К домику подходила женщина в брезентовом плаще с капюшоном, скрывающим почти все лицо.
— Наверное, к вам… Я следователь.
Она достала из-под крыльца ключ, открыла дверь.
— Проходите, пожалуйста.
Через крохотные сени мы прошли в комнату. Хозяйка сняла плащ. Она была невысокого роста, чуть полновата. Мягкий овал лица, серые добрые глаза. Русые волосы собраны сзади в пышный узел. Мне показалось, что в её взгляде промелькнула такая же грустинка, как и у Кривеля.
Мерно тикали ходики, со стены смотрела на меня картина «Письмо с фронта», вырезанная из «Огонька». Мы присели у небольшого стола, покрытого чистой скатертью.
— Вы знакомы с Кривелем? — спросил я.
— Да, я хорошо знаю Бориса, — ответила она, глядя мне прямо в глаза.
— И давно вы знакомы?
— Давно. — Она чуть задумалась. — Познакомились ещё до того, как он женился.
— Он часто бывает у вас?
— Часто, — вздохнула Зоя.
— А в минувший вторник одиннадцатого числа был?
Она отрицательно покачала головой.
— Самыкина вы знаете?
— Видела несколько раз. Приезжал с Борисом.
— Самыкин утверждает, что они с Кривелем были у вас во вторник одиннадцатого числа. Вы его, говорит, чаем поили…
Зоя стряхнула со стола невидимые соринки и, пожав плечами, произнесла:
— Напутал, наверное…
Подписывая протокол, она встревожилась.
— Поверьте, Борис честный человек. Конечно, кто из нас без недостатков? Есть они и у Бориса. Но насчёт честности — поверьте мне…
Ни о каком драпе, естественно, я не спрашивал.
Вернувшись в прокуратуру, я внимательно прочитал протокол допроса. Под ним полудетским почерком было выведено: «З.Иванцова». Западные графологи утверждают, что по почерку можно определить характер человека. Что ж, если верить им, Иванцова — человек бесхитростный. Может, так оно и было. У меня самого осталось именно такое впечатление.
Значит, врёт Самыкин… Но для чего ему надо было присочинять, что с базы они заезжали к Зое?
Вечером того же дня я произвёл обыск в доме Самыкина. Его самого не было.
— С работы ещё не приходил, — объяснила его жена Анна Ивановна, худая женщина с усталым лицом.
Наш приход с участковым уполномоченным милиции и понятыми сильно напугал её. Было видно, она хочет спросить о чем-то, но не решается. Наконец Анна Ивановна не выдержала и подошла ко мне.
— Скажите, прошу вас, что он сделал? Лучше правду, чем мучиться…
— Успокойтесь, Анна Ивановна, — смутился я. — Может, ваш муж и не виноват…
Но в это время участковый, роясь в большом сундуке, воскликнул:
— Есть, товарищ следователь! Вот посмотрите.
Он извлёк отрез зеленого драпа, точно такого же, как пропавший. Измерили. В куске было три метра.
— Откуда у вас этот отрез? — спросил я.
От волнения Анна Ивановна стала заикаться.
— Коля… Муж… Купил…
— Когда?
— Недавно. Во вторник, когда в Ростов за товаром ездил…
Мы переглянулись с участковым уполномоченным.
— Утром мы поругались. Не очень чтоб шибко, но он так хлопнул дверью…
— рассказывала Анна Ивановна. — Ночью вернулся поздно, усталый, к щам не притронулся, лёг спать… На следующее утро встал, глаза виноватые. «Погорячился я, Нюра, — говорит. — Ладно, хватит нам грызться. Я вот что тебе купил». И даёт мне этот отрез. «Пальто справь, — говорит. — А то в телогрейке небось стыдно уж ходить…» Ну, я, конечно, обрадовалась. Не очень-то Николай обо мне заботился…
На следующий день я вызвал Самыкина. Он тоже утверждал, что купил драп в универмаге в Ростове, когда ездил с Кривелем на базу.
Пришлось ехать в этот универмаг. Я предъявил продавцам в отделе тканей фотографию Самыкина и образец драпа, найденного у него дома. Драп такой в магазине действительно продавали. А вот Самыкина продавцы припомнить не могли.
Неужели он опять сказал неправду, как и про разъезд?
Райком партии поручил мне прочитать в железнодорожном клубе лекцию «Об охране социалистической собственности». И вот, придя в очередной раз в больницу проведать Бекетина, я решил посоветоваться с ним, как это сделать поинтереснее.
— Поменьше общих рассуждений и прописных истин, — посоветовал мне Илья Николаевич. — Покажи лучше на конкретных делах…
Народа в клубе собралось много, в основном молодёжь. Я отнёс это за счёт того, что после лекции должны были состояться танцы. И особого интереса к лекции не ожидал. Однако я ошибся. Слушали внимательно. Наверное, потому, что я рассказывал о делах, расследованных в нашем районе, о людях и местах, известных присутствующим. Под конец мне задали несколько вопросов. В частности, в одной записке спрашивали, имеются ли у нас нераскрытые преступления. И тут меня осенила мысль рассказать об истории с пропажей драпа. Что я и сделал, попросив тут же, если кому-нибудь что-либо известно об этом, сообщить в прокуратуру.
Но, увы, на этот призыв никто из зала не откликнулся. А я почувствовал даже какую-то неловкость: чего доброго, подумают, слабак, не может раскрыть такое простое преступление, о помощи просит…
И надо же такому случиться! Когда я уже одевался, ко мне подошёл парень лет двадцати.
— Мне кажется, я могу вам помочь, — сказал он. — Я видел человека, который украл драп.
— Как? — От неожиданности я растерялся.
— Почти так же близко, как вижу вас.
— Когда, где? — спросил я.
— Около разъезда Восточного, в тот вторник, о котором вы говорили.
— А подробнее?
— Понимаете, я здесь на практике. Сам учусь в железнодорожном техникуме. Мы с Соней Белошапко — она тоже из нашей группы — в тот вечер были возле разъезда. Там стояла грузовая машина около домика… Мы увидели мужчину, который нёс тюк. Заметив нас, он повернул в сторону лесополосы. Мы тогда, конечно, не придали этому значения.
— Лицо запомнили?
— Да. Он как раз прошёл под фонарём.
Так познакомились мы с Олегом Щетининым. Я попросил его прийти завтра ко мне в прокуратуру вместе с Соней Белошапко. Щетинин обещал прийти, а Сони, к сожалению, в районе не было. Но она должна была вернуться дня через два-три.
Назавтра утром Олег был у меня в кабинете. Я попросил его составить словесный портрет человека, который нёс тюк. Щетинин оказался толковым парнем. Наиболее запоминалось из его описания предполагаемого вора, что тот имел крупный нос с горбинкой и кудрявые волосы. Рост, к сожалению, Олег назвать не мог: человек шёл согнувшись под тяжестью ноши.
Не успел этот неожиданный, но важный свидетель уйти, как у меня появился ещё один посетитель — Зоя Иванцова.
— Товарищ следователь, мне нужно кое-что сказать вам, — произнесла она, когда я предложил ей сесть.
— Слушаю.
— Я обманула вас, — сказала она. — Борис, то есть Кривель, приезжал ко мне во вторник одиннадцатого октября. Мы это скрыли от вас. Но это все из-за его жены… Понимаете, мы с ним познакомились лет пять назад. Но он женился на другой. Знаете, как бывает… Мы с Борисом потеряли друг друга из виду. А года два назад я приехала в раймаг что-то себе купить и случайно столкнулась с ним. Борис был выпивши, хотя раньше спиртное в рот не брал. Он открылся мне, что женился неудачно. Постоянные скандалы, ссоры. И ещё сказал, что до сих пор думает обо мне… Может, я зря все это вам рассказываю?
— Продолжайте, — попросил я.
— Вскоре он приехал ко мне на разъезд… Оказалось, и я не могла его забыть. Вы понимаете?
Я кивнул. Она от волнения прерывисто вздохнула.
— Мне так хотелось помочь ему… И действительно, Борис бросил пить, стал лучше относиться к работе. Честное слово, я никогда не уговаривала его уйти от жены. Он мучился. Но по натуре Борис слабохарактерный. Честный, но не волевой. И вот недавно его жена узнала обо всем сама. Как-то она ворвалась ко мне в дом, надеясь застать Бориса. За всю жизнь меня так не оскорбляли. Тогда я твёрдо решила больше не встречаться с ним. Во всяком случае до тех пор, пока он не примет, наконец, какое-нибудь определённое решение… А в тот вторник одиннадцатого октября Борис снова приехал… Когда его вызвали сюда, он растерялся и не сказал правды. Да и мне велел молчать о своём последнем приезде: могло дойти до жены. Но когда мы узнали, что вы подозреваете Самыкина в краже драпа и даже произвели у него обыск, то поняли — все это из-за нас. И решили признаться…
Соня Белошапко, как и говорил Щетинин, появилась через три дня. Это была худенькая девушка в пёстрой кофточке и тёмной юбке.
— Вы следователь, да? А я Соня Белошапко. Значит, так, я говорила с Олегом и все знаю. Я тоже видела человека с тюком и смогу… — Она говорила так быстро, что мне пришлось прервать её.
— Хорошо, хорошо, — улыбнулся я. — Давайте лучше приступим к делу.
Я объяснил, что от неё требуется, усадил за стол, дал бланк протокола допроса и ручку, попросив как можно точнее и подробнее описать внешность того, кто похитил драп.
Тут меня вызвали к прокурору. И когда я вернулся минут через двадцать, Соня протянула мне листок. Я взял его и в первое мгновение даже растерялся.
— Что это? Неужели вы не поняли? — спросил я резко.
На бланке допроса было нарисовано чьё-то лицо.
— Вы же сказали: портрет, — обиженно произнесла Соня. — Я думала, что так лучше. Я ведь рисую. Уже пять лет занимаюсь в художественном кружке, и наш преподаватель говорит, что у меня способности…
Я внимательно разглядел рисунок. На меня как бы искоса смотрел человек с орлиным носом и тонкими губами. И тут у меня возникла идея.
— Соня, — сказал я, — а могли бы вы ещё раз нарисовать его? Карандашом и более детально? Только не смотрите на ваш первый вариант…
— Могу, — удивлённо согласилась девушка.
Я дал ей лист чистой плотной бумаги, карандаш и резинку.
Минут через сорок портрет был готов.
— Вот, — с гордостью сказала Соня.
Я положил два портрета рядом. В том, что на обоих был изображён один и тот же человек, сомнений не было. И, главное, это совпадало с описанием, сделанным Олегом.