Каждый раз, когда папа выходил из палаты, я на цыпочках подкрадывалась к дверям и выглядывала в коридор. Не знаю, что ожидала увидеть. Матвеева не было, он не сидел настойчиво под дверью, не ломился с вопросами. Даниил исчез из моей жизни, испарился, так же быстро, как песок вытекает из рук, стоит его только поднять. Я корила себя за тоску, за желание его увидеть. Нельзя так. Не с тем, кто предал, кто нагло вторгся в твое сердце и забрал оттуда важную часть.
В среду я уже спокойно выходила из палаты. Будто приняла, он больше не придет. Однако голова сама крутилась назад, старательно высматривая прохожих. Однажды меня остановила медсестра. Недовольная женщина средних лет была мне как-то не особо рада.
— Чего разгуливаешь, — фыркнула она, закидывая руки в карманы белого халата.
— Бока отлежала, — без особого энтузиазма отозвалась, и хотела, уже было идти дальше, как мадам кинула мне в спину.
— Ненаглядному своему скажи, пусть манерам учится. Мало того, что под дверью ночевал, так еще и огрызается. Ишь какой.
— Под дверью ночевал? — Резко разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Корить себя снова начинаю, что реагирую подобным образом на слова о Матвееве. Но там внутри, под самыми ребрами, вдруг кольнуло, сладко так кольнуло.
— Давай, топай в палату, — буркнула под нос медсестра и скрылась в больничных коридорах. Я же устало вздохнула и поплелась к себе. Только сейчас задумалась, почему лежу в одиночной, почему соседей нет. Неужели папа снял для меня VIP-комнату. Странно, что мачеха позволила ему тратить деньги так расточительно. К слову, о тете Любе, за эти несколько дней, она так и не пришла ни разу. Да что уж там, даже не позвонила. Ей было плевать на меня, как и всегда в принципе. Ничего в жизни не меняется. Никогда.
К вечеру среды я лежала в комнате и рассматривала белый потолок. Мобильный потеряла или мои похитители его выкрали, одному Богу известно, куда он мог деться, поэтому довольствовалась телевизорам, висевшем на стене, и общением с местным персоналом. На этом все. Никаких тебе друзей, подруг, никто не ломился в мои двери проведать. Как я только умудрилась прожить почти 18 лет и остаться одна.
В четверг я совсем скисла. Даже приход отца меня не обрадовал. Его истории казались неинтересными, а еда невкусной. А может, у меня просто не было аппетита. В итоге это была игра в одни ворота, потому что большую часть времени я молчала. Днем мне сделали капельницу, пытались прочитать нотации, что я слишком много двигаюсь, а затем оставили одну. Впервые была рада оказаться в компании сама с собой.
Вечером, вернее уже в девятом часу, я снова планировала выйти и пройтись по коридорам. На улицу носа не сунуть, холодно, да и что там делать зимой-то. А так хоть ноги размять можно, да и время, скоротать, которого у меня было несказанно много. И в это самое время противные мысли потоком лезли, извивали толстой веревкой шею и душили, беспощадно душили. Накинула на плечи длинную кофту, которую папа мне вчера привез, сунула ноги в тапочки, и уже собиралась выйти, как дверь неожиданно открылась.
— Матвеев, — пискнула я, испугавшись. Парень сначала просунул голову в комнату, а затем и остальную часть тела. Хотела было его прогнать, потому что внутри начала подниматься буря эмоций, но вдруг почуяла стойкий запах алкоголя.
— Н-не к-кричи, пож-а-а-луйста, — едва сообразил слога в слова Даниил. Он сделал шаг и тут же шатнулся. Расставил руки в разные стороны, явно представляя себя самолетиком, и пытался уловить равновесие.
— Ты пьяный? — Строго прикрикнула на него, поджав губы. Зачем в таком виде явился, и как его пропустили только.
— Чу-чуть, — показал он пальцами отрезок в пару сантиметров и улыбнулся. Я отвернулась, нервно вздыхая. Не хочу его видеть. Не хочу. Не хочу. А сердце в ответ подвывало, почему не пришел раньше. Неужели и правда, это был всего лишь спор? Неужели все наши встречи не были случайным стечением обстоятельств. Все это было спланировано? Мозг твердил, да, именно так и есть. А вот сердце почему-то отказывалось верить. Наивное. Глупое девичье сердце.
— Тасюш, — плюхнулся рядом Матвеев, и запах алкоголя ударил мне в голову. Сколько же он выпил, ведь еле на ногах стоит. И где только спиртное нашел.
— Уходи, — прошептала я, не смотря в его сторону. Слезы опять предательски охладили глаза, но я держалась, изо всех сил. Не заплачу. Не перед ним. Хватит, уже итак слишком сильно открылась.
— Не мо-гу, — как-то грустно звучит эта фраза, мне даже хочется повернуться и взглянуть в его глаза, спросить, зачем нужно было все это устраивать. Но не могу. Боюсь. Страшно услышать правду.
— Уходи, пожалуйста. Или я охрану позову, — сглатываю ком обиды, который затесался в горле. Никому мои чувства не нужны. Лучшая защита — это игнорирование.
— Тась, — зовет так сладко, что тысячи мурашек просыпаются и пускаются вальсировать по всему телу. — Я ску-чаю, — шепчет Матвеев и вдруг его руки обхватывают меня, зажимая в тиски.
— Отпусти, — начинаю дергаться, но Даниил сильней, ясное дело, хоть и трезвости в нем от силы 10 процентов.
— Нет, — категорично заявляет он, еще сильней прижимаясь. Его тепло моментально передается мне, проникает под кожу и достигает неугомонного сердца, которое так ждало этой минуты. Глупое. Верит всему, верит без оглядки.
— Матвеев, — уже жестче прошу, продолжая свои попытки вырваться. И в какой-то момент даже получается, я освобождаюсь, но в ту же секунду мы падаем на кровать. Моя голова оказывается на подушке, а Даниил, каким-то чудесным образом, нависает сверху. Запах алкоголя режет глаза и впитывается в легкие. Морщусь даже. Отворачиваюсь.
— Раз-ве я зас-тавил усом-ниться во мне? — Певуче как-то выходит у него. Матвеев наклоняется, уверенно сокращает наше расстояние, а я даже не успеваю подставить руки, чтобы остановить его. Чувствую только, как сердце ускоряет свой темп, отбивая радостные ритмы. Оно явно сейчас ликует. Только вот картинки того вечера, голос по телефону, отрезвляют, заставляют мозг брать вверх.
— Слезь с меня, ты тяжелый, — прошу его, ерзая под этой большой тушей. А он как назло все прижимается и прижимается.
— При-вы-кай, — каким-то зачарованным тоном говорит Даниил. Мои щеки моментально реагируют и вспыхивают пламенем, до того в голове фраза прозвучала пошло. И почему я вообще об этом подумала. Сердце аж подпрыгнуло и издало сладкий вздох, который спустился в низ живота, тепло согревая.
— Матвеев, — прикрикиваю и всего на миг перевожу на него взгляд. Черт. Зря я это. В бескрайнем океане его глаз можно утонуть, туда магнетическим способом затягивает. Мозг активно давит, напоминает, о событиях того вечера, о том, что это всего лишь спор, игра для развлечения. А сердце посылает все к черту, безумное, совсем с ума сошло.
— Ес-ли ты не пре-кратишь так активно двигаться, — мурлычет он, склоняя голову к моему уху. Совсем уже обнаглел, прижимается, как к родной. — Мне придется стать взрос-лым мальчи-ком.
— Матвеев, — вроде требую, а голос плывет просто. Чувствую себя под ним лужицей, мягким мороженным, в знойную жару. Я смущена до самых кончиков волос на голове, и какое счастье, что свет тусклый, иначе мои щеки спрятать бы не удалось.
— По-зо-ви меня по име-ни, Тась, — шепчет возле ушка, а потом происходит что-то совсем запредельное. Он обхватывает губами мочку уха, проводит по ней языком, опыляя горячим дыханием, да так что я резко вздрагиваю. Внизу живота начинает приятно гореть, а тело так и вовсе само выгибается, пытаясь будто подстроиться под Даниила.
— Тась, — нежно шепчет его дурманящий голос. Пытаюсь взять себя в руки, закрываю глаза, напоминаю себе о споре, о записках, о том, что я была всего лишь элементом забавной игры. И вот вроде силы возвращаются, поднимаю руки даже, дотрагиваюсь до его плеч, но…
— Тась, — снова зовет меня, обжигая дыханием шею. Ненормально. Тело слишком ненормально реагирует на его голос. Даниил проводит кончиком языка от мочки и ниже вдоль шеи, а затем впивается губами в кожу, и я издаю какой-то сумасшедший вздох.
Матвеев будто понимает, что двигается в верном направлении, будто чует, что я поддаюсь его ласкам. О Боже! Никогда такого со мной не было. Нет! Его рука слегка смещается, опускаясь вниз, а затем проскальзывает под мою майку. Медленно и осторожного горячие пальцы исследуют участки дрожащего тела, поднимаясь все выше, забираясь все глубже под одежду.
— Тась, — его голос сводит с ума, заставляет терять остатки разума. Он прижимает меня к себе еще больше, упираясь той частью тела, о которой мне и подумать стыдно. Ненавижу его. Просто ненавижу. Но как же хочу остаться рядом с ним. И это чувство разрывает на части.
— Дань, — слетает с моих губ, когда он в очередной раз проводит языком по мочке уха, сладко ее посасывая. — Прекрати, прошу тебя. Я… я… я не хочу… ты… пьяный. У меня… ты… — будто не я говорю, будто другой кто-то. Потому что голос не просит остановиться, он наоборот, молит о продолжении.
— Тась, — обрывает последние нотки рассудка, когда называет мое имя. Только он может так, только из его уст оно звучит настолько маняще.
— Дань, — пытаюсь из последних сил остановиться. Даже губу прикусываю, чтобы вернуться в реальность. Он поспорил, это был тупой спор. А может… и сейчас все еще… и эта мысль меня будто ледяной водой обливает. Закрываю глаза, руки резко перестают сопротивляться, падают на кровать, в полном нежелании бороться дальше. И слезы, соленные, тяжелые слезы, скатываются по щекам. Матвеев реагирует моментально. Поднимает голову, пытается понять что-то, но я не смотрю на него. Молча сжимаю ресницы, стараясь подавить нарастающую истерику. Невыносимо становится. Как будто кислород закончился. Грудную клетку разрывает, а я вдохнуть не могу.
— Мне уйти? — Вдруг спрашивает он, все еще нависая надо мной.
— Угу, — киваю, поджимая губы. Чувствую как тепло, накрывающее меня сладким одеялом, исчезает. Слышу, как входная дверь хлопает. В воздухе все еще витает запах алкоголя, и его запах, который невозможно ни с кем спутать. По щекам катятся слезы. Сердце обливается кровью.