— Не надо пока ничего продумывать. Десять минут в пути, а у меня уже ручонки затекать начали, причем и нагрузки никакой нет, просто в зафиксированном положении держать не привычно.
— А ты понапрягай мышцы, напряги — отпусти, так и отвлечешься.
— Макс. Надо будет озаботиться подобием плаща с капюшоном накидкой между руками и ногами. Серого цвета, для маскировки, чтобы на фоне серого неба не так заметен наш полет был.
— И будешь ты «Серый Плащ». И швабру в рукава вставить, для жесткости.
— Не, помпезно слишком. Летучая мышь — длинно, назовем это вариант Летяга. А насчет швабры, мысль неплохая. Сушай, а не надо плаща. Затемни поле. Будет тёмный ромб на темном небе. А вот мне обязательно руки в стороны раскидывать?
— Эк тебя растащило. Обязательно. Или вариант Призма, но там скорости не наберешь. Или руки в стороны. Поле ведь привязано к живому телу. От тела защитное поле у нас может выступать в стороны на метр. Заряд накопили почти семь процентов, на скорости воздух разлагать, это не то, что на земле самотеком притягивать. Почти как почва, по энергии. Так что руки в стороны держать в полете обязательно.
— Поднимись повыше, километра на два-три.
— Есть три километра.
— Мы уже летим минут двадцать, мелкие огоньки внизу не считаем, воон, на горизонте, огни большого города. Это Гомель. Правь туда. Ещё минут пять и начинай снижение, но не сильно, километра полтора до земли. Полетим над городом, в центре найдем парк там сядем. Надеюсь, пешеходы в небо не смотрят. А так, одной городской легендой больше, одной меньше.
Снижение, внизу промелькнула река и начали проплывать улицы города, освещение было неплохим весьма, особенно центр города.
— Слишком быстро летим, заходи на глиссаду!
— Знать бы ещё что такое эта глиссада!
— Так-то глиссада — это дуга, по которой аппарат заходит на посадку. Вооон там парк, закладывай плавный вираж со снижением, это и будет у нас глиссада.
Приземлились на газоне среди деревьев в парке имени Луначарского. Если кто и видел, как я стал на четыре точки посреди газона — подумает, что спрыгнул с дерева. Быстренько уходим в даль по улице Советская, вниз, к реке. Впереди площадь Ленина, заросли, река. Ночью мне в городе делать особо нечего, магазины закрыты. Время половина двенадцатого. Грабежами тут заниматься не будем. За кордоном легко, а тут не будем. Что делать до утра, непонятно. Иду по газону, избегая света редких фонарей. Но луна хоть и ущербная, но светит ярко, ночь безоблачная. И тут. Из ближайших зарослей, доносится мелодичный звон разбитого стекла и дикий вопль: бля, Сан Саныч, да что ты совсем колчерукий стал, ничего сука руками не держит, последняя чекушкааа! Да чтоб тебе повылазило! Другой голос хриплый и рассудительный:
— Васёк, не надо, ну чо ты, ну устал человек…
— Да сука если устал, херли пузырь лапать, последняя чекууушка…! Черта тебе в печенку!
Вешаю на бок сумку. Засовываюсь в заросли, знаете, в каждом парке бывает такое место, рядом аллея, оживленное движение, а пройди сквозь кусты и вот он: милый закуток, лавочка, упертая из другого места, кругом окурки, пустые фунфырики и хорошо если не наткнешься на местных завсегдатаев этого места. Лавочка тут была, навроде кладбищенской, два столбика врытые в землю и доска на них. Перед лавой стоял «стол», каменный цилиндр, наверное, старый жернов, с мельницы. От случайной встречи с этим столом и закончила свою короткую жизнь чекушка водки «Столичная». В воздухе плыл запах водки, три сосредоточенных лица уперлись взглядами прямо в мою физиономию.
Васёк и неопознанный чефан, сидели на лавочке, а Сан Саныч напротив них на пустом тарном ящике.
Из сумки извлекаю чекушку демонстративно чешу переносицу донышком бутылки и спрашиваю:
— Визивали?
— Нет!
— Визивали-визивали! Васек, ты чего орешь, как потерпевший, щас мусора налетят, вмиг спеленают.
Выхожу на «оперативный простор» и вручаю чекушку Ваську в руки. Затем чекушку неопознанному и Сан Санычу. Достаю себе и ногтем отстреливаю в кусты бескозырку. Мужики смотрят на меня круглыми глазами.
— Да тут мусоров ночью сроду не бывает, бормочет Васек.
— Ну, за наше случайное знакомство, провозглашаю я с интонациями Светличной.
И выпиваю чекушку. Неопознанный тоже поспешно высасывает пузырек и блаженно скрестив глаза на лике Луны, падает спиной назад в кусты, на лавочке остаются лежать его ноги.
Васек отпивает половину и с подозрением глядя на меня закусывает кусочком хлеба со стола.
Сан Саныч, делает большой глоток, морщится и спрашивает:
— Как звать тебя, спаситель?
— Да че меня звать, я сам прихожу. А имя моё Миха.
— И какое у тебя дело к нам, Миха?
Достаю пачку Мальборо, закуриваю, кладу пачку и коробок спичек на стол.
Задумчиво смотрю на Сан Саныча.
— Правильный ты старик, Сан Саныч, сразу в корень зришь. Нужно мне трубы на полдюйма или три четверти метров десять, да болтиков на шесть, полсотни, с гайками. Дам три червонца и по пол литре на каждого присутствующего, с закуской.
— Есть труба трехчетвертная, оцинковка. Только кусками по девяносто пять сантиметров. Двенадцать штук. Отдам все за сорок. Выпивку за болты, много есть.
— Договорились.
Сан Саныч встает: — Васек, тащи Бурчу, пошли ко мне в лодочный. Васек, пытается выковырять Бурчу из кустов, тот оживает, вдвоем они выбираются на тропу, держась друг за друга шлепают за нами. Идем по тропинке с километр, заросли сменяются заборами, дачные участки. Подходим к реке, идем вдоль берега, вот оно, перекошенное строение непонятного вида, Сан Саныч отпирает навесной замок. Да тут даже свет есть! Заползаем внутрь, длинный сарай, треть занимает приличная килевая лодка, где-то даже баркас, по стенам полки, есть верстак, старый диван, кресло. Васек с Бурчей подтягиваются к дивану, рушатся на него и отрубаются оба.
— Устали ребята, переволновались. Иди, Миха, сюда, смотри: вот трубы, их на токарном порезали точно одинаково. Потом выяснилось, что труба должна быть медная, а эту списали в утиль.
— Мне сойдет, это то, что надо. Есть болтики?
— Все есть, вот тут выбирай. Сан Саныч высыпает на верстак полведра болтиков-гаечек-шайбочек. Роюсь в кучке, выбираю полсотни болтов шесть на двадцать, гайки поновее.
— Беру все. Вот смотри, Сан Саныч, три пузыря Московской, три банки шпротов. Четыре червонца. Давай увяжем трубы в сноп и я пошёл.
Сан Саныч извлекает из пиджака недопитую чекушку и прикладывается до дна. Помогает мне увязать трубы куском проволоки.
Сумка на боку, связка труб в руке, как чемодан, покидаю обитель трех алкашей.
Полвторого ночи, до утра еще есть время. Иду вдоль реки, потом сворачиваю в лес, нахожу заросли кустов и устраиваюсь на поспать.
Просыпаюсь в восемь утра, подлая сорока, устроилась на ветке и подняла ор на весь лесопарк. Гнездо у неё там, наверное. Спускаюсь к реке, туманчик есть, но уже истончившийся.
— Макс, ты можешь забрать одежду прямо с меня?
Стою в чем мать родила. Надо озаботиться плавками.
— Забрать одежду в карман легко, а вот одевать обратно сам будешь, тут увы.
— Ага, поплыли, сделай поле под кожу.
Плыву, прохладненько, но приятно. Очень приятно быть живым и молодым-здоровым. Давно забытое чувство. Поплавал, понырял, вылез-оделся. Упал — отжался. Позавтракал сыром с лимонадом. Все, выдвигаемся в город. Защиту на два миллиметра над кожей, песня в путь. Выхожу на площадь Ленина, далее по Ленинскому проспекту. Красивый проспект, это да. Патруль видел один раз, я шёл по правой стороне проспекта, а трое из ларца навстречу по левой. Магазинов много. В одежном купил носков, плавок, платков носовых пяток, на всякий случай. Приличный малчык обязан иметь при себе носовой платок. И два костюма, по десять рублей. В прошлой жизни, такой костюмчик тройка, в семидесятых, стоил двадцать пять рублей. Один костюм цвета кофе с молоком и другой темно зеленый с искрой. Полушерсть полусинтетика. Сойдет, расту еще. Куртку серую с капюшоном, осеннюю нашел на размер больше. В обувном взял две пары приличных полуботинок, коричневые кожаные. Продавцы косились, но товар отпускали. Хлебный магазин, оказалось в одни руки можно взять только две буханки хлеба и батон. Ладно, зайду в несколько хлебных. Неожиданно в мебельном обнаружил набор складной мебели для дачи, стол и четыре стула, ножки из стальных трубок, складываются крестиком. Там же купил матрас ватный и подушку, армейский вариант, явно. Пришлось таскать за угол по очереди стол, стулья и матрас, типа там батя в машине сидит, прокатило. Столик вошел в карман как родной, да и остальное тоже. Далее вижу столовую, пора пообедать, полпервого уже. В столовой беру борщ, шницель с картофельным пюре, чай. Народу полно, почти все столики заняты. После столовой сворачиваю с проспекта в арку, проходной двор, обширный, с деревьями, закуриваю, иду вглубь. Выхожу из другой арки, вижу магазин Хозяйственный. В нем покупаю рулетку на три метра и три кастрюли из нержавейки, на пять, четыре и три литра. Выхожу на улицу и вот они, трое из ларца и тетка жирная: тыкает в мою сторону пальцами:
— Он, это он хулиган точно! Курил во дворе, у него сигареты есть с собой, я сама пачку видела!
До ментов метра два, литеха, с хитрой умильной рожей спрашивает, — мальчик, а почему ты не в пионерлагере?
Вот оно! Вот почему на улицах нигде нет детей. Все в пионерлагерях. Смешно? Не очень. В местную социальную ситуацию мне вникать было негде и спросить не у кого. Надо рвать когти.
— Макс, Призма, чтобы мне бежать быстрее было, уходим по бырому.
С места стартую по тротуару, менты топочут сзади, свистят в свистки, но отстают, заметно. Бежать легко, сворачиваю за угол, вокруг четырех этажки и свернуть некуда, мчу вперед. Впереди показался ещё патруль, побежали навстречу. Останавливаюсь. Уходить под землю или взлетать — слишком наглядно. Рядом водосточная труба, по ней быстро лезу вверх. Вернее, делаю вид, что лезу, тело ничего не весит, переваливаюсь на крышу, а оголовник у трубы занятный какой, с бахромой и металл толстый. Крыша плоская, гудрон. Выглядываю вниз, обе группы захвата стоят внизу и смотрят вверх. Показываю им язык и корчу рожи, надо отыгрывать хулигана. Сержант пытается лезть по трубе, демонстративно отрываю верхнее колено трубы с оголовником, вниз сыплется мусор и пыль. Сержант отпрыгивает в сторону. Литеха высказался витиевато, в том смысле, что если вот сейчас они меня не поймают, то не видать им не только премии, но и зарплату перечислить придется в пионерлагерь имени Клары Цеткин. Сажусь на край крыши, свешиваю ноги, демонстративно закуриваю и сплевываю вниз. Менты отбегают, совещаются, видимо решив, что деваться мне некуда, пытаются найти способ подняться на крышу, двое скрываются в подъезде дома, двое пошли вдоль фасада искать пожарную лестницу. Нету её здесь, мне сверху видно все. Два литехи остались на месте и с ненавистью смотрят на меня. Бросаю в них дымящийся бычок, встаю, взваливаю на плечо колено водосточн