[540] поесть в столовой. С какой стати я не съем 4 пирожка с капустой (2ое)? Но денег нет. Еду к М.А. ― пусть постарается достать обязательно. А вечером подзакушу вместе с Раечкой. Интересно, удастся ли вечер (côte[541] жратва; le reste-je m’en fiche[542]). Плохо, что у меня дикий летний понос (по-моему, из-за отсутствия хлеба). Читаю «Дьявол» А. Неймана (про Olivier le Barbier и Louis XI[543]). Очень увлекательно, quoique trop modernisé[544]. Попытаюсь получить пропуск в детмаг в Наркомпросе (тогда еще не выдавали); обещал хозяйке принести 400 г макарон. Интересно, достану ли денег на обед.
18/VII-43
Был вечер. В общем, удался. Поел на славу, хотя очень досадно было то, что не смог захватить ничего домой: дома все вкуснее, и я люблю есть в одиночку и без болтовни. Mais peu importe.[545] Вчера получил пропуск в детмаг и 2 кг 100 макарон. Это хорошо. Вчера М.А. брюки не докончила; обещала докончить сегодня; когда окончит (если окончит), то буду их носить, а теперешние отдам в краску ― может, станут презентабельнее. Вчера в 5.30, как было условлено, был у Раи. Ждал ее часа полтора, но она не пришла (она часто опаздывает). Попросил хозяйскую девочку передать ей, чтобы она мне позвонила до 1 ч. дня. Сейчас ― около часа, и она еще не звонила. В ближайшие полчаса уйду пообедать в детстоловой и зайду к М.А. занести ей макароны (400 г). Я должен это сделать, т. к. должен ей денег, и все равно останется у меня 1 кг 700 ― на 4 раза поесть, так что эти 400 г, к тому же обещанные, меня не разорят. К тому же fermement[546] рассчитываю, что есть-то их мы будем вместе (так и договорились). Уходя, оставлю записку с просьбой, в случае телефонного ко мне звонка, сообщить, что я буду дома к 4.30 и спросить, что передать (на случай, если Рая позвонит). Если она не позвонит, то я, попирая законы собственного достоинства, поеду к 5.30 к ней. Мне не хочется терять с ней связь; она мне нравится. Если ее не будет дома, то ждать ее не буду (хватит унижаться ― не перед ней, je m’en fous[547], ― а перед хозяевами) и оставлю заранее заготовленную записку по-французски; она должна быть и достойной, и остроумной et tout et tout[548]. Эта Рая мне нравится, что ж поделаешь. Билетная броня ЦК будет на август месяц. À Dieu Vat. План дня есть.
Soir du même jour[549]
Сегодня ― исключительно неудачный день. Утром Рая не звонила; был у М.А.: ну, конечно, брюки и не думала шить, не готовы; в детстоловой век стоял в очереди, пропотели брюки. Пришел домой ― никто не звонил. На всех парах поехал битком набитым трамваем к Рае. Она ― дома, так же как и сестричка. Выходил от них какой-то толстый тип, и когда я вошел ― взрыв хохота, потому что, видимо, обо мне только что говорили и, вероятно, en termes ironiques[550], раз все расхохотались. Мясо, помидоры: Рая готовит tomates farcies[551]. Сказала: «Не сердитесь» (за то, что вчера не пришла); она задержалась ― как ни в чем не бывало. Мне не понравился ее легкомысленный тон; ведь все-таки ждать полтора часа ― не фунт изюму. Впрочем, моя же вина: никто меня не просил. Назначила на завтра 9.30. Утром-то она всегда дома, но если она назначит вечером и опять опоздает, то я уйду без всякой записки; j’en ai marre de ces[552], мягко сказать, небрежности, и если она захочет продолжать занятия, то пусть позвонит. Почему-то предвидится мне разрыв с ней. Не понравились мне ее частые опоздания, не понравилось то, что она не позвонила сегодня, не понравился взрыв смеха. Espérons[553], что все это загладится. Но унижаться и пресмыкаться можно лишь до известных пределов ― и не впустую. Avis à Raya.[554] Вечером М.А. испортила 400 г макарон, сделав, по глупости, что-то вроде сраной несъедобной затирухи; брюки не готовы; зайду за ними завтра. Дала подушку; и то хлеб. Связался я с полоумной, вперед наука. Варю макароны. Рая дала 10 р. на грамматику; истратил на бублик и 1 печенье; важно опять иметь эти 10 р. Как все глупо, сложно, противно.
21/VII-43
Так долго не писал из-за отсутствия бумаги; только сейчас догадался использовать un vieux carnet[555] собственных стихов, недописанный. Мое положение ― плевое. Денег нет ниоткуда, живу буквально чудом, приходится у всех клянчить и голодать, пробавляясь отказами в займах и мечтами о булочках. А главное, настроение все испорчено Раей. Занимался я с ней 12/19го, назначила она в 6 час. вечера 20го, вчера, ― и, по обыкновению, не пришла. Была ее сестра, попросил ее передать Рае, чтобы та позвонила мне сегодня от 16.30. И вот ― жду, и вот ― не звонит. Ну, допустим, что она не хочет больше заниматься, ― то ли потому, что времени у нее на это нет, то ли потому, что мое преподавание ее не устраивает. Хорошо, так будь же культурным человеком, скажи: по такой-то или такой-то причине я не могу с вами больше заниматься. И баста. И я превосходно пойму. Но что это за манера опаздывать, не звонить и т. д. ― допустим, чтобы «отшить»! Так не делается, так не должно делаться. С одной стороны, мне не хочется опять унижаться, а с другой ― мне очень не хочется неясности. Хочешь заниматься ― назначай тогда, когда бываешь дома, не хочешь заниматься ― скажи об этом прямо. По правде сказать, я так одинок, что меня тянет к этой Рае, и я хочу выяснить положение. Неужели же я, пренебрегая заботами о собственном достоинстве, часам к семи-восьми поеду к ней? А вдруг она за это время позвонит? Вот, чорт возьми, la femme[556]! Усложняет дьявольски жизнь. А без осложнений – скучно. Поехать, не поехать? Вероятно, все-таки поеду. Лугин твердо обещает броню на август на билет в жесткий вагон. Меня очень смущает отсутствие денег и невозможность поэтому отправить срочные телеграммы Муле и Лиле (Муле ― о деньгах, Лиле ― о том, что буду в Москве в первой половине августа). Ехать рассчитываю через две недели. От Литфонда получу, вероятно, 500 р., от Лили и Мули ensemble[557] рассчитываю получить тысячу рублей. En tout[558] ― полторы тысячи. Взвесив le pour et le contre[559], я решил известить М.А. о моем отъезде и «просить» помочь мне уехать. Она согласна и обещает сшить телогрейку и дать кожу на ботинки. Если бы я знал, что у меня действительно будет телогрейка, то это меня бы очень облегчило ― не пришлось бы тратить 500 р. на покупку ватника на базаре. Я поставил вопрос так: сейчас у меня денег нет, и поэтому заплатить вам за то, что вы сделаете, я не могу. Но в Москве я продам выгодно рис и сахар, которые я здесь куплю, буду хорошо зарабатывать и все, что надо, вам выплачу так же, как выплатил вам те 3 500 р. Если верите мне, помогите мне уехать, не верите ― скажите это, и я постараюсь обойтись без вашей помощи. Она согласилась на все, что я ей сказал, и обещала сделать все, что может. Вот не знаю только, осуществит ли она свои благие намерения или нет: ведь голова у нее порядком дырявая, хотя ей только 66 лет. И то хоть хорошо, что брюки будут (они уже готовы, осталось только выгладить). В общем, увидим. Пока что удивительно подкашивает отсутствие денег. Завтра утром заявлюсь к М.А., как условлено (за брюками); может, она получит сегодня денег и «подсыплет» мне рублей 30. Это позволит мне пообедать и отправить две вышеупомянутых важных телеграммы. Завтра, вероятно, получу пропуск в распред. Мое решение принято: сегодня, quoi qu’il en coûte à ma fierté[560], я поеду к Рае, заранее приготовив записку (в случае если не застану ее), чтобы она завтра от 5 часов или позвонила мне, или зашла. Я должен выяснить, что к чему dans cette histoire[561]. Мне противно унижаться (из-за ее хозяев, которые все время на глазах et suivent les péripéties de cette histoire[562]), но ничего не поделаешь.
22/VII-43
Вчера был у Раечки, занимался, болтали, провожали друг друга и пр. Назначила мне сегодня на 9 ч. утра. Когда я пришел, то оказалось, что она укатила в Янги-Юль, потому что там находится какой-то институт, возвращающийся в Москву, а в этом институте у нее знакомый, ну и она хочет воспользоваться этим для возвращения в Москву. Хотя она вчера и уверяла, что горит желанием заниматься и т. д., однако сегодня утром она даже не оставила записки. Что за невоспитанность все-таки. Вот оно ― отсутствие подлинной культуры. Как бы ты ни говорила там об искусстве, драматургии и французской литературе, но твое нутро, увы, некультурно. Во всяком случае, Янги-Юль близко от Ташкента (1 ч. 30 ез-ды), но я решил больше не заходить к ней. Если она приедет обратно и захочет продолжать занятия, то пусть заходит ко мне или звонит; с меня унижаться хватит; надо знать меру. На этом и покончим с этим этапом, с этой страницей моей жизни; зайдет, позвонит она ― хорошо; не зайдет ― и не надо. Боюсь лишь своего слабоволия, которое понудит меня через два-три дня зайти понаведаться к ней, что и как. А положение мое продолжает оставаться предурным. Денег нет ни от Мули, ни