— Уходи, — жалобно так озвучивает Тася, и этот ее тон сбивает с толку. Не такой реакции я ожидал, если честно. Делаю шаг вперед, хочу подойти и взять ее за руку, явно накрутила себе чего. А может из-за отца расстроилась? Дурак, не надо было ему говорить. С другой стороны, правда все равно однажды бы всплыла, это лишь вопрос времени. Неужели она из-за этого злиться.
— Уходи, слышишь, — настоятельно просит, а то и требует она.
— Ты… плохо себя чувствуешь? Или… — ищу подходящее слово, но на язык ничего дельного не попадает. — Думаешь, что разонравишься мне в больничной палате? Тогда настоятельно тебе… — пытаюсь перевести все в шутку, улыбаюсь ей и делаю еще шаг, в надежде сократить наше расстояние.
— Уходи, Матвеев, — и я останавливаюсь, к земле прилипаю просто. Она называла меня по фамилии? Моя девушка, которая за все время нашего знакомства ни разу этого не делала, сейчас назвала меня по фамилии?
— В чем дело? Что не так? — Сразу в лоб задаю вопрос, должен понимать, что ожидать от нее.
— Весело было вам с дружками, да? — Шепчет, поджав губы, а затем отворачивается и закрывает рот рукой. Все вокруг замирает, затягивает в убивающею тишину. И тут раздается тонкий, такой едва слышный всхлип, который она явно старательно сдерживала. Сглатываю. Этот ее всхлип как выстрел из автомата, как удар по легким для меня. Даже дышать становится невыносимо тяжело.
— Что ты…
— Убирайся, слышишь! — Ее дикий крик, захватывает меня в тиски. Адская колющая боль пронзает под самые лопатки, а я и моргнуть не могу, смотрю на нее в оцепенении, смотрю в эти родные глаза и вижу то, что пугает до самых костей.
— Убирайся, Матвеев, — не своим голосом орет Тася, и по щекам вдруг начинают катиться слезы. По лицу понял, что все ее нутро меня отторгает, ненавидит и призирает. Но за что… что изменилось за какие-то проклятые пару часов. Ведь еще вчера утром мы посылали друг другу смайлики с поцелуями и желали хорошего дня.
— Та… — пытаюсь сделать попытку подойти, но у меня не выходит.
— Пошел вон! — Тася вытаскивает из-под себя подушку и со всей силы, с тем слабым арсеналом, который все еще остался в ее хрупком теле, швыряет в меня. Уворачиваюсь. Но это скорее рефлексы, выработанные с годами тренировок на боксе.
— Убирайся! Уходи! ПОШЕЛ К ЧЕРТУ!!! ИДИТЕ ТЫ И ТВОИ ОТБИТЫЕ НА ГОЛОВУ ДРУЗЬЯ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
А дальше происходит какая-то замедленная съемка. Забегают две медсестры, потому что крики достигают высокого градуса и явно уже пронеслись по этажу. Выталкивают силой меня из палаты, что-то говорят, но все фоном проходит. Я слишком шокирован от происходящего. На ватных ногах усаживаюсь на стул, возле кабинета, и слышу… слышу, как она там продолжает кричать, слышу ее всхлипы, слышу этот убивающий рев.
Опускаю голову к ногам, хватаюсь руками за волосы, не могу, не могу… не могу слышать все это. Неужели человек, от которого трепещет мое сердце так… так меня ненавидит.
Вытаскиваю телефон из кармана, пальцы дрожат, не соображаю особо. Вскакиваю со стула и практически перехожу на бег. Спускаюсь по лестнице, не замечаю никого вокруг. Врезаюсь в какую-то пожилую женщину, едва не сбиваю с ног медсестер. На глазах пелена, ничего не вижу, только Тасино лицо полное призрения. А в ушах ее голос, ее разрывающая фраза, и меня вдруг тошнить начинает. То ли от себя, то ли безысходности.
Выскакиваю на улицу и практически падаю в грязь на колени. Все внутренности выворачивает, будто их там на мясорубку закинули. Давно меня так не ломало, давно ничего похоже не испытывал. Сажусь на бордюр, и к черту, что на улице минус, а я в одном свитере. Набираю номер Макса. Жду гудков, а сам телефон сжимаю, разбить его охота.
— Привет, бро! — Звонкий голос раздается на другом конце. — Ты уже вернулся?
— Мне нужно… — сглатываю и делаю глоток воздуха. — Мне нужно чтобы ты выяснил, кто вчера был на даче у Титова. Это срочно!
— А что случилось-то? Что у тебя с голосом, Дань?
— Твою мать! — Срываюсь, хотя друг не виноват не в чем. — Давай без вопросов. Просто выясни и все.
— Господи, — слышу в тоне Макса тревожность. — Я понял, понял. Успокойся. Дай мне время, выясню. У тебя все нормально? Ты где?
— В больнице, — хрипло отзываюсь, смотря на свои грязные руки. Дьявол, как будто все тело в грязи замарал, как будто сделал какое-то говно и теперь блевать от этого охота. Дерьмовое чувство. — Позвони, как будет инфа. Мне очень надо, Макс. Слышишь? — Последнее слово цежу сквозь зубы.
— Понял! — Сообщает без всяких расспросов друг и отключается.
Глава 71
Даниил
Как доехал до дома не помню, все слишком расплывчато. Разве что на светофоре резко по тормозам дал, когда иномарка вывернула из поворота. Но и этот фактор особо не волновал. Поднялся в квартиру, снял обувь и прошел в зал. Уселся на пол и уставился в поток. Что я там хотел разглядеть, что увидеть. Ответов на вопросы в этой белой точке все равно не было, как и моего покоя.
Иногда в команде разлетался звук от вибрации мобильного телефона и тогда я моментально оживал, все надеялся, Макс звонит, а может Тася. Хотя второй вариант был слишком нереальным, уж кто, а она мне точно не позвонит. На экране раз за разом высвечивалось «Мама», но сегодня не ее день, что бы там ни было. Мы с ней давно стали чужими, да и вряд ли она хочет о моих делах спросить. Этой женщине нужны только ее хахали. Поэтому я тупо не поднимаю трубку.
Даже глаза закрыть не могу. Трясти начинает, лицо Таси вижу. Черт. Как баба себя веду, еще слезу не хватало пустить. Нужно рационально мыслить, понять причину ее такого поведения, а не сидеть в темноте в пустой квартире. Наверное, если бы не вечер воскресенья поехал бы в зал и как следует отпинал грушу. Но сегодня единственный день в недели, когда Петрович закрывает качалку, у него выходной.
Выпить может. Алкоголь спасал во все века, но не сказать, что толкового: так, временный антидепрессант, не более. С другой стороны, в меня и вода не лезет сейчас. Нервы на пределе. Надо бы пар выпустить, да нет вариантов.
К одиннадцати вечера на экране мобильного около двадцати пропущенных. Мать сдурела явно, она не привыкла к такому поведению с моей стороны. Я ж типа порядочный ребенок, всегда отвечаю и веду диалог. Даже странно как-то, что она столько раз набирала мой номер. А потом раздается щелчок. Входная дверь открылась. Послышались звуки каблуков, и резкий свет дал по глазам, отчего захотелось накинуть на голову одеяло.
— Я не поняла, — голос мамы невозможно ни с кем спутать, видимо это на подсознательном уровне уже. — Почему до тебя невозможно дозвониться? Ты пьяный что ли? — Подходит чуть ближе, а я морщусь от каждого ее шага, потому что звук от ее каблуков ужасно отдает по перепонкам.
— Бери, что надо и уходи. У меня нет желания вести задушевные беседы с тобой, — сухо произношу, закрывая глаза. Гребанный свет, как ножом по глазницам.
— Матвеев, — прикрикивает, видимо раздражаю я ее сегодня на особенном уровне.
— Прям мой день, — ерничаю, тихо усмехаясь. — Все по фамилии кличут.
— Мне твое свидетельство нужно, — переходит сразу к делу бизнес леди.
— Зачем? В детдом сдавать пойдешь? — Злость закипает в венах, но не в матери дело, я просто напряжен и она стала последней каплей. Нужно взять себя в руки.
— Где твоя ненаглядная? Пусть к психиатру сводит, совсем уже неадекватным стал, — фыркает мама, и по звуку слышу, пошла в сторону комнаты. Дурацкие каблуки, кто их вообще придумал. Цок-цок по вискам, как молоточки, медленно убивает.
— Нет ее больше у меня, — вдруг произношу вслух те самые страшные слова, которые вертелись на языке всю дорогу домой. А я ведь так старательно откидывал их в сторону, но видимо не смог избавиться до конца.
— Что? — Спрашивает мама, но тон голоса какой-то незнакомый. Куда-то подевалась ее надменность, будто другой человек вопрошает.
— Говорю, она твои ряды пополнила, — смешно вдруг становится. Вслух смеюсь, но понимаю, это нервозность берет вверх.
— Вранье, — холодно откидывает Наталья Андреевна. Открываю глаза, так просто интереса ради, и смотрю на нее, на женщину, которая меня родила. Мама сидит на краюшке дивана, нога на ногу закинута, а спина прямая, будто ее к палке привязали. Вот оно — воспитание элитной женской гимназии.
— Правда, ты теперь можешь с ней в дуэте петь, и желать мне скорейшей кончины.
— Ты что головой ударился? Что за чушь несешь вообще? — Вижу, как брови на ее лице сводятся, выдавая удивление. Еще бы, не каждый день меня можно в таком виде лицезреть.
— Да лучше бы ударился, — усмехаюсь и снова закидываю голову к потолку.
— Я, конечно, ее всего один раз видела, — вдруг меняется в голосе мама. Я даже перевожу на нее взгляд, потому что за последние пару лет не слышал этой нотки заботы. — Но когда мы с ней разговаривали без твоего присутствия, я была приятно удивлена. Не знаю на счет любви в твой адрес, но заступалась за тебя эта мисс знатно.
— Это было в прошлом…
— Ты ее… — замолкает отчего-то Наталья Андреевна, а я пытаюсь усмотреть в этих глазах что-то, что когда принадлежало моей маме. — Ты ее любишь?
— Не знаю, ты меня не научила этому, — сухо отзываюсь, потому что никогда не задумывался о том, какого это любить какого-то.
— Хах, — вздыхает устало мама, и на ее лице появляется знакомая улыбка. Та самая, которую я видел давным-давно, и которую уже позабыл.
— У меня вот тут, — бью себя в грудь, да посильней, — болит. Жалит так противно, есть от этого таблетки, а мам?
— Дань, — меня прошибает просто, по спине ледяной пот выступает. Я бы вскочил, наверное, да сил в теле почти не осталось. «Дань», она назвала меня по имени? Серьезно? Я не ослышался? Рот моей матери почта два года не произносил имя собственного ребенка. Оно у нее под запретом, как и у меня собственно. Никому нельзя, потому что в этом проклятом сокращении я живо ощущаю себя нужным. Кому-то нужным. И это ощущение родители отобрали, растоптали и выбросили, как потрепанную вещь в мусорную урну. Только Таси позволяю, потому что рядом с ней как-то иначе все, рядом с ней мне хочется быть особенным. Ах да, еще Макс меня так кличет, но это уже по привычке, все же сто лет дружим с ним.