к вырхз спранди, к хрьдо шлавцми , как постепенно привык к «Газетт», к телевизору, на экране которого не было ничего, кроме картинки «Пожалуйста, соблюдайте спокойствие». Я действительно научился соблюдать спокойствие и мог часами сидеть перед этой мелко подрагивающей картинкой. Я даже начал понимать, что свобода – это вовсе не выбор. Настоящая свобода – это когда у тебя нет выбора.
Ожидание, впрочем, оказалось долгим. Я, наверное, перегорел, потому что не почувствовал ничего необычного, когда однажды утром Маргет воскликнула:
– Кей, ты с нами!
Я взял «Газетт» из ее рук.
Бурхх молд…
Шромп фулхзы…
Шрохох жуулды…
Ну да, высота солнца… время восхода… сообщения синоптиков…
Мне уже ничего не надо было объяснять. Я понимал новую речь без каких-либо комментариев. Это действительно был новый язык, но одновременно как бы уже вечный. Я ничуть не удивился, найдя короткое сообщение о гражданине Альписаро Посседе. В три часа дня, выпив плохого обандо и скинув с себя одежду, гражданин Альписаро Посседа появился перед башнями Келлета, громко крича, что ему не нравятся эти древние исторические строения. Он, видите ли, помнит, как французы сносили с лица земли такие же башни, только они их называли Бастилией. После этого Альписаро Посседа принес мотыгу и попытался разрушить башни Келлета. Это у него не получилось, и он пал в неравной борьбе с вызванными случайным прохожим полицейскими.
– Ты не там смотришь, – мягко объяснила Маргет. – Загляни в самый конец.
Я заглянул.
Но думал я об Альписаро Посседе.
Интересно, что бы он кричал, не расскажи я ему, что такое Бастилия?
– Ниже. Смотри ниже.
«Завтра, в три часа дня, – прочел я напечатанное мелким шрифтом сообщение, – гражданин Кей Санчес, физик без работы, встретится с президентом Альтамиры Кристофером Колондом».
Тут же красовался небольшой, но четкий портрет президента.
– Почему он думает, что встреча состоится?
Маргет взглянула на меня с испугом:
– Кей!
– Это эмоциональное насилие… – пробормотал я нерешительно.
– Наоборот, ты – счастливчик! Тебе повезло! – возразила Маргет. – Ты увидишь президента Кристофера Колонда. Мы часами глядим на окно его кабинета, мы думаем о нем, но никогда не видели. А ты увидишь его вблизи!
– Ну уж нет! – Не знаю почему, но все это меня взъярило. – Завтрашний день я проведу на мельнице старого Фернандо Кассаде. И не вздумай туда прийти. На этот раз я сам вывихну тебе ногу.
Маргет заплакала.
Я не стал ее утешать.
Мне нравилась живая Маргет, а не эта самоорганизующаяся система. Как самоорганизующаяся система она не вызывала во мне никакого особенного отклика. Я вдруг понял, что все эти годы жил рядом с ней ожиданием какого-то чуда. Ну, знаете… Нищий старик приходит на берег моря и находит горшок с золотом… А мне все время пытались подсунуть горшок с дерьмом… Я, конечно, человек мирный, но все во мне протестовало. Я не хотел сидеть на ипподроме, зная, что первой непременно придет Гроза. Наверное, Гроза – превосходная лошадь, но я не хотел на нее ставить. Мир не хочет меняться? Пожалуйста. Но при чем здесь я?
Короче, я не хотел встречаться с Колондом.
Прямо с утра я ушел на старую мельницу. Мне что-то мешало. Я никак не мог сообразить что, но потом до меня дошло: исчезли патрульные! Видимо, они были не нужны. Они испарились. Это меня обрадовало. Я решил весь день лежать в мягкой теплой траве и смотреть на плывущие облака, тем более что «Газетт» обещала превосходную погоду.
К старой мельнице я шел кружным путем, не хотел, чтобы меня перехватили где-нибудь по дороге. Проходя мимо башен Келлета по улицам, знакомым с детства, я покачал головой. Не было автомобилей, по заросшим обочинам бродили черные козы. Они щипали листья с живых изгородей, и никто их не гнал. Кое-где на скамеечках покуривали мужчины. Их лица были спокойны. Это были лица людей, твердо уверенных в завтрашнем дне. Они покуривали, а воздух на улицах был чист. Они знали, что солнце утром взойдет в назначенное время, а очередной пропойца разобьется на рифе или упав в подвал, это уже не имело значения. Кто хотел, тот кивал мне, кто не хотел, этого не делал. Я мог подойти к любому и с любым заговорить. Скажем, о вчерашней погоде.
Я шел по городу и рассматривал витрины.
Президент Альтамиры ждет меня во дворце, но я не пойду к нему.
Поброжу по улицам, потом двинусь на мельницу. Сразу после трех, чтобы не попасть под влияние каких-нибудь случайностей. Я шел, заглядывая во дворики темных брошенных домов – таких много на окраине Альтамиры. Иногда заглядывал в продуктовые и в товарные лавки.
– У вас есть обандо?
Мне вежливо отвечали:
– Нет.
Но тут же на прилавке появлялась чистая чашка.
– Можно купить обандо в соседней лавочке?
Мне вежливо отвечали:
– Нет.
Но тут же добавляли:
– Попробовать можно и у нас.
Короче, национального напитка в стране просто не существовало, но попробовать его можно было везде. Похоже, обандо – он что-то вроде электрона, усмехнулся я про себя. Он как бы есть, но его как бы и нет. По уравнению Шредингера, электрон ведь как бы размазан, размыт по пространству. Нельзя сказать определенно, где он находится в данный момент и где окажется в следующий. Кристофер Колонд тоже учился физике. Он не мог не знать уравнений Шредингера. Меня подмывало позвонить по телефону и спросить: «Кристофер, что ты думаешь об отсутствии обандо в стране?»
Боясь, что Маргет все-таки выдаст мое любимое местечко и меня разыщут, я забрел в какой-то заброшенный дворик на старой восточной окраине Альтамиры. Здесь я и отлежусь до трех часов.
Я усмехнулся: шхрзыл змум.
И взглянул на часы.
Без четверти три.
Я страшно радовался.
Я единственный в этой стране, кто не подпал под власть президента.
Разыскав калитку в глухой каменной стене, я потянул за медное позеленевшее кольцо.
Калитка открылась. Я увидел полуразрушенный бассейн (в нем, впрочем, оставалась прозрачная, прекрасно отстоявшаяся вода), грустный невысокий навес и криво наклонившуюся к забору лохматую, как овца, пальму.
Под навесом, в тени, что-то звякнуло.
Я сделал шаг и рассмеялся. Под навесом, удобно опустив босые ноги в зацветший тихий бассейн, сидел полуголый человек. Он был в тени, я плохо видел его лицо, но он, несомненно, принял уже чашку обандо. А увидев меня, засмеялся и налил вторую и протянул мне.
Я взглянул на часы и тоже рассмеялся.
Хрдин зръх! Три часа. Президент вынужден отменить встречу.
Я так торжествовал, что, даже не скинув сандалии, сунул ноги в прозрачную воду. Укороченные преломлением, они еще и искривились. Я заглотил сразу все содержимое чашки, и меня изнутри обжег жар. Блаженно улыбнувшись, я поднял глаза на приветливого незнакомца. И застыл, увидев знакомые насмешливые глаза.
Передо мной сидел президент Альтамиры…»
– Джек, – спросил я, – чем вы их там так пугнули?
Берримен приложил палец к губам:
– Дослушай до конца, Эл.
12
«…Я был страшно разочарован.
– Кристофер…
Он отобрал у меня чашку и издал странный смешок.
Этот смешок показался мне омерзительным. Я опять взглянул на часы.
– Ты точен, Кей, очень точен. – Кристофер Колонд был доволен. – Наша встреча состоялась, и состоялась вовремя.
– Я готов разбить часы.
– Время этим не остановишь.
– Наверное. – Я был угнетен, но не собирался сдаваться. – Как тебе удалось превратить в идиотов население целой страны?
– Не всех, – покачал он головой. – Еще не всех.
– Исключения не имеют значения, – покачал я головой. – Ну, один упал в колодец, другой разбился на рифе Морж, третьего убили под башнями Келлета. Кажется, ты все-таки победил. Но как? Одна микроскопическая половая клетка содержит в себе такое количество наследственной информации, что его не вместить в сотню объемистых томов. А твои сограждане, Кристофер, они не просто половые клетки. У них есть даже начатки разума. Неужели им правда достаточно знания вчерашней погоды?
– Вполне, Кей. Человека ведь мучает не отсутствие информации, а неопределенность. Теперь мои сограждане вполне счастливы. Я первый человек, не обманувший их чаяний. В самом деле, – сказал он без всякой усмешки, – зачем дворнику знать, бессмертны ли бактерии?
– Слова…
– Возможно. Но моя система принесла людям уверенность. И ты тоже не строй иллюзий, Кей. Я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать. Конечно, навыки пчел, охраняющих и опекающих матку, теряют смысл, когда матка удалена из улья. Но разве пчелы из-за этого перестают искать пищу и охранять улей?
– Человек не пчела, Кристофер. Ты отнял у людей выбор.
– Человек – та же пчела, Кей. Я подарил людям счастье.
Я мрачно покачал головой.
– Хорошо, Кей, подойдем к этому по-другому, – улыбнулся Колонд. – Ты только что пересек город. Ты видел хмурые лица, или драки, или очереди у магазинов, или смятение в глазах?
Я был вынужден признать, что не видел.
– Все, что случается в мире, Кей, все, что в нем происходит – от взрыва сверхновых до случки крыс, – все связано жесткой цепью достаточно определенных причин. Я поставил это на службу людям.
– Возможно, Кристофер. Но говорить об этом скучно.
– Скучно? – удивился он.
– Да.
– Но почему?
– Я люблю смотреть на облака, Кристофер. К счастью, ты еще не научился управлять их бегом. И мне нравится жить в ожидании чуда, ты еще не отменил этого ожидания. И я никогда не убивал – ни по заказу, ни по желанию. А еще Маргет…
– Не убивал… Маргет… – Колонд презрительно усмехнулся. – Ты невнимательно просматривал последнюю «Газетт», Кей.
– Что я там пропустил?
Он процитировал без усмешки:
– Это набрано петитом. Самым мелким, в самом конце. « В два часа десять минут, торопясь разыскать Кея Санчеса, с берегового обрыва сорвется Маргет Санчес…