— С-спасибо.
— Да не за что, — отозвался он и хлопнул дверцу. Глянула на свои руки, когда он успел заметить. Ведь всю дорогу смотрел на трассу. Мне вдруг захотелось улыбнуться. Глупо, знаю. Но это шло откуда-то изнутри. И это называлось «забота». На моей улице давно не было похожих сигналов светофора. Видимо от этого так штормило, и щеки нет-нет краснели.
— Извини, что накричала, — честно призналась я, когда мы снова выехали на трассу. Горячий ромашковый чай оказалась вкусным, и был как раз кстати. Он согревал руки и успокаивал. Даже как-то в сон потянуло.
— Я предполагал, что ты кинешься в бой.
— Вот как…
Даниил ничего не ответил. Воцарилась тишина. Но это была приятная тишина. Мне нравилось ехать молча и рассматривать здания, машины, виды ночного города. Однако мою идиллию перебил звонок на телефоне. На экране высветилось «папа». В последнее время мы не созванивались особо. Могли обменяться парой смс, но не более. Кажется, это уже стало нормой в наших отношениях. Той самой неприятной нормой, которую мне безумно хотелось исправить.
— Алё, — сказала я в трубку.
— Привет, — сухое отцовское приветствие. Как и всегда собственно. Я уже и забыла, что он умеет говорить по-другому. — Как дела?
— Хорошо, — я постаралась говорить с улыбкой.
— Дома? — Без особых эмоций произносил папа каждое слово. Будто ему было на самом деле все равно. А звонил он лишь для галочки.
— Да, пап, — кивнула, — я дома.
— Все нормально?
— Да, пап, — опять кивнула, — помогаю Теть Любе готовить. Скоро спать будем ложиться.
— Молодец, — все так же сухо похвалил он меня. — Ладно, спокойной ночи.
— И тебе, пап, — отозвалась я и телефон погас. К тому моменту, как мы с отцом завершили разговор, машина Даниила уже заглушила мотор. Я засунула мобильный в карман и повернулась, чтобы еще раз поблагодарить человека, которого сказать по правде, совсем не знала.
— Зачем ты врешь отцу? — Вдруг спросил Матвеев. Он посмотрел строго так, будто собирается отчитывать маленького ребенка.
— Зачем ты спрашиваешь?
— Ты ночью сидела на пустыре в ожидании трамвая, — стольной тон, затем тяжелый вздох. Говорил Даниил так, будто ему уже все сорок и за плечами огромный жизненный опыт. — Твой отец должен знать, что с его дочкой могло произойти все, что угодно.
— Это ты так думаешь, — повела я плечом, отвернувшись. Сложила руки на груди, потому что мне не нравился весь этот разговор.
— Да! Я. Так. Думаю. — Прочеканил каждое слово. — Но у меня хотя бы есть выбор так думать, а у твоего отца нет. Почему ты ему не даешь эту возможность?
— Тебя это не касается, не находишь? — В груди полыхало. Мне хотелось кричать, метать. Да какое он имеет право вообще что-то говорить о моей жизни.
— Чего ты боишься? — Даниил держал одну руку на руле, а другой трогал свой телефон, который до этого мирно прибывал возле коробки передач. Тяжело вздохнул. Будто каждое слово ему давалось нелегко.
— Ничего и никого, просто это игра в одни ворота, — процедила сквозь зубы.
— Это твое мнение, а не отца, верно?
— Нет, не верно! И вообще, — сама не знаю, но почему-то сорвалась. Голос не слушался, эмоции не поддавались контролю. — Моя жизнь тебя не касается. Моя семья тебя не касается. В следующий раз, сделай вид, что мы не знакомы! — Крикнула и тут же выскочила из его машины. Быстрым шагом помчалась в сторону дома. Внутри я понимала, что вероятно в словах Матвеева было больше истины, больше смысла, чем в моих поступках. Но я так устала. Я устала бороться за правду, за себя, за возможность быть любимой и желанной в глазах родителя. Чтобы ни делала, всегда все было не так. Он не верил мне. Так что измениться, если сейчас я начну говорить снова ему правду…
Глава 35
Забежала в подъезд, пулей поднялась на нужный этаж и только возле дверей остановилась. Не хотелось переступать порог. Вроде бы дом — это крепость. Но когда для меня он перестал таковым быть?!
Помню, как в детстве в летние деньки мама звала с балкона меня по имени. Обычно к этому времени на столе уже стоял ужин, и приятные запахи разлетались по старенькому подъезду. Я сразу шла на кухню, а мама ругалась, что забываю в очередной раз помыть руки. Набивала рот вкусностями и задорно рассказывала о том, что происходило во дворе. Мама всегда сидела в уголке, улыбалась и кивала головой. Мне нравилось возвращаться домой. Нравилось ощущать себя нужной. Но, кажется, такого больше никогда не будет.
Входная дверь открывается, и Янка буквально налетает на меня. Оступается, рычит что-то себе под нос и убегает вниз по ступенькам. Вслед за ней появляется Тетя Люба. Злая, брови сведены, а правый глаз то и дело дергается.
— Здрасти, — шепотом произношу, потому что в таком вот состоянии мачеху видеть не особо приятно.
— О, явилась, — кричит она. И салфеточное полотенце мигом прилетает мне по лицу. Сказать, что я в шоке, значит, ничего не сказать.
— Теть Люб, — подаю голос, дотрагиваясь до горячей щеки, куда пришелся удар. — Вы что-то совсем границы переходите.
— Че там под нос себе волочишь? — Грубит она мне и снова замахивается. Я успеваю увернуться, не хватало еще с синяками в школу ходить. До этого мачеха подобного себе не позволяла. Да, кричала, огрызалась, гадости всякие на меня наговаривала, но руки не распускала.
— Вы успокойтесь, пожалуйста, — пытаюсь вразумить ее, но выходит не очень. Женщина еще больше злится, ноздри раздуваются от эмоций. Вижу, как грудь ходуном ходит, явно еле сдерживает себя.
— Дома работы по горло, а она не весь где шляется! Шаболда малолетняя, — снова взмах полотенцем и в этот раз удар приходится мне по плечу. Я понимаю, что разговор сейчас у нас вряд ли выйдет. А устраивать тут бои без правил с женщиной, которая мне в матери годится, это уж совсем сумасшествие.
— Мам, — выскакивает из комнаты Миля. Хватает Теть Любу за руки и резко тянет на себя, показывая мне взглядом, чтобы уходила. Я, молча едва заметно киваю ей, в благодарность, и залетаю в свою обитель. Благо на дверях есть щеколда. Закрываюсь.
Усаживаюсь на кровать, подтягивая ноги к себе. Закрываю уши руками и начинаю считать.
Один.
Два.
Три.
Когда дохожу до тысячи, дома воцаряется тишина. Эти скандалы порой терпеть просто невыносимо. Я бы сбежала, будь у меня такая возможность. Да только некуда. Плюс отец. Он же не примет мой побег. Еще больше отдалимся. А я итак до жути тоскую по нему, по родительскому плечу. И почему-то именно сейчас в глазах стоит Даниил. Его взгляд, его голос, этот ромашковый чай… Нет, нельзя подпускать к себе таких, как он. Точно нельзя. Противозаконно.
Всю ночь промаялась. Сон не шел, хоть убей. Зато под утро сморило. Мне снилась мама. Каждый раз, когда вижу ее во сне, просыпаться не хочется. Только сегодня меня из сна вытащил стук в дверь. Тетя Люба требовала подниматься и ехать на рынок с ней. Пришлось покорно следовать командам.
Мы вышли около одиннадцати утра, как раз в это время автобусы едут переполненными. И мне опять не повезло. Честно сказать, я ждала извинений. В моих глазах мачеха хоть и была агрессором, но не до такой степени. Однако женщина и не подумала, извиняться. Более того, вела себя хуже обычного: капризничала постоянно, то овощи не такого цвета, то запах не такой, то продавец не так глянул. Мы потратили четыре часа на этот адовый поход. И обратно вновь по пробкам, в забитом транспорте.
Дома мачеха достигла апогея своего настроения. Заставила меня зимой мыть окна. И все равно ей было, что к тому времени опять пошел дождь. Орала так, будто стаю собак спустили. Потом, правда и Янке досталось.
— Ты почему так разговариваешь с сыном мясника? — Кричала мачеха. Старая песня о главном, не иначе. Я этого парня не видела ни разу, но заочно мне уже было его жаль. Достанется ж такая теща и жена.
— Потому что жирный урод он, — фыркала Яна. Она сидела перед зеркалом, когда Тетя Люба выхватила ее косметичку и выкинула в окно. В то самое, где я на карачках пыталась оттереть грязь.
— Ма, ты совсем с катушек съехала, я не пойму? — Взвывала сестра.
— Заруби себе на носу, — махала руками мачеха, расхаживая по комнате. — На Новый год я их с отцом к нам пригласила. Только попробуй уйти, Богом клянусь, поперёк ляжешь у меня.
— Да я под рельсы быстрей прыгну, чем под этого лягу, — вопила Янка. — Я другого люблю, ясно тебе?
— Какого другого? Матвеева этого? — От услышанного я убрала руки от окна, и повернулась к родственникам. Да, Яне нравился Даниил, но кому он не нравился. В гимназии не было ни одной девушки, кто бы ни думал о нем, не представлял его в качестве своего парня. Удивительно было, пожалуй, то, что мачеха прознала про Матвеева. Слишком натянутые отношения у них были.
— Его самого, а ты что подслушивала? — Фыркнула сестра, стреляя огненными взглядами в мать.
— А ты говори еще громче, так весь подъезд прознает, что под него лечь хочешь, — грубила мачеха. Атмосфера в квартире царила такая, что любая психиатрическая больница позавидует. Честно, мне уже безумно хотелось понедельника. Представить страшно, что было бы, если бы мачеха или Яна увидели меня и Даниила вместе. Думаю, что головы я бы в этот же миг лишилась.
— И лягу, понятно!
— Поперек ляжешь ты у меня, а не под хахаля своего! — А дальше пошли в ход оскорбления и всевозможные упреки. Я тихонько слезла с подоконника, налила себе чай на кухне, сделала бутерброд и закрылась в каморке. Когда в комнатах война, лучше где-нибудь спрятаться.
К восьми вечера Янка убежала из дома. Видимо не выдержала ее нервная система истерик матери. Где она бывает, одному Богу известно. Хотя у сестры подруг много, да и друзей тоже. Думаю, даже если ее однажды выгонят из дома, проблем с ночёвкой не будет. Она не я, так или иначе.
Тетя Люба тоже успокоилась. Сначала на телефоне висела и жаловалась на дочь, а потом и вовсе кажется, закрылась в спальне.
Вот так весело прошли выходные. В понедельник я встала в пять утра. Сходила в душ, позавтракала и в шесть уже сидела в подъезде на пятом этаже. Иногда делаю так, потому что шарахаться по городу в такое время не лучшее занятие, а школа открывается не раньш