— Макс, сделай защиту по фигуре и затемнение полное.
Освобождаю защелку, выхожу на площадку, захлопываю дверь. Тишина, никого.
Выхожу во двор, темнота. Крадусь за гаражи, там несколько кустиков. Ухожу под землю.
Минут сорок иду под землей, пока находится подходящее темное место с растительностью.
Вылезаю, запечатываю норку, свечой ухожу в небо.
Глава 8
— Понятное дело что нас, долбанутеньких и веселеньких, намного больше, чем депрессивненьких и грустненьких.
В Вену попал с первого раза. Вошли, как к себе домой. Дунай прекрасно видно сверху, опустились на берегу, посреди Вены. Рассвет, все уже отчетливо видно. Достал дипломат, в котором лежали джинсы, сандалеты и рубашка цвета вырви глаз. Совсем без багажа — подозрительно. Выбрался на дорогу и почапал к центру города. Мимо проехало желтое такси, остановилось. Сажусь рядом с водилой, говорю: — Флюгхафен.
Достаю пять долларов, показываю водиле:- о кей? Он довольно закивал, о кей, о кей. И закаркал на немецком со скоростью швейной машинки.
— Макс, что он несет, в смысле, пытается до нас донести, я как-то потерял нить разговора?
— Он, говорит, что де домчим в один момент, хорошего клиента уважает.
Доехали и правда за десять минут, дороги пустые. Водила трещал без остановки, в середине пути я начал его понимать. Все ж таки неприятный моему слуху язык. Подъехали прямо под козырек терминала, к стеклянным дверям. Вручаю пятерку водиле, иду к кассам. Доллары принимают, двадцать долларов до Рима, первый класс. Вылет в восемь утра, сейчас пять утра, время есть, ищу где позавтракать. Народ есть в наличии, кто спит в зале ожидания, кто так сидит, обычная атмосфера любого вокзала. Нашел буфет, взял бутербродов с сыром, ватрушек с творогом, три стакана кофе. Пристроился за столиком, спиной к стойке, достал шашлыка, поел с бутерами, попил кофе. Потом купил газет в киоске, ничего такого, вскользь упомянуто, что и поляки и чехи допились, одним мерещатся ангелы, другие не в состоянии посчитать, сколько у них пива. Всё от их врожденной безалаберности, нет у них правильного орднунга. Ну и ладно, я прикрылся газетой и задремал, в пол уха слушая объявления рейсов. Вот и мой рейс объявили, становлюсь на регистрацию, приличная очередь, все немцы, несколько итальянцев. Таможенник потребовал открыть дипломат, открыл. Он бросил взгляд, кивнул головой — проходи. Самолет — полет — Рим. Все два часа полета дремал. Да и какой там сон, сидя в кресле, гул, вопли детей, стюардессы эти шныряют туда-сюда, рядом чавкают постоянно, через два кресла девка периодически блевала в пакет.
Приземлились хорошо, захожу в здание аэровокзала. Таможня, дипломат, паспорт. Десять утра. Выясняется, что этот аэропорт находится в тридцати километрах от Рима, ваще у черта в заднице. То, что было сбоку от аэропорта, называлось не то Чамупино, не то Чиполино. Ах, аэропорт Рим-Чампино, вот так. Ищу общественный туалет, ничего так, чистенько, уютненько, просторно и кабинок много. Кабинки просторные, народу — никого. В кабинке достаю сыщика и мелкого.
— Где мы? — синхронно прямо вопрос.
— Вы в сортире. Римский аэропорт. Что делаем дальше, в зале есть телефоны-автоматы.
— Идем звонить папе.
— Как тут с безопасностью, Пьер? Давай выйдем вдвоём, ты позвонишь, я подстрахую.
— Нет. После всех последних событий, не чувствую себя в безопасности. Иди один, позвони вот по этому номеру. Пропусти семь звонков, повесь трубку. Покури, позвони опять. Спроси: Марк? Если ответит, что Марк, скажи по-русски: фиолетовая омега. Он скажет адрес, едешь на такси туда. Дальше по обстоятельствам.
Беру клочок туалетной бумаги с номером. Таки да, в семидесятые годы, в сортире римского аэропорта, свободно висит туалетная бумага. Прячу объекты в хран. Иду в зал.
Десяток телефонов-автоматов в ряд, два заняты.
— Макс, как звонить, нужна мелочь или жетон, у нас нет местных денег.
— Сейчас, шеф, уже сканирую. Устройство примитивное, можно позвонить и так, но для блезира кинь мелкую, вот эту чешскую монетку. Механизм я придержу.
Набираю номер, семь гудков, вешаю трубку, монетка вылетает в возврат. Какой честный автомат, непохоже, что итальянский. Покупаю газету в киоске, даю один доллар. Девушка в ответ молча выдает горсть итальянской мелочи. Опять иду к автоматам. На этот раз ответили сразу.
— Марк?
— Марк.
— Фиолетовая омега.
— Наконец-то. Виа Мариано Фортуни пять.
Медленно иду через зал к выходу. Макс анализирует местную речь, проникается. Выхожу, начинаю озираться, такси подкатывает само. Сажусь рядом с водилой, называю адрес. Он начинает трещать, что это район богатых вилл, сеньор там живёт? Нет — говорю — курьер. Почувствовав родственную душу тот завелся с удвоенной силой, что де как он понимает, всё время в пути, на ногах. Поддерживать разговор совсем не требовалось. Достаточно иногда вставлять «си сеньор», «грацие сеньор». К концу поездки я уже сносно знал итальянский. Осталось попрактиковаться в произношении. Виа Мариано Фортуни пять оказалось живописным тупиком, вокруг увитые ползучими растениями стены и в торце железные ворота с калиткой. Вручаю таксёру пять долларов и посылаю его в сон-паралич, он так и застыл, глядя в пространство. На заднем сиденье проявляю клиентов. Говорю им сидеть, выхожу с намерением долбануть ногой в калитку, но она распахивается сама. В проёме стоит достаточно мощный товарисч, на весь проём как раз. Смотрит на меня.
— Константин, русский, телохранитель Марка Анатольевича.
Спрашиваю ласково, по-русски, без обиняков:
— Херли вылупился, Костик, где Марк, я ему эмигрантов притаранил.
— Не идет Вам роль блатного, Ваше благородие.
— С чего взял?
— Да уж насмотрелся, отличу как-нибудь. У блатных взгляд дерзкий, а чтоб вот так свысока, как кот на мышь, это не про них.
— Уел.
Да что они взялись, меня с котом сравнивать. На заднем плане дикий ржач Макса.
Поворачиваюсь и машу рукой в сторону машины. Пьер с мальчонкой выходят и идут к калитке. Оживляю таксиста и делаю ему знак, ехай давай.
Втягиваемся в садик. Марк Анатольевич стоял в пяти шагах позади Костика, по кустам сидело ещё пять человек и думало, что их не видно.
Пока Марк старший обнимал и обнюхивал Марка младшего, Макс сканировал «засадников». Вроде ничего, засланных казачков нет. Потом толпой пошли на виллу, где был устроен обед. Пьер по ходу отчитывался о проделанной работе. Вопросы ко мне, конечно, возникли. Но мы, странствующие фокусники и гипнотизёры — художники свободные. И своих профессиональных тайн не выдаём. Мы же не спрашиваем у банкиров, как делать деньги. Это бессмысленно, у каждого свой путь. Поэтому, мы желаем получить эти самые деньги и откланяться.
Марк Анатольевич просто пучил глаза и хлопал ушами. Константин не сдержался и фыркнул:
— Ну я же говорил — благородие. Так завернул, что и половины ни хрена не понятно.
Наконец, банкир ожил:
— Так вы желаете получить расчёт? Пройдемте в другую комнату.
Где нам и было вручено по пять брезентовых мешочков. По сто монет в каждом, ровно на три кило.
Уходим через ту же заднюю калитку. Пока идем по тупику, решаем, что Пьер идет со мной. Ему нужно в Берн, потом в Париж. Там я у него поживу несколько дней, а он окажет мне пару услуг по сыску. Это и будет его расчёт за моё «сопровождение». А сейчас он буквально валится с ног, последние дни без сна и в напряжении. А тут отпустило. В стазисе организм не отдыхает, остается в том виде, в каком его туда поместили. Спать и отдыхать нужно в реале. Прячу сыщика в хран, энергия уже одиннадцать процентов, Макс включает «хамелеона». Перелетаю низко над крышами на другой конец Рима. Время третий час дня, снимаю двухместный номер в мотеле на окраине. Пьер валится спать, а я иду бродить по магазинам. Улочки кривые, закоулки сплошные, итальянцы потные и дерганые. Нашёл лавку, где можно купить шляпу. Заодно белый костюмчик по размеру и белые туфли. Шляпу нашел, за пять долларов, белую замшевую, как у Чилентано. Нахлобучил и стал похож на мафиози средней руки. Потом была табачная лавка, купил коробку дешевых сигар, дрянь, но курить можно. Неподалеку обнаружился местный базарчик, фрукты — зелень — рыба, достал хозяйственную сумку и набрал зеленого лука — помидоров — яблок — абрикос. Было трудно все это незаметно прятать в карман, но итальянцы за собственной жестикуляцией ничего не замечают. По выходу с рынка, я совсем хорошо понимал итальянскую речь. Перекусил в пиццерии, не понравилось. Иду себе, набрел на подобие парка, зашел на газон в кусты, пустил вокруг инфразвук, очень мне не понравился мелкий сцукован, ненавязчиво следующий за мной. Да и нырнул под землю. Прилягу, думаю, понаблюдаю за окрестностями. Да и задремал часа на два. Приподнимаюсь, что там наверху? Наверху уже сумерки и стайка молодежи от десяти до семнадцати лет. Старшенький был один, младшенький тоже, остальные средние, всего шесть особей. Обсуждали они некоего Бруно, который явно сочинил историю, с целью своего возвышения в коллективе. А его брат утверждал, что Бруно точно был сильно напуган и все орал про Белого Сеньора. Тут послышалось стеклянное позвякивание, из-за кустов появился тот самый мелкий сцукован, что выпасал меня днем. У него была с собой сумка через плечо, в которой стеклянно позвякивало.
— Ага, Бруно, на всех принес?
Бруно начал доставать из сумки и раздавать пиво. Молодежь задумчиво присосалась к бутылкам.
— Так, Макс, такой случай упускать нельзя. Ты же смотрел мультик про Карлсона, где он жуликов по крышам гоняет?
— Конечно, все мультики в твоей памяти посмотрел.
— Вот, откуда-то я знаю, что ты можешь любую звуковую запись пустить на внешний контур, с усилением и наложением моего голоса.
— Откуда-то. Во сне у тебя происходит синхронизация наших структур. Оттуда.
— Значит так, вырезаешь те куски где это уханье, крики и идиотский смех. Медленно всплываем из под земли, секунды за три, на высоту метра два над поверхностью. Потом включаешь самый слабый инфразвук, уханье и крики. Потом видно будет. Шляпу дай, наденем.