[484], а наоборот, критикой действий союзников, неверием в их оперативность, подстегиванием их действий. Или мне это только так показалось? Или это ― «дымовая завеса»? Бес его знает. Во всяком случае, это неприятно. Ну и, конечно, наши обыватели продолжают твердить о «предателях-англичанах». Хорошо хоть то, что впервые за время войны (du moins, à ce qu’il m’en semble[485]) в этом сообщении совершенно точно говорится о том, что «без Второго фронта победа над гитлеровской Германией невозможна». Без Второго фронта ― т. е. без союзников. Это ― очень важное признание: значит, сами мы не можем изгнать немцев с нашей территории, без помощи союзников. Все это знали, но это официально признается. Денег осталось 13 рублей; вчера был вполне сыт. Сегодня надеюсь получить конфеты и, быть может, сметану и творог в детмаге (вчера давали, но было колоссальное количество народа, и я надеюсь получить сегодня ― если осталось и если дадут). И в гастроном зайду ― авось там что-нибудь дают. Есть хочется.
24/VI-43
Получил 800 г колбасы и пятьсот грамм сметаны. Сметану съел, часть колбасы ― тоже, а часть продал за 80 рублей (на базаре набросились какие-то командированные). Осталось 50 рублей. Новостей никаких: ни нового немецкого наступления, ни наступления союзников; бомбежки, да и только. Встретил Марию Александровну. Настроена мирно; предлагает (moyennant finances[486], конечно) постирать, погладить и починить что мне надо. Не ловушка ли это (мол, возьмет, а как приду за стиранным, так она ― «А где обещанные 2000, почему не выплачиваешь?»). Впрочем, вряд ли, на такую подлость я ее не считаю способной и завтра понесу ей все мое грязное белье, носки, брюки, пижаму. Надоело ходить грязнулей по Ташкенту; хочется блеснуть, да и самому приятно ходить в чистом и не стыдиться своего вида. А заломит она цену не очень высокую. Завтра ― в военкомат. Неужели же дадут повестку опять на другой день? Недавно я встретил одного узбека, который тоже в этой самой 4й трудкоманде, что и я, и тоже призывается в Октябрьском РВК; ему дали новое приписное свидетельство с отсрочкой до 1го января 1944го года! Вот было бы хорошо, если бы я получил такое же приписное свидетельство! Но, может, ему дали потому, что он узбек (по блату, через военкома Исамухамедова), или потому, что он на 1м курсе САГУ? Если же нет ― то я не вижу причин, почему и я не получу такого же приписного свидетельства, что и он. Впрочем, надеждами себя не обольщаю. Сегодня сыт вполне (как и вчера), съев 600 г макарон, полученных в гастрономе, и продав остальные 600 г утром.
26/VI-43
Rien de neuf.[487] Явка ― 28го, и никакого даже и намека на приписное свидетельство с отсрочкой до 1944го года. Что это за безобразие, в конце концов?! Вот уже скоро месяц, как морочат голову и не дают жить спокойно. Или пускай отправляют куда-нибудь, или пусть дают отсрочку. Надоело. Вчера утром отнес белье хозяйке; часть будет готова сегодня вечером, и я заеду. Трагедия с мылом: нет ни кусочка, последний стибрила девчонка-соседка (у меня дверь не закрывается). Денег нет ни гроша, даже вчера пришлось занять 10 р. у совершенно незнакомого человека в Союзе. Необходимо купить мыло, необходимо оставить денег для оплаты стирки, необходимо оставить денег для хотя бы частичной оплаты долга в 150 р. молочнице. А денег нет. Откуда им быть? Только от продаж пайка. Вот надеюсь, что в гастрономе будет масло, да в детмаге должны давать мясо за май (или рыбу). У меня всего 240 р. долгов, если даже не считать 70 р. долга Горскому. Вчера был у Горского; не застал, но угостили обедом; правда, не очень-очень, но все-таки лучше, чем ничего. Когда же я кончу d’être un pique-assiette[488], когда буду есть нормально? Нет, моя теперешняя жизнь, с бездельем, долгами, отсутствием денег и неопределенностью положения, начинает быть мне серьезно в тягость. Невозможно так долго еще продолжать. Прочел «Bouvard et Pécuchet» Флобера (в русском переводе). Остроумно, но читать все это по-русски ― противно. Видел английский документальный фильм «Победа в пустыне» (о победе 8й армии в Египте, у Эль-Аламейна и Триполи). Ничего, довольно интересно ― и боевая техника у них формидабельная[489]. Ce que j’en ai marre d’avoir toujours faim.[490] Да, на этот раз, если я получу хлебную карточку, то уж не продам ее ― благодарю покорно, слишком есть хочется. Повезет сегодня, нет ― будет ли что в гастрономе и детмаге? И почему ни черта не происходит в мире интересного?
27/VI-43
Вчера был у М.А. (вечером). Она еще не стирала. Je l’ai tapé de 60 roubles[491] и кусочек мыла. Стирка будет стоить dans les 50 roubles[492]. Она настроена, по-видимому, миролюбиво и здраво, если не считать только того, что задумала, т. к. пишет какую-то стихотворную чушь, в 65 лет сделаться… начинающим писателем! Обещает, что брюки и рубашка будут готовы сегодня вечером. Сегодня вечером зайду. Завтра утром ― в военкомат. Меня страшит перспектива вновь продавать карточку. Этого надо во что бы то ни стало избежать. Но я должен 150 р. молочнице, 110 ― М.А. Откуда я возьму эти деньги? Если мне не удастся сделать какой-нибудь оборот с продуктами… Вообще у меня не получено 800 гр. масла в гастрономе (за май и июнь). Потом, не получено мясо или рыба по одному июньскому талону. Потом, не получено масло (за июнь) и мясо (за май) в детмаге. Но когда еще я все это получу? А вместе с тем 400 г хлеба, обеспеченных ежедневно, ― это большое подспорье, и ужасно не хочется продавать ― и опять сидеть и голодать. А на Мулины и Лилины деньги рассчитывать тоже не приходится ― когда-то они еще придут… Вчера был сыт ― благодаря продаже книг (Верлена, Бодлера, Готье!) и 60 р. М.А. Деньги, деньги! Прямо зачарованный круг; никуда от них не уйдешь. Нет, масло было бы спасительно и освободительно. По-моему, в ближайшие дни будут его выдавать. Тогда бы не пришлось продавать карточку. И еще ― каждый день дико хочется есть, и денег нет. И не знаешь, что придумать.
28/VI-43
Вчера получил 400 г масла за май месяц; продал за 120 р. ― и проел все деньги. Что ж поделаешь ― есть-то ведь надо. Был у М.А.; она все еще не стирала; божилась, что все будет готово сегодня; буду у нее завтра вечером (в среду, кажется, пойду на «Цыганский барон», так что хочется, естественно, быть хорошо одетым). Ну, к среде-то она выстирает. Завтра, вероятно, пойду в баню. Сейчас отправлюсь в военкомат. Что-то мне там скажут? Я решил ехать или с драматургами, или с Литфондом, потому что иного пути, чем возвращение в Москву совместно с каким-то хотя бы подобием коллектива, у меня нет. Кроме того, самый главный вопрос ― это то, что я самостоятельно не смогу достать билет, а если меня включат в списки отъезжающих драматургов или писателей, то я вношу деньги на билет, и все, и никаких хлопот. Так что придется сделать так именно (если, конечно, военкомат отпустит). Меня смущает, что если приехать в августе в Москву, то уже там кончаются сроки приема в ВУЗы в это время. Но это, я думаю, пустяки, и меня всегда примут даже с некоторым опозданием. Да, все неясно, как никогда. Неясно с военкоматом, неясно, когда и с кем поеду, неясно, что ждет меня в Москве. Вот и живи! Просто бред какой-то нелепый. Неужели человек настолько скован обстоятельствами, неволен располагать своей судьбой? Mon exemple[493] сейчас ― разительный этому пример. Я живу, совершенно не зная, что меня ожидает, живу, не имея никаких перспектив и не строя никаких планов. И надоела мне такая жизнь ― дико. Конечно, как и на международной арене, так и для меня, ближайшие месяцы будут решающие. В этом я не сомневаюсь.
29/VI-43
Вчера был в военкомате. Опять то же самое: «ничего не знаем», «ничего не можем сказать» ― и повестка с явкой 5го июля (в следующий понедельник). Может быть, это 5ое июля будет решающим днем? Но сколько уже было таких «решающих» дней, которые ничего не изменили в моем положении! Вчера, увы, продал хлебную карточку за 400 р. Заплачу 80 р. М.А., 100 р. ― молочнице; часть уже проел; остальное проем сегодня. По крайней мере, вчера наелся досыта урюком, пирожками и в двух моих столовых. «Если бы ты поступил на завод, то тебе бы не пришлось продавать карточку», ― возможно, многие так думают обо мне. Ну и чорт с ними ― пускай думают. А я совершенно не собираюсь ежедневно тратить 12 часов моей жизни на грязные станки. Человек живет только один раз, и жизнь драгоценна. И поэтому я стараюсь ее сделать возможно более приемлемой и сносной. Кроме того, я ― не рабочий. Я могу быть полезным переводчиком и литературоведом ― и, надеюсь, когда-нибудь этим стану. А для рабочего ремесла вполне годны полчища праздношатающихся беспризорных и ленивых узбеков. И вообще сейчас мода ― «завод, завод». Ну и что? Не всем же быть под одну мерку. И пока я смогу не идти на завод, я туда не пойду. Я на это имею полное внутреннее право, право человека, который жил в Париже и Брюсселе, который ездил летом в горы и к морю, человека, хорошо осведомленного политически, человека, который много пережил, много видел, право человека весьма культурного и даже утонченного (ceci soit dit sans vanité[494]). А то, что денег нет, то, что я веду идиотский образ жизни, ― это факт. Но завод не даст мне денег, а даст лишь одуряющую усталость, которая заменит дневную беготню и безделье. Если оглушать себя, то, во всяком случае, не заводом. Впрочем, en voilà assez sur ce sujet