литературной молодежью.
Ефим Григорьевич Эткинд (1918–1999) – специалист по французской и германской литературе, теоретик (и практик!) художественного перевода. С примечаниями и под редакцией Е. Г. Эткинда вышли в свет в Советском Союзе сочинения Вольтера, Брехта, Бодлера, Вердена, Золя.
В 1969 году Е. Г. Эткинд попал «в поле зрения КГБ в связи с тем, что поддерживал контакты с Солженицыным и оказывал ему помощь в проведении враждебной деятельности» («Записки незаговорщика», с. 115). В 1974-м, в течение одного дня, он был лишен всех ученых степеней, профессорского звания, а также членства в Союзе Писателей СССР. В октябре эмигрировал во Францию, где продолжил научную и преподавательскую работу в университетах Нантера и Сорбонны.
В Советском Союзе, до своего отъезда, Эткиндом опубликованы такие книги: «Поэзия и перевод» (1963), «Разговор о стихах» (1970), «Русские поэты-переводчики от Тредиаковского до Пушкина» (1973). Е. Г. Эткинд составил, снабдил предисловием и прокомментировал двухтомное издание «Мастеров русского стихотворного перевода» (М.; А., 1968).
На Западе он продолжил интенсивно работать и как профессор русской литературы, и как участник множества международных симпозиумов, и как автор критических статей, и как теоретик стиха, и как руководитель переводов, и как мемуарист. См., например, его книги «Материя стиха» (Paris, 1978, 1986); «Кризис одного искусства. Опыт поэтики поэтического перевода» (Lausanna, 1983). Под редакцией Е. Г. Эткинда в 1982 году вышла книга переводов стихотворений Анны Ахматовой на немецкий язык – «В зазеркалье» (изд-во «Piper Verlag»). Под его руководством вышла антология «Русская поэзия от XVIII века до наших дней» – сначала в 1982 году по-немецки, а в 1983-м – по французски.