<ернациональная> лит<ерату>ра» закрылась. «Сложная обстановка, это не подходит, то не подходит». Итак, закрылся единственный интересный, подлинно интересный журнал. Очень жаль, для меня это большой удар. Сегодня сдал физику, неожиданно на «хорошо» ― физичку подкупили мои шикарные конспекты. Говорят, с 25го каникулы; до них осталось всего лишь два дня, и за эти два дня мне необходимо сдать алгебру, геометрию, тригонометрию; очень мило! Тут-то я и провалюсь; по алгебре стоит «плохо». Молочник утром ничего не принес. Только предложил молока, которого я не взял. Может, он боится носить лепешки, потому что видит, что я едва-едва и тянув дело выплатил ему деньги прошлые разы? Бес его знает, во всяком случае, он уже дней 4–5 не несет лепешек, или даже все 6. У Гауптмана есть книга «В вихре признанья». А я могу сказать: в вихре питанья; действительно, жизнь портит аппетит, и особенно аппетит утренний. Вставши утром с жестчайшего ложа, жрать хочется сверхъ-естественно. Сегодня взял в долг у молочницы (той, вчерашней) на 55 р. хлеба с обязательством заплатить ей завтра. 55 рублей, когда ни гроша в кармане! Конечно, это крайне безрассудно. Но, боже мой, какой хлеб! Грамм 400–500 белейшего хлеба, с топленым маслом ― исключительно вкусно! И я поджарил тосты, такие румяные, ох! Но как расплатиться завтра? Я позвонил Л.Г.; все сулит и обещает: завтра, послезавтра… И сухим тоном: «Сейчас деньги достаются трудно, поэтому это будет взаимообразно». Pour faire sentir le poids ce sacrifice’a.[308] Эх, в другое время я бы ей ответил как следует: катись, матушка, куда следует с твоей «суммой», без тебя обойдусь, потому что не переношу этого твоего тона. Но я ссориться с нею не имею возможности, because[309] пока я в Ташкенте, то ее рассказ о моих делах с М.А. может мне повредить, и, кроме того, я не знаю, может, еще придется с ней посоветоваться, и она может мне принести пользу. Вот и не отвечаешь, и миришься с оскорблениями. О, я бы многих послал куда следует, так они мне надоели. Анна Львовна (одна из соседок) одолжила мне 25 р. до завтра вечером, но если до этого я не получу от Л.Г., то не смогу ей вернуть. Л.Г. обещает завтра или послезавтра. Я так думаю, что придется отдать все масло за хлеб, да еще эта узбечка, держу пари, будет требовать денег. Прощай, масло! Но, может, это и хорошо ― потому что без масла мне не так будет хотеться хлеба. Эх, как я люблю бублики! Было бы неплохо продать старику 100 г масла завтра за 40 р. деньгами ― все же хоть малость масла останется, а то узбечке этой придется отвалить все масло, да еще, пожалуй, приплатить деньгами. А если взять 40 р. деньгами, то и масло останется, и деньги (долг) заплачу. Н-да, сложная штука. 100 г у меня не отвешено, да и вряд ли молочник согласится дать деньгами ― скорее всего скажет: «Завтра принесу лепешку, тогда мне дашь 100 г масла», и придется все пожертвовать моей кредиторше; с ней трудно столковаться, она плохо понимает по-русски. Но какой хлеб, о, какой вкусный хлеб с маслом; а какие тосты, фу! Говорят, каникулы будут 6–7 дней ― до 1го апреля. Говорят, скоро поедем в какие-то лагеря. Я никуда не поеду ― du cul[310], всю жизнь мечтал, очень надо. Если молочник принесет завтра хлеб, бублики или лепешку, то опять будет долг, опять беспокойство! Еще с молочницей я как-то разделаюсь, раз есть масло и 25 р., но как быть с ним тогда… Да, голод, голод, все время хочется есть. Сегодня получил письмо от Али. Она тоже считает Эренбурга плохим писателем и плохим журналистом. Впрочем, я Эренбурга не читал ничего, кроме неважных статей последнего периода. Н-да-с, дела. Так я и не осуществлю своей мечты ― не поем вареной картошки с маслом! С маслом очень жалко расставаться ― оно придает вкус супам и вторым из Союза, его можно мазать на хлеб… которого нет, жарить на нем… опять-таки недостающий хлеб. Любопытно, принесет ли молочник завтра утром чего-либо пожрать или нет. Любопытно, как я сговорюсь с молочницей; держу пари, что будет ― с ее стороны ― много гортанных криков. Был в детской столовой, ел суп-лапшу и мучную кашу-запеканку. Все было бы хорошо, но там на меня косо смотрят, т. к. там едят только дети. В Наркомпросе мне рекомендовали брать обеды на дом именно по этой причине. Но нет на это времени, и приходится есть там. Наши войска оставили гор. Белгород. Вероятно, скоро оставят Чугуево. Было бы неплохо, если бы в нашем магазинчике выдавали что-нибудь (хотя нет ни гроша для покупки чего-либо). Ой, как жалко расставаться с маслом! Но иного выхода не придумаю: денег нет, занимать ― не у кого, а платить долги необходимо. Занялся переводом книги П. Валери «Regards sur le monde actuel». Интересная и трудная работа. Н-да, пора спать: уже 1 ч. 45 утра, цифра солидная. Глаза слипаются, рот открывается для зевка, рука ослабевает… Поговаривают о том, что будет весенний паек, как зимний; вот было бы шикарно! Спать; утро вечера мудренее.
25/III-43
Вчера сдал математику и успешно окончил IIIю четверть. Т. е. для меня успешно. Вчера Л.Г. одолжила 50 р., и П.Д. дала 50 р. У П.Д. обедал: вкусный мясной борщ, две котлеты с жареной картошкой, хлеб, чай с сахаром и вином. Очень здорово. Написал заявление в Союз писателей насчет моего возвращения: секретарша А.Н. говорила по телефону с П.Д. и сообщила ей, что Л.И. говорила со Скосыревым (он ― член Президиума) и тот сказал, что вызов мне устроить возможно: надо, чтобы было от меня заявление; А.Н. положит на это заявление свою апробацию («поддерживаю это ходатайство» или что-нибудь в этом роде), и тогда… Ну, написал заявление и письмо Л.И., и все это пойдет оказией в Москву сегодня-завтра. 10 дней пути ― значит, 4го ― 5го Л.И. это прочтет. Теперь ― каникулы до 1го; даже что-то не верится. А потом, наверное, захотят отправить на работы. Но ce coup-ci ― des clous et d’la peau[311]! Никуда не поеду. От вчерашних 100 р. вчера истратил 10 р. на бублик, 25 р. пошли на уплату долга одной соседке, двадцать уплатил, вернее, даже 25 уплатил за хлеб (за тот белый, знаменитый) молочнице, 30 р. уплатил молочнику за лепешку. Ему и ей должен в общей сложности 35 р. 2 р. истратил на пиво в Союзе. Сегодня ― перевод от Мули: 300 р. Хозяйке отвалю 100, долг Л.Г. ― 50, М.М. ― 70 р. (50 за обеды, 20 за булочку, которую продал, чтобы заплатить завтра молочнице), и то останусь должным ей 44 р. Значит, останется 80 р. 10 р. на долг молочнику, 5 р. на телеграмму Мульке ― останется всего 65 рублей. Вот те и триста! Любо глядеть, право! Зато сегодня хорошо ел: лепешка, хлеб ― все это с топленым маслом, два обеда в детстоловой (два борща и две вкусных оладьи), полтора супа и две каши из столовой Союза. Je m’porte bien![312] Завтра суббота ― позвонить П.Д., чтобы прийти в воскресение обедать. Читаю «Не переводя дыхания» Эренбурга. Да, между прочим, придется-таки мне купить картошки на 50 р. (1 кг), пока есть масло! Полкило сварю, полкило изжарю. И останется 15 рублей! Продолжаю перевод Валери.
27/III-43
Вчера обедал у П.Д.: редька с маслом, мясной суп с овощами, любимая choucroute[313] с сосисками и бараниной, чай с сахаром; в общем, обед на славу. Вчера купил кг картошки, сегодня утром съел 1 бублик, кусок коврижки и пирожок с рисом; вчера утром ― два бублика. Ничего нет вкуснее, чем бублики утром: эдак штуки 3–4 в самый раз утром съесть. В общем, 50 р. отдам Л.Г. числа 31го ― 1го, когда получу остающиеся 50 р. от П.Д. Сегодня в отношении питания ― удачный день: утром, как писал, 1 бублик, 1 пирожок с рисом и кусок коврижки, потом, часа в 3–4, ― пряник за 5 р., потом удалось поесть на один талон два обеда (подвиг), состоящие из рассольника и рисовой каши. Потом, о удача! ― удалось получить в распреде белейшие макароны (600 г). Вечером сегодня съел полную сковородку рисовой каши и тарелку вкусного супа; теперь готовлюсь съесть вторую тарелку этого супа. Отнес 100 р. хозяйке. Она собирается в Москву! Ce serait le comble[314], если она меня будет преследовать с этим долгом в 2000 в самой Москве! До уплаты первого долга осталось 200 р. Кряхтит, что мало плачу, а у самой с полкило или больше сливочного масла, которое она мажет на хлеб. Жду письма от Мули. Как бы напроситься на обед на завтра (потому что в Союзе ничего нет в воскресение). Конечно, il ne faut pas abuser[315], но я все-таки завтра утром позвоню, и всего вероятнее, дело будет all right[316]. Продолжаю переводить Валери. Начал «Не переводя дыхания» ― и бросил: разбросанно, недоработано, хотя материал ― превосходный и есть удачные места. Но в общем ― несерьезно. И писал-то он книгу всего какие-нибудь 3 месяца, и писал в Париже о Котласе. Сейчас читаю Шеллера-Михайлова «Жизнь Шупова, его родных и знакомых». Надо удержаться, чтобы не сожрать сегодня часть макарон, ― а вдруг завтра дело со жратвой у П.Д. не выгорит, а есть надо. Осталось 4 рубля! В среду-четверг поеду к Усовой за «Caves du Vatican». Ее муж болен, в клинике. Соседка болтает, союзники продвигаются в Тунисе.
31/III-43
Ничего лучшего не нашел, как заболеть вновь рожистым воспалением, en conséquence de quoi[317] лежу в кровати и принимаю стрептоцид. Молочнице должен 180 р. (3 булочки по 20 р. и кусок хлеба за 40). Меня даже удивляет ее терпение, которое вряд ли будет долго продолжаться! За последнее время прочел две книги Синклера: «Jimmy Higgins» и «100 %». Интересно, конечно, но чересчур назойливо и несколько однообразно; издавать бы такие книги на хорошей бумаге с иллюстрациями, это им бы не повредило. Любопытно было бы проследить эволюцию Синклера как писателя: от самых ранних произведений до «Зубов дракона» en passant par