, или с деньгами. Наши войска взяли города Орел и Белгород. Союзники заняли Катанию. Про положение в Италии УзТАГ уже два дня ничего не передает. Что там творится? Завтра вечером, вероятно, зайдет Рая (она мне звонила, и я ее сегодня встретил). Elle se porte bien[595], говорит, что имеет здесь хорошие возможности работы… и дает письма в Москву, долженствующие ей дать возможность возвратиться туда. Эгоистка она, в сущности. Но мир принадлежит эгоистам. Прочел «Путешествие в страну эстетов» А. Моруа. Очень метко и остроумно. J’ai idée[596], что в Москве меня мобилизуют ― ближе фронт, жестче… Впрочем, это домыслы. Поеду ли я? À Dieu Vat.
7/VIII-43
Сегодня утром билета взять не удалось. Билетов по броням ЦК полагается всего 4, и я, простояв 3 часа в очереди, получил кукиш с маслом (и еще два человека, стоявшие передо мной). Не хватило билетов по этим броням. Билет стоит 205 рублей. Истратил рублей 50 из этих денег. Днем увижусь с Лугиным, поговорю: может, он устроит мне броню на 9ое число, и 9го я приеду еще раньше и попытаюсь взять билет первым (если выйдет). А деньги как? А чорт со всем! Так все надоело, только и хочется что жрать да читать Чехова. Шлю Мульке телеграмму: «Первая попытка получить билет по броне провалилась делаю что могу парализует отсутствие средств». Утром, по крайней мере, хорошо поел. В столовой Союза, благодаря пропуску Шильдкрета, получаю 400 г хлеба (ему ― 200 и мне –200). Сегодня зайду к хозяйке; вечером придет Рая; хочу завтра с ней сходить в кино. Она говорит, что у нее идет «сплошной кутеж». Не сомневаюсь. Циник она все-таки. Эх, чувствую я, что сегодня протранжирю все деньги, с горя. Люблю, как дурак, сыпать деньгами; барские привычки богача. Придешь домой усталый, поешь кислое молоко с сахаром, читаешь Чехова, соснешь немного… Красота! Поневоле ищешь таких невинных наслаждений, раз обстоятельства не дают уехать, не дают нормально жить.
8/VIII-43
Деньги на билет (200 р.) легко проел. Не «прокутил» ― ибо не курю, не пью и не трачу на женщин, а проел ― т. е. употребил эти 200 р. на поддержание своего собственного физического существования. Конечно, это легкомысленно и tout ce qu’on veut[597]. Ну, а укажите иной способ в моем положении удовлетворить самую естественную потребность организма ― потребность в пище? Есть деньги, их и тратишь, и два дня более или менее сыт. Именно более или менее, и скорее последнее, чем первое. Был у М.А.; пиджак, телогрейка и блуза готовы (починены). Ее не было дома; потом зашла ко мне сама. Это мне отнюдь не улыбается ― если она повадится сюда ходить. Дала 7 р. Я ей сказал, что еду завтра и что мой отъезд висит на волоске ее помощи ― в деньгах ― мне. Она обещала к вечеру достать «минимум 500 р.» тем или иным способом (или из выручки за продажу на базаре каких-то ее вещей, или из аванса в 1000 р. ее будущего покупателя квартиры). Но я почти что, увы, уверен, что когда я приду к ней вечером, то она скажет, что ничего не вышло, что квартирант не пришел, а вещи не продались. Держу даже пари, что так будет. Что же мне тогда делать? Вещи-то я возьму у нее и, вероятно, придется-таки продать пиджак и рубашку, хотя чертовски не хочется этого делать. Я вдалбливаю М.А., что мой отъезд зависит от того, даст ли она мне денег или нет; она говорит, что так или иначе деньги (минимум 500 р.) будут сегодня. Но я ей не верю; не то что она не хочет помочь ― но она хочет слишком слабо это сделать, а в голове у нее старческая каша. Нечего сказать, связался с развалиной! В случае, если она не даст сегодня денег, придется сделать вид, что не смог уехать только из-за того, что она не дала денег; я обязательно хочу выдоить из нее эти 500 рублей; 205 я оставлю на билет, а 300 проем; на дорогу авось как-нибудь достану. Может, Рая даст? Это было бы гениально! Если она придет завтра, я обязательно заговорю о невозможности выехать из-за отсутствия средств; может, она, имеющая знакомых состоятельных «мальчиков», и надоумится мне помочь. В крайнем случае, Шильд-крет поможет. На почте до востребования мне денег все нет и нет. Что за бред? До срока окончания моего пропуска осталось 7 дней; за эти 7 дней мне необходимо будет выехать, тем более что я 5го числа снялся здесь с военного учета, и слишком долго оставаться «между небом и землей» не рекомендуется. Итак, увидим, удастся ли выудить от М.А. эти 500 рублей сегодня вечером. Думаю, что нет. Она, кроме всего прочего, скупая женщина. В Италии положение продолжает быть неопределенным; смуты продолжаются. Бадольо распустил фашистскую партию, Высший Совет, Чрезвычайный суд и Молодежную фашистскую организацию. Но, с другой стороны, в своем заявлении после отставки Муссолини он провозгласил «верность данному слову» (т. е. верность «оси») и заявил о том, что «война продолжается». Он запретил политические партии, стрелял в демонстрантов, закрыл прогрессивные газеты и ввел такую военно-полицейскую диктатуру, которая ничуть не лучше диктатуры Муссолини и представляет собой, в сущности, тот же фашистский режим, или почти тот же, но под новым соусом. В таком смысле высказывается союзная печать. Союзники наконец взяли Катанию и находятся в 50 милях от Мессины. Центр массового антифашистского движения в Италии ― город Милан. Я думаю, что Бадольо недолго продержится у власти. После завершения операций в Сицилии союзники вторгнутся на континент, непосредственно в Италию, и тогда фашисту-маршалу, душителю Абиссинии, не продержаться в своей позиции диктатора и одновременно полуреформатора. Бадольо и его клика ― это своего рода Временное правительство, которое будет сметено последующими событиями. Меня несколько возмущает Рая: во-первых, тем, что она не говорит ни за что, где она будет работать, как она живет и что делает, а во-2х, тем, что относится ко мне уж чересчур открыто утилитарно, только в плане передачи мною ее писем в Москву. Досадно мне, что она, по-видимому, считает меня мальчиком или чересчур уж наивным человеком. Э-эх, здорово было бы, если М.А. дала мне сегодня 500 рублей! Тогда я бы купил пирожных сегодня. Каков дурак, а? Но я люблю пирожные.
10/VIII-43
8го получил от М.А. 300 р. и продал пропуск в детмаг за 100 рублей. Осталось 75.00. Получил блузу и ватник, рубашки и носовой платок; сегодня-завтра получу носки, пиджачок, майки и рубашки. Всего долгов (не считая тех 2 000) ― 3 650. М.А. даже расписки с меня не возьмет (что уже хорошо). Должен был вчера встретиться с Лугиным, а он, подлец, не пришел, хотя я двоекратно был в Союзе. Постараюсь поймать его сегодня в Союзе, sinon[598] зайти к нему. Если были бы деньги, то все было бы, я думаю, проще: через того же Лугина я достал бы место или в жестком, или в мягком вагоне, и не пришлось бы стоять в очереди: дал бы деньги, и все тут. А при этой системе получения билетов, в первую очередь, командированными, я всегда буду оставаться с носом, получай я хоть двадцать броней. Ведь должны же, в самом деле, прийти деньги из Москвы. Беда в том, что скоро у меня кончается срок действия пропуска и придется, если я не уеду, его продлевать. Технически это делается очень просто, но для этого нужны raisons valables[599], и я не знаю, что придумать и захочет ли Герман написать бумажку от Союза, чтобы продлить этот пропуск. М.А. обещает сегодня-завтра дать еще 200 рублей. Читал хороший новый журнал: «Война и рабочий класс» ― это двухнедельный журнал, издающийся вместо «Ком<мунистического> Инт<ернационала>», вероятно. После взятия for the Red Army Орла и Белгорода бои идут на Брянском и Харьковском направлениях, причем вполне возможно, что и Брянск, и Харьков будут взяты в самом ближайшем будущем. Хотел бы я все-таки знать ― когда же я выеду в Москву? Там у меня гораздо больше шансов, чем здесь, быть забранным в армию, на завод или отправленным на лесозаготовки или в колхоз. Но зато там есть, так сказать, contrepoids[600], на который я рассчитываю: Толстые. Как только я приеду, я подниму вопрос о работе, о том, что Людмила Ильинична должна мне помочь в этом плане. Перво-наперво я буду говорить о работе в Радиокомитете. Насчет МГУ тоже надо будет разузнать, надо будет узнать, где Митька находится, узнать про библиотеку, которая была в Новодевичьем, прописаться, встать на военный учет, побывать в ГЦБИЛ… В общем, дела хватит, это несомненно. Конечно, вполне возможно, что эта перемена чревата для меня вышеуказанными последствиями, но le risque est è courir[601], и эта перемена нужна: все-таки что-то определится, будет видно какое-то движение, здесь же моя судьба пребывает в вонючем застое. Но вот выехать, выехать необходимо, и все это не удается. Неужели мне не удастся отсюда выехать? Я не могу себе этого представить. Это может произойти, если мне не продлят пропуск. Но, по-моему, этого не будет. Надо покончить с Ташкентом, с крохотной вонючей комнатой, с духотой, с клопами, со спекуляцией, с отсутствием иностранных книг… Пусть в Москве я буду плохо питаться, пусть там улицы не освещены, пусть угроза воздушных и газовых атак отнюдь не является нереальной, пусть там «жестче» жить. Но там ― столица, там ― Толстые с их возможностями помощи, там ― свежие новости, свежие газеты и журналы, заграничные издания. Там будет труднее жить, но достойнее. Не пристало мне шляться по базарам и продавать какие-то селедки; а живя здесь, этого не минуешь. Быть может, оставаясь в Ташкенте, я не буду взят в армию, но работать здесь нельзя, негде, а в Москве Толстые подсобят и с работой, и с армией, быть может.
10/VIII-43
Сегодня получил письмо от Али, в конце которого написано: «Да, кстати, ты знаешь, что Митька уехал, накануне предполагавшегося возвращения в Москву, по старому адресу Алешки?» ― Итак, Митька арестован! Арестован мой лучший, закадычный друг, единственный человек, с которым мне было хорошо. Я не уважал его, но любил. Значит, его арестовали в Свердловске, накануне возвращения в Москву? Но за что? По доносу? Всего вероятнее ― за какие-нибудь глупые, неосторожные слова; боюсь, что его погубила присущая ему любовь к рисовке, оригинальничанью. Как мне его жалко! Нелепо все-таки: одного брата освободили, другого арестовали. Бедный Митька! А тут еще его tbc, авось он смягчит его участь. Какой дикий бред, что Митька так канул. Сегодня звонила Рая; был у нее в 7–8 ч. вечера; дала 100 р., болтали бесцельно о Москве; конечно, если меня не забреют, то я постараюсь помочь ей получить пропуск; она тоже ощущает необходимость отъезда из гнилого спекулятивного Ташкента. Живет она матерьяльно неплохо, но это «неплохо», по всей видимости, покупается путем утомительной беготни и унизительной чепухи. Зайдет послезавтра, принесет письма, которые надо передать в Москве. Видел Лугина; согласились на том, что брони ― вещь ненадежная и по ним не уедешь, благо всегда впереди станут командировочные, а касса не продает более 2